Идеальная для колдуна

Тетка Соремонда повела бровями, шумно выдохнула:

— Да, можно и так сказать. Но, замечу тебе, милая, это не самая плохая тюрьма.

Амели вновь взялась за фасоль, стараясь скрыть, как дрожат пальцы. Эта грустная история зацепилась глубоко в душе, будто рыбацким крючком. Было больно и обидно. И теперь казалось, будто она знала Нила очень-очень давно. С самого детства.

И Амели, и тетка Соремонда вздрогнули с громким оханьем, когда со скрипом отворилась дверь. На пороге стоял горбун в длинном кожаном фартуке, сплошь перемазанном глиной. И уродливое лицо, и огромные ладони Гасту были запачканы.

Тетка Соремонда вскинулась, едва не уперла руки в бока:

— Что это ты мне в кухню грязь тащишь?

Тот лишь сверкнул глазами, но ответил на удивление любезно:

— Мне бы кувшин молока, хозяюшка.

Соремонда поджала губы, но ругаться не стала. Полезла в нишу в стене, закрытую деревянными створками, достала кувшин, накрытый салфеткой. Прихватила оловянную кружку и всучила в лапищи горбуну:

— На, пачкун. И грязный в мою кухню больше не входи.

Едва тетка вернулась на место, Амели кивнула на дверь, будто между прочим:

— Чего это он? Грязный какой.

— А ну их, паразитов! Нагваздают кругом, а ты потом убирай.

— Горшки что ли лепят?

Амели, конечно, уже оставила идею о побеге в пустой бочке, но любопытство оставалось любопытством: зачем столько глины?

Кухарка ничего не ответила, лишь махнула рукой и вернулась к своей фасоли. Теперь молчала. Сосредоточенно тыкала пальцем. Хорошая она. Добрая. Разве такая плохого пожелает? Может статься, и дело говорит.

Амели встала из-за стола, уперлась кулаками в столешницу:

— Тетушка Соремонда, пирог буду печь.