Дама Тулуза

* * *

Наконец наступает время покоя. Долгий день близится к завершению, разговор перетекает с одного поучительного предмета на другой.

Над Нарбонной тихо угасает день.

Зима в этом году была мягкая, да и она на исходе; земля полна ожидания лета – вот-вот наступит оно после бурного взрыва цветов. Здесь зацветает всё разом, чтобы быстро отцвести, освобождая место плодам.

Симон рассеянно передвигает на доске шахматные фигуры. Против него – меньшой сын, Гюи.

Немного внимания уделял прежде Симон этому своему сыну – скучноват казался, мал и неказист. В минувшем году сделал своим оруженосцем.

К удивлению отца, Гюи явно обыгрывает его. Впрочем, Симон подвыпил.

…И вот, разрушая очарование тихого предвесеннего вечера, в зал всовывается встревоженная сержантская морда: усы торчком, борода клочком.

– Мессир!

После такого «мессира» Симон обычно велит подать кольчугу и седлать коня. Граф отодвигает шахматы в сторону, недовольно глядит в туда, откуда вот-вот прольется дурная весть.

– Что еще?..

– Мессир, архиепископ Арнаут сбежал!

– Очень хорошо, что сбежал! – рявкает Симон. – Неплохо бы ему сбежать куда-нибудь подальше от Нарбонны!

– Арнаут укрылся в часовне, – сообщает сержант.

– Да и хрен с ним, – говорит Симон.

– Он отлучил вас от Церкви, – выпаливает сержант и выжидательно втыкается взором в грозного графа: как?.. Что теперь скажет Монфор?..

Опрокинув доску с шахматными фигурками, Симон разражается хохотом.

Он хохочет так, что слезы выступают у него на глазах. Скоро вслед за ним смеются все, даже неулыбчивый Гюи, младший сын.

– Ох, – выговаривает, наконец, Симон, отирая лицо широкой ладонью. – Ну, потешил. Не думал, что так насмешит. Отлучил?.. Что, правда – отлучил?

– Да, мессир. – Теперь сержант позволяет себе ухмыльнуться. – Произнес анафему. Запретил вам, мессир, входить в Божьи храмы, получать разрешение от грехов, естественно. Интердикт. – Последнее слово дается сержанту не без труда. – Запрещено также служить в ваших владениях торжественные мессы, звонить в колокола и…

– Иди-ка выпей, дружок, – перебивает его Симон. – А что – епископ, говоришь, в часовне засел? И хулу на нас изрыгает? И даже анафеме предал? Ну-ну… Иди к нам, выпей.

Сержант, от изумления выкатив глаза, пьет. Прямо из графских рук, не догадавшись забрать у него кувшин. Симон, забавляясь, довольно ловко – для пьяного – льет вино из кувшина в сержантскую глотку. В конце концов, оба остаются в красных пятнах от пролитого, но ни сержанта, ни графа это не тревожит.