Дама Тулуза

Они прошли тропой, где след был отчетлив, а затем оказались на поляне. Роса уже высохла, и в траве следы потерялись. Пока Одар де Батц высматривал примятые травинки, из чащи на него глянули глаза. Это продолжалось лишь миг, однако Одар успел ощутить на себе этот взгляд. Остановившись, сеньор де Батц тихо сказал:

– Он здесь.

И показал рукой, чтобы охотники разошлись вправо и влево, охватывая зверя с обеих сторон.

Но ничего сверх этого они сделать не успели. Между деревьями мелькнуло темное тело – словно человек чрезмерного роста, странно выгибая руки и ноги, пронесся перед глазами, а затем прыгнул. В прыжке у него выпросталась еще одна нога – эн Гастон запоздало понял, что это длинный и прямой, как палка, хвост. А затем все смялось в бесформенный кровавый ком: одежда, волосы, шерсть, клыки, кость, обнажившаяся под сорванной плотью. Один из охотников захрипел и громко булькнул, послышалось тихое горловое рычание, а затем все стихло. На поляне остался растерзанный человек. Зверь исчез. Никто из прочих не успел даже добежать до него.

Гастон подошел к убитому, тронул рукой его щеку, коснулся век.

– Я убью эту гадину, – поклялся он.

След уводил их все глубже в лес. Иногда им казалось, что они слышат негромкий клокочущий смех или различают среди кустов мелькание. Один раз Гастон, поднявшись на обломок скалы, отчетливо увидел, как в густой траве стремительно двигается длинное тело, покрытое бурым мехом, со вздыбленными волосами на спине. Зверь стелился, как ящерица, его морда быстро поворачивалась вправо-влево. Гастон поднял вилы, чтобы метнуть их, но в то же самое мгновение зверь исчез.

Эн Гастон спрыгнул вниз, к своим спутникам, и громко, не стыдясь, разрыдался.

До ночи его видели еще дважды, но всякий раз он успевал скрыться. Ночевали с разведенными по периметру кострами, не отходя от лагеря даже по нужде. Никто не спал. Из-за завесы огня на охотников, не отрываясь, смотрели невидимые глаза. Их взор погас только под утро, и тогда сон внезапно сморил всех девятерых.

Это забытье длилось совсем недолго; при пробуждении не досчитались еще одного – он попросту исчез. Земля вокруг вся была истоптана знакомыми следами.

И снова начался бесконечный день погони. Одар де Батц сказал Гастону Беарнскому:

– Мне теперь кажется, будто я всю мою жизнь гоняюсь за этим зверем.

За ночь все осунулись и как будто постарели. Глядел Одар на своего друга Гастона и не узнавал: рот и щеки после грубой трапезы вымазаны у виконта бараньим жиром, волосы завязаны в грязную тряпицу, вилы в руке держит ладно, словно сызмальства к ним привык. Слушает Гастон, как шевелится в его груди косматое беарнское сердце, которое досталось ему от предков. Теперь не человек зверя – зверь человека должен опасаться.

В кружении хищника по лесу улавливалась своеобразная закономерность. Он как будто боялся уходить слишком далеко от некоего места, и к полудню Одар уже не сомневался в том, что такое место существует.

– Логово! – с отвращением произнес эн Гастон.

Одар сказал:

– Думаю, нам следует разделиться. Я попробую отыскать его убежище, а остальные пусть преследуют его самого.

Тот хмурый мужлан, который прежде говорил, будто зверь – знатного рода, возразил:

– Не верная ли это гибель – идти к нему в логово в одиночку?

– А много ли проку в том, что мы ходим по лесу все вместе? – ответил ему Одар де Батц. – Он все равно таскает нас, как кур, по одному. Впрочем, – добавил он, обращаясь к хмурому мужлану, – я взял бы с собою тебя, если ты согласен.

– Я согласен, – сказал тот. И назвал свое имя – Лойс.

Прочие посмотрели, как Лойс и Одар скрываются в лесу, а затем продолжили путь.

Спустя недолгое время Лойс сказал:

– Его здесь нет. Он еще не понял, что мы отошли от прочих.

– Откуда ты знаешь? – удивился Одар.

– Знаю, – проворчал Лойс. – Вы думаете, господин мой, что один только вы угадываете зверя? Я разыскивал его не один месяц, и следы всегда приводили к реке, а там обрывались. Если то, что я думаю, – правда, то нашему доброму сеньору действительно следовало бы пытать перевозчика – он многое должен знать.

Они спустились к воде и на самом берегу увидели старый след с глубокими ямками от когтей, и еще несколько царапин на гладком камне. Но затем, как и говорил Лойс, все оборвалось. Зверь пошел по воде.

Одар обменялся со своим спутником коротким взглядом, и оба, по безмолвному соглашению, зашагали берегом вниз по течению.

– Ты ведь находил его, а? – прошептал Одар. – Ты ведь и раньше видел его логово?

Лойс молча кивнул. Одар схватил его за плечо.

– Но если ты знал, почему же никому не показывал?

Лойс все так же молча высвободился и пошел дальше. Затем он перешел реку вброд и поманил за собою Одара. Над высоким берегом в густом кустарнике таилась маленькая хижина. Ее стены были густо обмазаны глиной и облеплены стеблями камыша, так что со стороны это уединенное жилище оставалось совершенно незаметным. Вокруг стоял тяжелый дух протухшего мяса.

Одар встретился с Лойсом глазами, и тот кивнул.

– Он закапывает здесь кости и недоеденные куски.

Лойс подошел к хижине и толкнул незапертую дверь, а затем отошел в сторону и обернулся к Одару с непонятной улыбкой. Преодолев себя, Одар подошел ближе и заглянул внутрь. Он ожидал увидеть что угодно, только не то, что вдруг предстало глазам. Единственная комната хижины, с маленьким очагом, способным давать тепло, но негодным для приготовления пищи, была обставлена изысканно и даже роскошно. На стенах висели гобелены с изображением дам, цветов и фруктов, над очагом красовался щит – Одар с изумлением увидел герб Беарна. На полу стояли красивые голубые сосуды. Имелись здесь игрушки – деревянная лошадка, тележка и кукла в богатом платьице. Одежда, разбросанная по кровати, предназначалась для знатного юноши – правда, она была очень грязна.

Рассмотрев все это за считаные мгновения, Одар отскочил от хижины, будто ужаленный. Лойс поглядывал на него и ухмылялся.

– Почему же ты никому не говорил об этом? – снова спросил его Одар.

– А кто бы мне поверил, господин мой? – отозвался охотник. – Все это не моего ума дело. Вот если бы я убил зверя, хищника, – тогда с меня и грех долой. А подстеречь и заколоть мальчика из графской семьи – нет, господин мой, на такое у меня рука не поднимется. Пусть уж это сделает наш добрый господин эн Гастон.

– Эн Гастон этого тоже делать не станет, – пробормотал Одар де Батц.

– Я раз видел, как переправщик ласкает зверя, – вдруг сказал угрюмо Лойс. – Зверь так и вился у него под ногами, ходил взад-вперед, цеплял его хвостом, а переправщик мычал что-то – подвывал, вроде пел.

– А ты, я погляжу, многое видел, – сказал Одар, удивляясь все больше и больше хмурому мужлану.

– Что тут странного, коли зверь утащил и убил мою девочку, – ответил ему Лойс. – Здесь я ее и нашел. – Он кивнул на кусты, среди которых пряталась хижина. – Я про него тогда почти все разведал. Только убить, пока он в зверином обличии, не удалось. Пойдемте-ка лучше, господин мой, обратно в деревню. У нас дома сегодня гороховый суп с поджаренным хлебцем.

Хотел было Одар де Батц прогневаться, но передумал. Этот простолюдин словно бы читал все его мысли как свои собственные. И о том, что смертно напугал Одара зверь, Лойс тоже знал. И потому Одар де Батц согласился.

Тем временем Гастон де Беарн забирался все дальше в лес и в сумерках, когда уже искали место для ночлега, зверь напал на них снова. Теперь уже охотники не отходили друг от друга и, едва метнулась в воздухе знакомая тень, все сбежались, держа наготове вилы. Гастон ощутил прикосновение горячего лохматого тела. Казалось, будто шерсть, вздыбленная над сильными мышцами, нагрелась от внутреннего жара. Из пасти смердело падалью, старой кровью. Не глядя, Гастон вонзил вилы, и тотчас кто-то рядом грубо толкнул его – второй охотник метнул свои вилы в косматый бок, а затем и третий, тонко взвыв, бросился с ножом к задранной кверху морде, целясь в белое, почти голое горло.

Зверь сильно дернулся, вырвался и побежал. Вилы, торча из пушистого бока, на ходу колебались, как рыбьи плавники. Ослепленный болью, цепляясь рукоятями вил за кусты, зверь бессмысленно бегал по кругу, а затем вдруг рухнул на брюхо. Он дышал шумно, с громким хриплым рычанием. Охотники, сбившись в кучу, стояли поодаль и смотрели, как он издыхает. Двоих или троих зверь успел зацепить когтями, все без исключения были в крови. Неожиданно зверь взвизгнул, дернул сразу всеми четырьмя лапами и застыл.

– Господь милосердный! – воскликнул Гастон. – Мы убили его!

Они упали на колени, обнимаясь, плача и благодаря Бога, а зверь глядел на них мертвыми стеклянными глазами, в которых поочередно отражались все его убийцы, сперва Гастон, а за ним и прочие.

Решено было запалить факелы и нести зверя не мешкая в деревню; по правде сказать, оставаться на ночь возле него, даже и мертвого, никому не пришлось бы по душе. Изготовили носилки, и когда уже стало совсем темно, двинулись в обратный путь, распевая на ходу гимны в честь Пречистой Девы и святых Катерины, Сальвиана, Сатурнина, Волюзьена, Стефана и других.

Мужлан-перевозчик в эту ночь не спал – предчувствуя страшное, бегал по берегу, заламывал руки. И дождался: сперва заслышал нестройное пение, словно бы пьяные горланили, ворочая неподатливыми языками, затем увидел в горах мерцание факелов, поначалу отдаленное. Жаркое оранжевое пятно медленно плыло между по лесу, и чем более оно приближалось, тем благозвучнее делалось пение, и вот уже начал перевозчик различать на противоположном берегу фигуры, которые двигались по склону, отчетливо видные между стволами. Впереди, облитая золотым светом, ступала прекрасная Дева в длинных одеждах, а в руке она несла огненный меч. Следом шествовали благообразные старцы с епископскими посохами, а за ними – юноши и девы без числа, их лица в неверном прыгающем свете разглядеть было невозможно, хотя понятно было, что все они прекрасны – ничего прекраснее и вообразить нельзя. На плечах они держали носилки, а на носилках стоял высокий мальчик, одетый в звериную шкуру. Он был хорошо сложен, но голову имел собачью. И все-таки вокруг бедной песьей головы стояло тихое золотое сияние, и плыли посреди этого сияния маленькие голубые незабудки.

Тоскуя, как немое животное, метался у воды перевозчик и все смотрел и смотрел на дивное шествие.

И тут проговорил некто у него за спиной:

– Перенеси и меня на тот берег, к ним, перевозчик.

Мужлан подпрыгнул, отбросил с глаз тяжелую сальную прядь, обернулся. Прямо на него глядел со скалы мужицкий Христос с темным страдальческим лицом и повторял:

– Перенеси меня к ним, перевозчик.

Одним прыжком подскочил к нему мужлан, схватил каменного Христа обеими руками за ребристые бока, потянул. Статуя легко сошла со скалы, и переправщик, хохоча во все горло, водрузил ее себе на спину, а затем побежал обратно к реке и по дороге делал огромные прыжки.

Шествие уже почти скрылось, следовало торопиться. Ледяная вода подскакивала, кусая переправщика за бедра, камни, как живые, подворачивались под его сапогами.

– Быстрее, быстрее! – жадно торопил тот, кто сидел у него на спине.