Алхимики

* * *

— Завтра состоится свадьба в аптеке Золотого Льва. Такой пышной свадьбы никогда еще не видали в Финкенбурге, — говорил бургомистр и думал о том, сможет ли он венчание Кэтхен обставить столь же торжественно.

То же самое говорил придворный портной и расхваливал великолепные наряды, которые он сшил для жениха и его тестя. Придворный мясник высчитывал на пальцах, сколько у него заказали мяса для свадебного пира: слушая его, все ахали от изумления. Трактирщик сообщил, что у него затребовали трех судомоек на подмогу старой Ганне. Только и речи было, что о предстоящей свадьбе, в которой принимали участие все наиболее почтенные бюргеры Финкенбурга. Однако, завтрашнее торжество занимало не одних только богачей, — о нем говорили и бедняки: каждому из них предстояло получить от господина Томазиуса фунт мяса, гарнец муки и три батцена наличными деньгами. Аптекарь мог позволить себе эту роскошь: богаче его не было никого во всей округе. И все это богатство должно было перейти к его зятю — человеку пришлому! Мысль об этом была каплей дегтя в бочке меда, которую предстояло выпить жителям Финкенбурга.

Старый дом на Рыночной улице смотрел женихом, — впрочем, нет, он походил скорее на почтенного старца, справляющего золотую свадьбу. Как чудесно блестел под лучами зимнего солнца недавно позолоченный аптечный лев, и как приветливо улыбались на фронтоне каменные изваяния! Стряпухи на кухне весело гремели посудой, а стук пестов о ступки в лаборатории напоминал колокольный звон. Ведь завтра здесь свадьба!

А если завтра свадьба, значит сегодня — девичник!

— На девичнике, — сказал господин Томазиус, — полагается бить горшки, но я решительно против этого обычая: и без того много посуды бьется в моем доме!

Каспар, сын трактирщика, давно уже радовался предстоящей возможности безнаказанно бить горшки и тарелки и втихомолку собрал целую груду старой посуды. Однако, к великому его неудовольствию, ему пришлось подчиниться запрету хозяина дома. Зато на его долю выпала приятная обязанность — пускать в саду фейерверк.

Обычай плетения венка решено было справить в тесном семейном кругу. Бургомистерская Кэтхен и дочь городского писца Лора связали венок из миртовых ветвей; в этой почетной работе им деятельно помогала старая Ганна.

— Девица, начинающая плетение венка для невесты, — сама на очереди! — сказал господин Томазиус и подмигнул Кэтхен, которая густо покраснела и отвернулась, а придворный библиотекарь принялся со вниманием рассматривать золотую цепь, надетую им по случаю сегодняшнего торжества.

Наступил вечер. Маленькое общество собралось вокруг большого круглого стола. Гости то и дело отхлебывали глоток сладкого вина и со вниманием слушали почтенного хозяина, рассказывавшего о приключениях своей молодости. Магистра в комнате не было.

Фриц и Эльза, держась за руки, сидели в тени и молчали. В то время, как старик Томазиус занимал гостей рассказами о своих путешествиях, бакалавр погрузился в воспоминания. Перед ним промелькнул старенький пасторский домик с окружавшими его фруктовыми деревьями и смутные образы его родителей. Затем он вспомнил старинный университетский город с его острыми кровлями и высокими башнями, — город, где весело протекли его студенческие годы. Потом наступили тяжелые времена: занятия черной магией, бегство, встреча в лесу, всевозможные приключения в обществе странствующего врача… прочь, прочь! — это был только дурной сон. Фриц пожал руку Эльзы и поцеловал ее в лоб. Дождался-таки и он счастья! В его памяти всплыла вещая песнь странников:

Куда идти вам, усталым людям,
Какой тропой?
Через страданья забрезжит счастья
Луч золотой,
Через мученья проглянет ясный
Покоя лик…
Через долины, через вершины! —
Ведь мир велик!

Да, мир велик, но рано или поздно странник обретает покой. Однако, не каждому так везет, как Фрицу Гедериху, бакалавру!

— Да, мир велик, — сказал старый Томазиус, обращаясь к своим слушателям, — но поверьте мне, старику, люди повсюду — все те же; может быть, следует сделать исключение для китайцев и мавров, но с ними мне не приходилось сталкиваться. Что же касается тех народов, с которыми я имел дело — будь то саксонцы или швабы, баварцы или финкенбуржцы, — все они почти ничем не отличаются друг от друга. Они живут точно так же, как и мы; только у них разные обозначения для одной и той же вещи. Например…

Томазиусу пришлось оборвать свою речь, ибо дверь открылась, и в комнату вошел маленький человек с длинной льняной бородой, а за ним показались еще две фигуры, одна — мужская, другая — женская. Обе они были с ног до головы закутаны в длинные покрывала.

— Что это такое? — гаркнул аптекарь.

— Тише, отец, — сказал Фриц, — это магистр и Ганна со старичком Петром. По-видимому, сейчас начнется представление.

Старичок Петр, который был так ловко переодет, что его трудно было узнать, выступил вперед, сделал неловкий поклон и начал читать нараспев:

Добрый вечер! Перед вами славный царь, —
Подземных духов великий государь.
Я властвую над каждым кобольдом и гномом,
Что маленьким заступом или ломом
Добывают из земли целые груды
Золота и серебра, а также изумруды,
Рубины, диаманты, аметисты, топазы,
Гранаты, сапфиры, хризолиты, хризопразы…
Чтобы честную компанию позабавить,Золото и серебро могу вам представить.

— Браво, старый Петрушка! — воскликнул Томазиус. — Подойди-ка к нам поближе и выпей стакан вина!

— Представление еще не окончено, господин Томазиус, — возразил повелитель гномов,

Между тем, выступила другая фигура и скинула с себя покрывало. Это был магистр. Он был одет в красную мантию, усыпанную золотыми звездочками. На голове его блестела корона из золотой бумаги.

Девушки захихикали. Господин Томазиус низко опустил голову: он не знал, куда глаза девать.

Магистр отвесил изящный поклон и начал:

Господа! Я — золото. В моей власти
Все земные человеческие страсти.
Из всех духов, живущих во мгле,
Я самый могучий на всей земле.
Тысячи людей были моими рабами,
И, кланяясь мне, стукали об пол лбами.
Сам мудрый царь Соломон
Был мне, золоту, подчинен…
Из-за меня здесь многие пострадали,
Но счастье под конец и они увидали…

Когда магистр кончил, вперед выступила третья фигура и сбросила с себя покрывало. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что это старая Ганна.

— Очень прошу вас, господа, — прошептала Эльза, — не смеяться над старушкой!

Увы! и сама невеста, и ее подружки, и жених, и почтенный Томазиус должны были делать страшные усилия, чтобы удержаться от смеха. Действительно, старая Ганна выглядела более чем странно в подвенечном платье покойной тетки Урсулы, с серебряной зубчатой короной на голове. Старушка поклонилась и начала говорить тихим голосом:

Я — серебро, я — серебро, я — серебро…

— Бледная сестра золота… — подсказал магистр.

Голос у Ганны дрожал; по старой привычке она хотела было схватиться за передник, но, увы, у «бледной сестры золота» его не было! Это обстоятельство окончательно вывело старушку из душевного равновесия.

— Все это слишком трогательно, — прошептала она, — слишком трогательно…

— Я так и думал, что вы испортите мне все представление! — проскрежетал зубами магистр. — Разве вообще можно положиться на женщину!

Гнев духа золота и растерянность духа серебра произвели на присутствующих очень сильное впечатление: все принялись хохотать. Магистр совсем рассвирепел, а из глаз старой Ганны текли целые потоки слез. Старичок Петр, царь духов, стоял с открытым ртом и не знал, чем помочь горю своих товарищей по игре.

— Успокойтесь, господин придворный библиотекарь, — со слезами на глазах от смеха сказал господин Томазиус.

— Я не в силах играть в этой комедии, — плача, пробормотала Ганна. — Я слишком волнуюсь… Не могу.

Эльза успокаивала старушку, а Фриц Гедерих пытался угомонить разгневанного магистра. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не произошло нечто совершенно неожиданное: в комнату вошел княжеский скороход. При его появлении Золото, Серебро и старичок Петр поспешно удалились.

Когда магистр снял с себя театральный костюм и вернулся, княжеский посланец успел уже уйти. Фриц, Эльза и ее подружки рассматривали серебряный кубок, а господин Томазиус был погружен в чтение какого-то пергамента.

Кубок был тонкой художественной работы. На его крышке возвышался аист, державший в клюве спеленатого младенца. Это была шутка в духе его светлости. В то время, как молодежь любовалась кубком, старик Томазиус дочитал до конца послание князя и весь просиял.

— Вот, прочтите-ка этот документ, господин придворный библиотекарь, — сказал он, передавая ему пергаментный свиток.

Магистр прочел во всеуслышание:

— Мы, Рохус, Божией милостью князь Аммерштадт-Фин-кенбургский, и прочая, и прочая, жалуем нашему верноподданному Даниэлю Томазиусу, владельцу аптеки Золотого Льва, звание придворного аптекаря и объявляем, что оное почетное звание закрепляется за всеми будущими владельцами упомянутой аптеки на вечные времена. Дано…» и. т. д.

Всеобщее изумление, поздравления, рукопожатия!

Правда, старик Томазиус ворчал себе что-то в бороду, но по сильному рукопожатию, которым он отвечал на каждое приветствие, и по особенному блеску его глаз можно было заключить, что аптекарь наш далеко не был равнодушен к своему новому назначению.

— Ганна, принесите-ка нам две бутылочки самого лучшего! — приказал он. — Нам следует обновить кубок!

Первый тост провозгласил хозяин дома:

— За здоровье моих детей — Эльзы и Фрица!

Затем Фриц поднял бокал в честь своего нового отца.

А придворный библиотекарь предложил выпить за здоровье Кэтхен, которая при этом густо покраснела. Впрочем, порозовел от смущения и сам магистр, а затем вдруг побагровели и все остальные, — и жених с невестой, и старик Томазиус, и дочь городского писца Лора, и старая Ганна, — их лица озарил красный свет фейерверка, зажженного в саду Каспаром.

Все подошли к окну.

В воздухе пылали целые снопы света; старичок Петр, Каспар и несколько его товарищей оглашали воздух громовым «виват», а ворон попеременно выкрикивал: «Эльза, Яков, оборванец!» Под старой бузиной стояли шесть городских музыкантов и играли туш. Все эти звуки далеко отдавались в горах.

Господин Томазиус кивками головы отвечал на приветствия. Жених и невеста махали платками.

Весь сад утопал в красном сиянии. Старая бузина приветливо склоняла свои обнаженные ветви, и даже каменные изваяния на стенах дома строили веселые гримасы: может быть, и им хотелось крикнуть «виват», — но камни говорить не умеют.

Повесть Р. Баумбаха «Алхимики» публикуется по изданию: Валка: Аргонавты [Тарту, тип. Т-ва К. Маттисен], 1933. Иллюстрации взяты из указанного издания; автор их в книге не указан. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам.

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ . ПРИКЛЮЧЕНИЯ . ФАНТАСТИКА

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.