Искры на воде (сборник)

19

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

— А ты говоришь — ничего не узнал, — усмехнулся Илья Саввич. — Самое главное и выяснил. Пока приглядись, потом будут дела, я ещё вот чего скажу: зимой можно и мясо возить, только не сюда, не в Конторку, а в Суетиху или Тайшет. Народу там много, и ещё прибывает, а работают в основном на железной дороге и лесозаводе. Многие крестьяне подались на заработки. Вот рабочие будут скупать продукты, но это не сейчас. Я уже прикупил дом в Тайшете, заканчиваю строить лавку, скоро открою торговлю, тогда всё сгодится, что покупать будут. По осени, когда дорога станет, приезжай ко мне в Тайшет, присмотрись.

— Там видно будет, — сказал Евсей. — Я вот что ещё хотел, Илья Саввич, самородков возьмёшь немного? Мужики просили — стройка денег требует.

— Возьму, о цене тебе известно. Согласен?

— Известно, с тем и пришёл, — сказал Евсей.

Хрустов подержал самородки в руках, подбросил несколько раз, потом вытащил специальные весы, взвесил и назвал цену.

— Согласен, — сказал Евсей. — Я завтра с утра зайду, прикуплю товаров ещё, у меня список составлен, а остальное деньгами возьму. Нужно скотину взять — жене занятие. Пустой двор без скотины.

— Хочешь, я тебе выделю, сколько пожелаешь, — засмеялся Хрустов.

— Отсюда гнать далековато, я сговорился в деревне поблизости.

— Правильно, чего животных мучить.

Когда Евсей вернулся к Лаврену, там его поджидали друзья: Маркел с Настасьей, Кирьян с Дарьей, Еремей Трухин с Натальей. Стол был накрыт — ждали только его.

— А наследники где ваши? — спросил Евсей.

— Дома наследники, поговорить не дадут, — ответила Настасья.

— Ну, здравствуйте, что ли? — сказал Евсей и поздоровался с друзьями за руку.

Засиделись до полуночи. Евсей рассказал о новом месте, что успели сделать за эти несколько месяцев. Друзья слушали внимательно, впитывая каждое слово, — ведь и им хотелось сменить место жительства. Особенно понравилось то, что там тишина, народу нет, только шум ветра да звон комаров по вечерам. Но траву выкосишь возле дома — и гнуса нет, никто не мешает заниматься делами.

— Я думаю, что сразу семьи не стоит везти, нужно построиться, а потом уже и заселяться. Зимой можно заготовить лес, а придёт время поставить дом, то компанией недолго. Иван Никитин говорил, что в Туманшете есть мужики, которые нанимаются дома ставить — можно обратиться. Затраты, конечно, зато быстро и дом будет готов, а одному возиться ещё дороже выйдет.

— Вот и приедем зимой: лесу наготовим да вывезем, а летом и строиться начнём, так, Кирьян? — сказал Маркел.

— Так и надо, а уж семьи приедут в готовый дом, а то с детишками таскаться по углам не стоит.

— Пожелаете, и стариков перевезёте, не так и далеко здесь. Летом, конечно, дорога неважная, зато зимой — хоть боком катись. Через Туманшет паром запустил Тимофей Ожёгов. Лаврен, он тебе поклон передавал.

— Спасибо. Знаю, Тимофей — сурьёзный мужик, — заулыбался Лаврен.

— Так и сговоримся: как дороги станут, заготовим леса, можете помощников взять, место, где жить, есть.

Пока друзья разговаривали, бабка Акулина рассказала об Евсее столько хорошего, что Пелагея зауважала его ещё больше. Вечером она подала узелок с деньгами ему и сказала:

— Евсей Митрофанович, возьмите деньги, может, сгодятся для чего.

— Бабка Пелагея, я просил, зови меня просто Евсей, а деньги давай, я Ульяне отдам. — Понимал, что так будет лучше.

— Вот и хорошо, а то потеряю ещё, будет делов.

Утром Евсей нагрузил полную телегу тем, что приготовил и для мужиков, и для своей семьи. Купил материи, как наказывала Ульяна, а потом подумал-подумал и купил ручную швейную машинку. Хоть и дорогая, но уж очень нужная в доме вещь. Бабка Пелагея, завидев такую дорогую покупку, поначалу даже онемела, а потом подумала: раз покупает такое, значит, всё хорошо в доме у внучки, и успокоилась. К вечеру добрались только до Перевоза — дорога неважная, да и бабка устала. Остановились на ночёвку у Тимофея Ожёгова.

Тимофей не стал докучать вопросами, спросил только о Лаврене.

— Ничего Лаврен, живут они с Акулиной дружно.

— Ишь ты, и прислонился к старости, а то всё один да один. Старость, она, брат, тётка ещё та: всё норовит по загривку да по загривку, а силы нету окоротить её. Такие вот дела, — сказал Тимофей.

— А тебе откуда ведомо это? Нестарый вроде?

— Ведомо, не вчера родился. Другой и жизню осилит всю, годочков поднаберёт, а так и не поймёт её, а другой и нестар ещё, а хлебнул столько, что и захлебнуться не грех. С того понимает и молодость, и старость, и глупость, и мудрость. Ты-то вон совсем молод ещё, а слух про тебя идёт от разных людей, каков ты есть.

— И что говорят?

— Худое говорили бы, стал бы я на тебя слова тратить, — улыбнулся Тимофей. — Ладно, пошли спать — ночь уже.

— Тимофей, ты не знаешь, где можно корову хорошую прикупить да овец с десяток? Хозяйство заводить надо, — спросил Евсей.

— С овцами не подскажу, а вот корову я тебе могу продать, молодая, правда, но доится и стельная уже вторым разом. После Покрова растелиться должна. Мать у неё — ведёрница, а ты как холить будешь, так и молочка возьмёшь.

— Годится, а с овцами, может, в Камышлеевке с кем-нибудь сговорюсь.

— Там нету: деревня молодая, туда сами скупают по округе, недавно гнали своим ходом десятка два овец, но я буду знать, поспрашиваю. Лучше в Туманшете поговорить — там народу поболее, может, и есть излишек. А ведь ещё деревни есть к югу от вас: Бланка, Светлая, Тропа — можно поспрошать.

— Хотя бы корову на первое время.

— Курей с десяток дам с петухом, знаешь, какой горластый? Хозяйство без петуха, что баня без пару. Пока спозаранку петух не заорёт, так вроде бы и сам неживой.

Наутро Евсей двинулся дальше. Позади телеги пристроили ящик из дранья с курами, следом на привязи шла корова. Хоть и молодая, но вымя было крупное, видно, что корова молочная. Бабка посмотрела на неё и сразу определила, что скотина стоящая. О цене сговорились полюбовно, ударили по рукам, выпили по рюмке за доброе дело.

Только к вечеру добрались Евсей с Пелагеей до заимки. Радости не было предела: бабушка с внучкой со слезами на глазах обнимались, искренне радуясь. И корова к сердцу пришлась, быстро нашлось ей место, да и доить время подошло. До швейной машинки не дошли ещё руки, столько радости за раз не переваришь. Родион радовался новой одежде и сапогам, а ещё больше радовался патронам, которые привёз брат.

Сашка и братья Никитины тоже бросили своё занятие и подошли поздороваться.

— Сбыл, что вы просили, вот деньги, — протянул свёрток Евсей. — Цену я вам обсказывал, так и сбыл. Будет ещё, возьмут и ещё.

— Спасибо, Евсей, а что заказывали мы, привёз? — спросил Иван.

— Там, на телеге, всё по списку.

— За товары платить надо или ты высчитал уже?

— Всё высчитал, то, что подал, это уже ваше.

— Вот и хорошо, вот и доброе дело.

— Как у вас дела идут? Издалека смотрел — поднимается сруб.

— Идёт понемногу, быстрей бы надо, да погода подвела: поддождило немного. Поднатужимся — соберём к холодам.

— Надо бы, — сказал Евсей. — Как снег выпадет, мужики приедут лес готовить себе, им тоже жить надо будет где-то.

— Понимаем, — кивнул Иван, — сейчас деньги есть, наймём мужиков из Туманшета, после покоса быстро дело пойдёт. Там и косяки на окна и на двери сразу делают дома, привезти только — и поставить на место. Под косяки готовят рамы и двери.

— Договорились.

Женщины разбирали подарки, Родион топил баню, знал, что брат любил после поездки попариться. Растроганная Ульяна, увидев ещё и машинку, на радостях бросилась мужу на шею и давай целовать его. Евсей не знал, как поступить, к таким нежностям он не привык и просто обнял жецу.

— Хватит, люди же смотрят, — проговорил он.

После Евсея с Родионом в баню пошли женщины.

— Ты что, не ходишь с мужем в баню? — спросила бабушка.

— Нет, ещё не ходила, — смутилась внучка.

— Дура-девка, с мужем нужно ходить в баню; так испокон веков идёт, тогда и в семье ладу больше. Учить тебя, не переучить.

— Стесняюсь я.

— Чего стесняться? Мужняя жена ты или просто девка? Стесняется она, видите ли, раз сходишь, и всё стеснение пройдёт. Ты, девка, это брось, мужик твой видный, смотри, найдётся такая, что не постесняется, тогда поплачешь в подушку, польёшь слезоньки-то.

— Ладно, бабуля, в другой раз и пойду, раз такое дело. Не нарадуюсь, что ты приехала.

— Как же тут не приедешь, попробуй ослушаться, собирайся, говорит, и никаких разговоров, — засмеялась бабка. — Я и не признала его поначалу. Думаю, кто ж это такой остановился у наших ворот? А он мне говорит, мол, зятя не узнала — вот стыдобушка какая! Когда продали дом соседу Кольке, так я ему деньги отдаю, а он не берёт. А каких слов про него мне Акулина наговорила хороших, ты Акулину помнишь, которая знахарит в Конторке? Так я прямо и не знаю, я уж ему опять деньги дала — тут уж он взял. И правильно, видишь — всё к делу.

— Твои деньги он мне отдал, — сказала внучка. — Попросил сохранить, сказал, что твои и пусть до дела лежат. Авось сгодятся и тебе, мало ли что.

Вот какой хозяин, ты, девка, клещом вцепись в него да держись, с хорошим мужиком и век как месяц будет. Нет, Улька, что ни говори, может, тебе доля выпала лучше, чем другим, так не упусти счастье своё.

— Сама указала пальцем на это счастье, — сказала внучка и поняла, что сболтнула лишнее. Стала старательно намыливать голову.

— Ну-ка, ну-ка, чего это я не знаю?

— Потом расскажу как-нибудь.