Алхимики

* * *

Князь Рохус придавал очень большое значение популярности, ибо она покоряет сердца подданных и в то же время ничего не стоит.

Подобно Гаруну аль-Рашиду, бродившему по улицам Багдада со своим визирем, князь очень любил по временам, в сопровождении камергера, смешиваться с толпой своих подданных, чтобы незаметно наблюдать их жизнь.

Об этих прогулках рассказывалось множество анекдотов. Так, однажды какая-то старуха попросила его светлость взвалить ей на спину котомку, и князь, как умел, исполнил ее просьбу. В другой раз его чуть не поколотил молодой слесарь, вздумавший приревновать к августейшей особе свою возлюбленную. Князю пришлось раскрыть свое инкогнито, чтобы отвратить от себя удар грязным кулаком. Тогда юный ремесленник упал к его ногам и стал молить о пощаде. И князь простил его. Как-то раз новый Гарун альРашид опять попал в затруднительное положение: он вмешался в драку двух уличных мальчишек, и они забросали его камнями.

Зная пристрастие князя к такого рода вмешательству в частную жизнь своих подданных, не следует удивляться, что, узнав об обстоятельствах криминального происшествия в саду аптекаря, он принял это дело близко к сердцу и решил сыграть роль доброй феи, которая при помощи магического жезла водворяет мир и спокойствие. Ему хотелось, к тому же, тем или иным способом отблагодарить главного героя ночной драмы — бакалавра, избавившего его от чувствительной денежной потери. Что же касается магистра Ксиландера, то князь давно уже задумал сделать ему сюрприз, и очень обрадовался, когда узнал, что и сей ученый муж имеет прикосновение ко всей этой истории.

На этот раз князь отправился совсем один. По дороге он еще раз обдумал план своих действий.

Итак, вскоре после только что описанных нами событий князь неожиданно появился в аптеке Золотого Льва.

Господин Томазиус дремал в это время в своем кресле. Эльза и Фриц сидели поодаль и в тысячный раз повторяли то, в чем они признались друг другу, сидя под бузиной. Магистр стоял у окна и глубокомысленно взирал на облака. Вдруг дверь открылась и — мимо низко присевшей Ганны — в комнату вошел светлейший.

Воцарилась глубокая тишина.

Затем последовали низкие поклоны.

— Сидите, сидите, — милостиво обратился князь к старику. — Это вы и есть аптекарь Томазиус?

— С дозволения вашей светлости, — да.

— Нас обоих провели эти мошенники, — только вам пришлось хуже! Мне докладывали, как скверно они с вами обошлись. Надеюсь, вы теперь чувствуете себя лучше?

Растроганный старик рассыпался в словах благодарности.

— А это, наверное, ваша дочь? — сказал князь, показывая на Эльзу.

— Так точно, ваша светлость, это — моя Эльза.

Эльза сделала глубокий реверанс. Князь не без удовольствия оглядел хорошенькую мещаночку, но постарался придать своему лицу строгое выражение, когда обратился к ней со следующими словами:

— Как я слышал, юнгфер имеет склонность к монастырской жизни, и я хотел бы помочь ей в этом смысле. В двух часах езды от моей резиденции Аммерштадта, в лесу, находится прелестная обитель. Там моя благочестивая сестра принцесса Эмеренция в качестве аббатессы руководит дюжиной юных послушниц, ведущих примерную, достойную подражания жизнь. После молитвы они чинно гуляют по саду. Окончив прогулку, снова начинают молиться. Два раза в неделю к ним приезжает мой придворный проповедник и ведет с ними назидательные беседы о греховности мира и радостях загробной жизни. Правда, — продолжал князь, пожав плечами, — в обитель принимают только благородных девиц, но я надеюсь, что моя августейшая сестра сделает для меня исключение из этого правила! Что думает юнгфер Томазиус об этом предложении?

Эльза стояла, опустив глаза, и в смущении перебирала складки передника. Фриц откашлялся и подошел к ней на шаг ближе. Господин Томазиус поднялся с кресла и взял слово:

— С дозволения вашей светлости, Эльза — утешение моей старости. Мне было бы очень тяжело расстаться со своей дочерью. К тому же, она помолвлена с этим вот… — он указал на Фрица Гедериха. — Надеюсь, мой светлейший повелитель не заставит меня отказаться от данного мною слова…

— Увы! — засмеялся князь. — Значит, я пришел слишком поздно. Слушайте, дети, я только в шутку упомянул об обители моей благочестивой сестры. Я ведь хотел выступить в роли свата от имени бакалавра, которого мне хотелось чем-нибудь отблагодарить, а теперь вы мне испортили всю мою шутку; неужели вы не могли подождать денька два?

— Если бы мы только знали, — сказал Фриц, — что его светлость самолично…

— Тогда бы вы обождали?! — прервал его князь. — Уверяйте в этом кого-нибудь другого, — только не меня! Когда же свадьба?

— Еще до Рождества.

— Так, значит, у вас спешка! Если я опоздал со сватовством, то, может быть, пригожусь через год…

Эльза отвернулась.

— Тогда вспомните о князе, вашем доброжелателе!

Магистр, на которого еще не было обращено высочайшее внимание, тяжко вздохнул.

— Подойдите ко мне, мой друг Гедерих! — продолжал князь. — В свое время вы порадовали меня своим выступлением в комедии, а всего несколько дней тому назад вы избавили меня от большого ущерба, так что я вам должен вдвойне. Между тем, князю не подобает быть должником подданного. По сему случаю обратитесь ко мне с какой-нибудь просьбой!

— Ваша светлость, с тех пор, как я получил руку и сердце моей Эльзы, я ни в чем более не нуждаюсь, я счастлив.

— Каков Диоген! Вы, чего доброго, попросите, чтобы я не заслонял вам солнца! Гм… мне кажется, бакалавр принадлежит к числу тех безумцев, с которыми не следует считаться, — для их же собственной пользы! Узнайте же, какую я ему уже оказал милость! Вот увидите, как он сейчас разинет рот от удивления! Мошенник, которого он задержал, приговорен, как известно, к смертной казни и будет повешен в самом ближайшем будущем. Желая, по-видимому, избежать смерти, он рассказал удивительную историю о своем бывшем помощнике-студенте, который занимался черной магией и должен был спасаться бегством… Разумеется, не следует особенно доверять словам этого негодяя- алхимика. Однако, судьи заинтересовались этой историей и решили заняться расследованием. И кто знает, к чему бы оно привело?.. Но я велел прекратить следствие. Почему, — это мое дело! Однако, если господин бакалавр и слышать не хочет о моих милостях, пусть он скажет одно только слово, и прерванное судебное следствие будет возобновлено. Что из этого выйдет, не знаю, но одно для меня ясно: свадьбу в аптеке Золотого Льва не придется сыграть до Рождества.

Князь кончил. Он наслаждался втайне уничижением бакалавра и замешательством остальных присутствующих.

— Вот видите, дети, — сказал князь в отеческом тоне, — всегда хорошо иметь могущественного друга и заступника. Теперь дайте мне ваши руки, я хочу пожелать вам счастья!

Ко всеобщему удивлению, Эльза, поцеловав руку князя, спросила его дрожащим от волнения голосом:

— Разве алхимика в самом деле повесят?

— Да, его дни сочтены.

— Всемилостивейший государь, — с умоляющим видом обратилась она к князю, — прошу вас, не казните его, подарите ему жизнь! Если бы не он, я не была бы невестой Фрица. Конечно, он совершил очень тяжкое преступление, но, ваша светлость, у меня не будет ни минуты покоя, если перед моей свадьбой повесят человека, который — так сказать — был патроном моего жениха.

— Что ты там болтаешь сдуру! — нетерпеливо прервал ее Томазиус, раздраженный непоследовательностью дочери. — В этих делах ты ровно ничего не смыслишь, Эльза! Правосудие есть правосудие! Оный доктор Рапонтико достоин виселицы уже потому, что занимался изготовлением фальшивых альраунов.

— Твой отец прав, юнгфер Эльза, правосудие должно итти своим путем, — строго сказал князь. — Ни слова больше об этом!

Первая часть программы была выполнена, и князь приступил ко второй.

— Пусть к нам приблизится магистр Ксиландер, — воскликнул он, засовывая руку в карман, в котором послышалось легкое позвякивание.

Магистр поспешно подошел к князю и отвесил ему изысканнейший поклон.

— Я у вас в долгу, магистр, — начал князь, — вы сочинили в мою честь великолепную комедию. Однако, почему ваша шея окутана платком?

— Я чувствую себя больным после той ужасной ночи, — ответил магистр.

— Гм… а не можете ли вы на минуту снять свой платок?

— Во исполнение приказания вашей светлости… — пробормотал магистр, с трудом высвобождая свою шею из толстого шерстяного платка. Князь терпеливо ждал конца этой операции. Наконец, магистр справился.

— Наклонитесь! — приказал князь.

Магистр послушно опустил голову, и князь надел ему на шею золотую цепь с большой медалью.

Иероним Ксиландер покраснел, как глетчер, обагренный лучами заходящего солнца, и поклонился так низко, что пожалованная ему медаль чуть не коснулась пола.

Между тем, князь вынул из другого кармана лист пергамента. Он высоко поднял его и сказал торжественным тоном:

— Согласно этому декрету, мы назначаем Иеронима Ксиландера, alias Гольцмана, магистра свободных искусств и квартуса городского лицея города Финкенбурга, — нашим придворным библиотекарем и архивариусом с содержанием и довольствием княжеского советника, и надеемся, что оный наш подданный будет служить нам верой и правдой.

Магистр не ожидал такого счастья. От волнения он лишился дара речи и чуть не забыл поцеловать руку своему благодетелю…

— Вот вам декрет, мой любезный придворный библиотекарь, — благожелательно улыбаясь, сказал князь: ему пришлось по вкусу безмолвное умиление магистра. — Устройте так свои дела, чтобы вскоре последовать за мной в Аммерштадт, — с лицеем у вас теперь все покончено. Как только обживетесь в Аммерштадте, вам придется повторить постановку «Брака в Кане Галилейской». Я хочу, чтобы мои верные аммерштадтцы также насладились этим зрелищем. Вы обещаете мне?

— Все, все, что прикажете, всемилостивейший государь мой! — вдохновенно воскликнул магистр и поднял для клятвы руку к небу.

— Прекрасно! А теперь обвяжите ваше горло, чтобы опять не заболеть!

Но магистр больше не нуждался в этом: он вдруг излечился и от болезни, и от тоски.

Князь оглядел присутствующих: вся сцена была разыграна как нельзя лучше. Отмахиваясь от горячих изъявлений благодарности облагодетельствованных им людей, он приветливо им улыбнулся и направился к дверям. Там он остановился на минутку, подозвал Эльзу и что-то шепнул ей на ухо. Эльза низко поклонилась и поцеловала ему руку. Затем князь быстро удалился, очень довольный собой. Он так вошел в роль доброй феи, что, выходя из аптеки, огляделся, нет ли где колесницы, запряженной голубями, но таковой не оказалось.

— Эльза, — спросил Фриц, — что сказал тебе князь на ухо?

— Нечто очень хорошее, касающееся двух бедных грешников, но что именно, — не могу сказать.

Аптекарь обратился к магистру:

— Покажите-ка мне вашу жалованную цепь, господин придворный библиотекарь! Гм… довольно красиво… но золото низкопробное, и работа недостаточно тонкая!

— Это совсем не важно, — вспылил кроткий Иероним Ксиландер, — монаршая милость дороже злата и серебра! В этих вещах вы ровно ничего не понимаете!