Алхимики

* * *

Ректор Финкенбургского лицея, господин Пауль Крузиус, каждый год торжественно праздновал день своего рождения. Занятия в школе отменялись. Пышно разодетый, с золотой цепью — дар князя Маврициуса — на шее, ректор сидел в своей комнате и ждал.

Сперва являлась депутация от учеников, которые преподносили ему книгу или какую-нибудь вещь домашнего обихода; ученик старшего класса произносил обыкновенно речь на латинском языке, причем оратор неизменно запинался. Господин Крузиус благодарил его и без запинки отвечал также по-латыни. Расфранченная ректорша подносила каждому члену депутации по кубку вина и по куску сладкого пирога. Этим заканчивалась первая часть празднества.

В десять часов на лестнице раздавался грохот шести пар сапог: это вся учительская коллегия лицея, в праздничных одеяниях, направлялась к ректору. Ученые мужи преподносили ему поздравительную оду на латинском языке, после чего удостаивались приглашения «на ложку супа».

За обедом, который далеко не ограничивался ложкой супа, бывало обыкновенно очень весело. Ученые мужи — вместе с ректором их было как раз семеро — величали себя именами семи греческих мудрецов: ректор звался Солоном, конректор — Биасом, терций — Фалесом и т. д. Все это служило поводом для шуток, и семь мудрецов принимались иногда так хохотать, что весь стол сотрясался от их смеха.

Точно таким же образом протекало торжество и в этом году, с той лишь разницей, что, кроме представителей учительской коллегии, к обеденному столу были приглашены бургомистр, суперинтендант и диаконус.

В данный момент вся компания только что принялась за сладкий пирог, которым завершался обед. Магистр Кси-ландер произнес приличествующий случаю тост, после чего стали говорить о том и о сем. Само собою разумеется, коснулись и предстоящего приезда в город нового князя.

Бургомистр рассказал о задуманных по этому случаю торжествах, и затем неожиданно спросил ректора о том, каким образом лицей примет участие в общем празднестве.

Солон даже нож выронил из рук: он еще не успел подумать об этом! Растерянно обвел он глазами своих коллег, но все шесть мудрецов сидели молча и, раскрыв рты, глядели на своего руководителя. Наконец, ректор поборол смущение и заявил бургомистру, что уже обдумывал вопрос, но не пришел пока ни к какому определенному решению. Как только дело решится, он немедленно сообщит обо всем бургомистру.

Когда встали из-за стола, ректор дал знак своим коллегам, чтобы они остались. После ухода бургомистра, суперинтенданта и диаконуса, семь мудрецов стали держать совет: как отпраздновать лицею посещение города князем Рохусом. Конечно, вся школа in согроге будет присутствовать при торжественном въезде нового государя, но нужно было еще нечто — из ряда вон выходящее.

Толстый конректор предложил устроить большой пир в честь князя, но все решили, что это будет стоить слишком дорого. Другой ученый муж посоветовал заказать памятную доску с пышной надписью, но это показалось недостаточным. Третий предложил поставить в главной зале лицея бюст нового государя между бюстами Цицерона и Гомера, однако ректор возразил на это, что князю не подобает красоваться между этими мужами, из коих один был только бургомистром Рима, а другой всего лишь поэтом.

Ректор решил, наконец, что следует навести справку в хронике лицея. Вскоре принесли запыленную книгу. После недолгих поисков, наши мудрецы узнали, что лет пятьдесят тому назад, лицей по случаю таких же точно торжеств поставил комедию под названием «Блудный сын». Это представление — по словам хроники — имело очень шумный успех, и тогдашний князь осыпал милостями лицей.

Когда ректор прочел до конца, все глаза обратились на магистра Ксиландера, который, однако, отнесся к этому с полным равнодушием.

— Да, это было бы неплохо, — заявил господин Крузиус. — Что вы об этом думаете, мои почтенные коллеги?

Пять ученых мужей склонили головы.

— А вы что думаете, господин Ксиландер? — продолжал ректор. — Именно вам следовало бы заняться устройством представления.

Магистр молчал.

В его груди боролись самые противоречивые чувства. Ему предлагали написать комедию в честь князя Рохуса, который так глубоко его обидел!

Все коллеги начали его уговаривать, чтобы он согласился.

Тогда Ксиландер сказал, что ему нужно как следует обдумать этот вопрос.

— Постарайтесь как можно скорее дать ответ, — сказал ректор. — Через шесть недель приедет наш светлейший князь, а нам ведь придется много времени потратить на обучение учеников, чтобы они не ударили лицом в грязь!

Магистр обещал ответить завтра же. После этого все семь мудрецов разошлись по домам.

Весь вечер и часть ночи Иероним провел в раздумье. «Согласись, согласись, — шептал ему некий тайный голос, — тебя ожидает слава!» — «Не соглашайся, не соглашайся, — говорил другой голос, — разве ты уже позабыл обиду?»

Так и не разрешив сомнений, он растянулся наконец на перине, но и здесь не нашел покоя — все ворочался с боку на бок и задремал лишь под утро. Ему приснился странный сон.

Он стоял в большой пышной зале, — кругом было много народа — весь княжеский двор и немало всякого другого люда. У князя в руках был длинный свиток пергамента и он возгласил громким голосом: «Пусть подойдет к нам магистр Ксиландер!» Он хотел было пойти на зов, но не смог двинуться с места, — он как бы врос в землю и лишился дара речи. Вдруг раздался чей-то звучный голос: «Это брат мой во Аполлоне — магистр Иероним Ксиландер». И некий муж в лавровом венке, протискавшись сквозь толпу, подошел к нему, взял за руку и подвел к князю. Магистр посмотрел на своего неожиданного покровителя и узнал в нем поэта Мартина Опица из Боберфельда… Тут он проснулся. Прямо в окно светила луна. Спросонья взглянул он на портрет увенчанного поэта и — о ужас! — Мартин Опиц кивнул ему.

Магистр с головой спрятался под одеяло. У него зуб на зуб не попадал от страха.

На другой день господину Томазиусу сразу же бросилась в глаза бледность магистра, и он решил прописать ему микстуру; магистр, однако, решительно отказался от этой любезности, скушал свой утренний суп и поспешил в лицей.

Там он сообщил ректору Крузиусу, что согласен взяться за предложенную ему работу, но для успешного выполнения ее просит освободить его от чтения половины лекций. Ректор согласился. В тот же день вечером в «музеуме» магистра сидел Фриц Гедерих. Они говорили о предстоящем представлении.

— Фабулу, конечно, следует взять из Библии, — сказал магистр, — но какую именно? Девы разумные и неразумные уже всем надоели, как и Иона во чреве китовом.

Бакалавр кивнул головой.

— В таком случае, напишите о Данииле, брошенном в львиный ров.

— Гм… неплохо, — сказал магистр и опустил свою многодумную голову. — Можно будет одеть двух лицеистов в львиные шкуры и научить их рычать. А впрочем, из этого ничего не выйдет! Нет действия.

— Тогда напишите о трех отроках, брошенных в печь огненную.

— Прекрасно! Мы разведем в театре адский огонь — это придется по вкусу зрителям, однако, как бы не сгорели наши лицеисты!

— Может быть, возьметесь за Валаама с его ослицей, — предложил Фриц. — Публика придет в восторг, когда ослица начнет говорить…

— Нет, господин бакалавр, это не подойдет! Ослу нечего делать на сцене, когда в театре присутствуют важные господа.

— Нашел, нашел! — закричал Фриц. — Что вы скажете о браке в Кане Галилейской?

— Вот это будет славно! — магистр даже привскочил. — Свадьба в Кане! Как я раньше не догадался? Это великолепно! Сперва свадебный пир, затем превращение воды в вино, — под конец веселые пляски, — о, это им понравится!

Магистр взволнованно заходил по комнате и, страстно жестикулируя, начал развивать сюжет. Вдруг он остановился и ударил себя по голове.

— Нет, не годится, — сказал он с сожалением. — Я не смогу ввести в игру дьявола.

— А разве это так необходимо?

— Конечно! Наши представления так же связаны с чертом, как свет с тенью. Или дьявол, или смерть, а всего лучше — оба вместе.

— У меня блестящая идея, господин магистр! Если Люцифер так необходим, — то пусть он втихомолку выпьет вино из сосудов, которые потом наполняет Господь.

— Озолотить вас нужно! — воскликнул магистр. — Так оно и будет! В то время, как гости будут в церкви, появится дьявол или, лучше всего, целая орава чертей; чтобы посмеяться над Господом нашим Иисусом Христом и гостями, они выпьют все вино. Это совсем ново — и вызовет всеобщее одобрение! Очень вам благодарен за прекрасный совет и постараюсь не остаться в долгу. Если комедия понравится, и наш милостивый князь спросит меня: «Мой дорогой магистр, мой старый друг, как вы придумали эту чудесную комедию?» — я скажу ему: «Светлейший государь, основная мысль, идея — не моя, а моего друга, бакалавра Фрица Гедериха». А что дальше, видно будет. Теперь — за работу!

Он достал бумагу, чернила, перья и подлил свежего масла в лампу. Бакалавр сказал, что не хочет мешать, распрощался и ушел, провожаемый словами благодарности.

Магистр засел за свой пульт и принялся сочинять так усердно, что пот лил с него градом.

Как раз под ним — этажом ниже — сидела у окна Эльза и мечтательно всматривалась в горы и облака. Она поглядывала иногда и в ту сторону сада, где росли лекарственные травы, которые изо дня в день приходили в запустение, — с тех пор, как господином помощником овладела золотая лихорадка.

Этот последний находился в это время в подвальном помещении. Он стоял около плавильной печи рядом с Томазиусом и что-то кипятил и поджаривал. Только одно мешало его работе — образ белокурой Эльзы, глядевший на него изо всех колб и реторт.