Из любви к искусству

— Мы идем на праздник в Собрание? — без вступления спросила она, когда бегом спустилась по лестнице и влетела в гостиную.

Нинквэтиль, услышав столь поспешное приближение, застыла с растопыренными над клавишами пальцами и с легким испугом ждала какую-нибудь ужасную новость.

— Мы… Ты же обычно не горишь желанием туда идти, — произнесла она, переводя взгляд с дочери на мужа.

Это была правда. Периодически Нэрданель ходила на праздники в Собрание, но охотнее оставалась дома, отправляя родителей одних: Махтано по роду деятельности даже при большом нежелании следовало там присутствовать.

— В этот раз хочу! Идем?

— Конечно, идем, — рассеянно покивал, не отрываясь от бумаг Махтано. — Надо попросить Ториэль сдать в чистку мой бальный сюртук.

— Я уже давно это сделала, — ответила Нинквэтиль и снова повернулась к дочери. — Идем, идем. Я думала, ты со своей бурной активностью и не вспомнишь…

— Вот и хорошо! — не став дослушивать, убежала обратно Нэрданель.

Она уже знала, что дальше может последовать сдержанное неодобрение: мать всегда поощряла ее занятия, но в последнее время явно жалела об этом. Ей казалось, дочь проводит слишком много времени на пленэре и в студии, слишком часто сидит над книгами и вообще слишком во все погрузилась.

— Я все понимаю, — сказала она как-то за завтраком. — Но зачем это? Ты прекрасно рисуешь, что же еще нужно? Женский клуб, например, уже готов провести твою выставку. А в «Жаворонке» не прочь пригласить тебя на занятие с детьми.

Женский клуб «Каменная роза», куда Нинквэтиль отправлялась каждые четыре дня, занимался тем, что проводил чайные вечера с разговорами о музыке, приглашал молодых мастеров с небольшими лекциями, устраивал благотворительные аукционы из своего рукоделия и отправлялся на литературные пикники к подножию Туны. В общем, это был обычный женский клуб, которых в городе насчитывалось десятка четыре. Нэрданель и от него, и от остальных держалась стороной.

— Я не хочу показывать дошколятам «Жаворонка», как из кружочков собрать гусеницу. Вообще я стала сомневаться, что смогу справиться с детьми.

Тут лицо Нинквэтиль помрачнело, и Нэрданель запоздало сообразила, что ляпнула, не подумав. Тогда тему развивать они не стали, но вечером мать заглянула к ней и целый час говорила примерно о том же, но более обстоятельно и серьезно.

— Очень надеюсь, ты скоро наиграешься со всем этим, — подытожила она, жестом описав «все это» — мольберт, разложенные перед ним краски и книги на столе.

Нэрданель тогда промолчала, а наутро и завтрак прошел напряженно — один только Махтано по обыкновению посмеивался или ворчал, зачитывая новости из «Колокола». Потом натянутость, конечно, развеялась, а на следующий день Нэрданель выкинула неприятную лекцию из головы. Ну, а сегодня вечером Нинквэтиль заглянула снова, уже в совсем другом настроении.

— Пришла пожелать тебе доброй ночи еще раз. Ты меня сегодня очень порадовала этим вопросом про праздник. Хватит уже сидеть дома.

Нэрданель не стала замечать, что вообще-то дома она не так уж сидит, и это тоже было поставлено ей в упрек. Но промолчала.

Разные праздники случались в Собрании регулярно. Но главные проходили дважды в год — весной и осенью. На них мог прийти любой желающий, не было требований к костюмам, не взималась плата за вход. Открывали Осенний и Весенний вечера всегда две пары — король с королевой и глава одного из цехов, он же председатель Собрания этого года с супругой. Мероприятие всегда получалось шумное и крайне разночинное, но пользовалось бешеной популярностью — вероятно из-за, а не вопреки.

Впрочем, название — вечер в Собрании — было немного условным. Организацию и затраты действительно брало на себя сообщество мастеров, но местом действия были не столько помещения на площади, сколько сама площадь. Украшения и иллюминация действительно преобладали на фасаде Собрания, а музыканты рассаживались на его ступенях, но торжество начиналось не внутри. На площади возле фонтана загодя возводили помост, с которого король Финвэ и остальные и обращались к горожанам, а потом на площади начинались танцы. Они длились до утра, сопровождаясь появлением новых винных бочонков взамен опустевших, залпами петард и летающих свечей и заканчивались под утро после того, как в небе над Тирионом отгрохочет грандиозный фейерверк.

Это было одно из любимейших развлечений обычных горожан. Высшее же общество такие праздники не очень жаловало. На площади было слишком шумно, развлечения были слишком безыскусны, поэтому чаще благородные семейства и почтенные мастера, выждав обязательную часть, покидали свои места на трибуне и переходили в само Собрание. Там накрывали легкие закуски и разливали более изысканные напитки, а собравшиеся могли в более спокойной обстановке вести беседы или танцевать под изящные мотивы.

Нэрданель в общем разделяла отношение к происходящему на площади, но и большой любви к светским сборищам не испытывала. Поэтому посещала эти вечера раз в год, а то и реже — если отец слишком уж намекал, что неплохо бы им явиться в полном семейном составе.

— Может быть, нам сегодня прогуляться в центр, выпить кофе и, например, купить тебе новое платье? — на следующее утро после неожиданного заявления дочери спросила Нинквэтиль. Спросила как бы невзначай, не поднимая глаз от тарелки с жареным беконом.

— Почему бы и нет, — кивнула Нэрданель, тоже не подав виду. Еще не хватало спровоцировать лишние расспросы. Мать, конечно, всегда была сдержанной и не очень-то лезла в душу, но в последнее время она явно была обеспокоена происходящим.

— Вот и славно. Ториэль, милая, мы сегодня пообедаем в центре, так что…

Идея с платьем уже приходила в голову самой Нэрданель. Ночью, лежа в постели, она перебирала в голове свои наряды и размышляла о том, в чем лучше пойти. Платье, в котором она ездила на обед во дворец, было полуторагодичной давности: нежно-голубое, из хорошего атласа, с мелкой сетчатой вставкой на плечах и груди, оно скрывало ненужное и более-менее освежало морковные оттенки ее внешности. Хорошее, миленькое было платье. Правда, слишком примелькалось: и на паре вечеров в «Каменной розе», и на концерте арфистов из Валимара, и на дне рождения Финдис, когда оно было еще новым… Другие тоже не отличались новизной, и это, конечно, не укрылось бы от внимания наблюдательных леди… В общем, платье имело смысл поменять.

К полудню они с матерью обошли пять магазинов, но нигде не увидели ничего подходящего. Нэрданель обращала внимание на светлые ткани и легкий крой, а продавщицы предлагали сплошь декольтированные наряды с пышными юбками и обилием бисера на лифе.

— Я не хочу выглядеть, как девочка с хутора на первом столичном балу, — в полголоса заметила Нэрданель, когда они вышли из пятого магазина.

Нинквэтиль кивнула.

— Все расхватали… Умные девочки готовятся за пару месяцев до.

— То умные… — вздохнула Нэрданель, они переглянулись и дружно рассмеялись.

— Для неумных девочек тоже еще что-то осталось, — раздалось откуда-то сзади.

Нэрданель оглянулась и с удивлением посмотрела на говорившего — странного вида женщину, расположившуюся на скамейке возле длинного фасада доходного дома. Они только что прошли мимо, и Нэрданель еще обратила внимание: на край скамейки обстоятельно тряс хвостом толстый кот. Женщина сидела нога на ногу, смотрела через дорогу и флегматично жевала бутерброд с колбасой; кофе дымился в большой керамической кружке у нее в руке.

Нинквэтиль и Нэрданель переглянулись.

— Простите?

Не поворачивая головы, женщина ткнула бутербродом себе за спину. Там под лаконичной вывеской «Магазин» в маленькой витрине стоял голый покосившийся манекен.

— Осталось что-то, говорю.

Нинквэтиль и Нэрданель снова переглянулись и, поддавшись то ли отчаянию, то ли обоюдному авантюрному порыву, с опаской толкнули дверь. Беззвучно закачался над нею колокольчик.

Осталось в общем-то немного. В вытянутом и на удивление чистом и светлом помещении вдоль стен стояли другие манекены, тоже через одного раздетые. Нэрданель прошла вдоль строя, рассматривая весьма элегантные наряды, и остановилась возле одного из них. Пепельно-серое платье с красивым кружевом на лифе и контрастно-белыми рукавами смотрелось изумительно: строго, лаконично, с достоинством. Если убрать волосы и заколоть их как-нибудь поинтереснее, будет смотреться очень даже…

— Неплохо. Но в груди тебе будет велико, — протиснувшись в дверь без помощи рук, заметила женщина. Отхлебнула из кружки, подошла вплотную к Нэрданель, с головы до ног смерила ее не очень-то приятным профессиональным взглядом. — Можно, конечно, подправить, но зачем?

— А я бы хотела померить, — покосившись на бессовестно пахнущую колбасу, с нажимом произнесла Нэрданель.

— Нет уж, — безаппеляционно ответила женщина. Отошла и остановилась возле заставленного коробками шкафа, потом обернулась на Нинквэтиль, приглашающе ткнула бутербродом в приставную лесенку, затем в коробку на полке, а затем на алую занавеску примерочной. — Вот. А то у меня руки грязные. — И уселась на высокий стул возле стойки.

Нинквэтиль и Нэрданель переглянулись в третий раз. У обеих определенно мелькнуло желание развернуться и уйти, но какое-то упрямое любопытство будто толкнуло Нэрданель под руку. Она сунула матери сумочку и решительно полезла за коробкой.

До кондитерской «У Лиссэ» они в тот день не дошли. Когда пунцовая Нэрданель высунула нос из-за занавески и сообщила, что все это очень эффектно, но фасон явно не ее, госпожа Иртасмиль — так, оказалось, звали хозяйку — отставила наконец-то свою кружку и полезла за стойку, оттуда донесся громкий плеск воды и сильный запах лимона. Снова она появилась уже с засученными рукавами и табуреткой в руках.

— Иди-ка сюда, золотце, — все тем же угрожающе-безучастным голосом произнесла она и, не дождавшись, сама вытянула Нэрданель из-за занавески.

Платье было атласно-бархатное, королевского темно-синего цвета. Юбка умеренно расклешенная, падающая крупными складками, лиф почти без украшений, на плечах свободно держатся присобранные в гармошку то ли широкие лямки, то ли очень короткие рукава. Спины у платья, можно сказать, не было.

— Оно слишком открытое, — попыталась возразить Нэрданель. Наряд, признаться, был хорош, и та же Финдис с ее безупречной кожей и золотыми волосами смотрелась бы в нем изумительно. Но представить, как выглядит в обрамлении загадочно-синего бархата ее будто засиженная мухами спина, было страшно.

— Может быть, может быть… — пробормотала госпожа Иртасмиль, поворачивая ее на табуретке так и сяк. Потом решительно шагнула к одному из голых манекенов и принялась стаскивать с него последнее — длинные белые перчатки.

— Вот.

Нэрданель не решилась противиться и стала натягивать перчатки, а вместе с тем наблюдать, как хозяйка один за другим дергает ящики в шкафу. Найдя искомое — рулон жемчужно-белого атласа, она бросила его на стойку, нашарила под ней угрожающего вида ножницы и без замера откромсала солидный кусок.