Идеальная для колдуна

Она даже приоткрыла рот от изумления:

— Неужели это я?

Нил усмехнулся:

— Конечно, ты. Какая есть.

Амели хотела что-то возразить, сказать, что Нил нарисовал ее гораздо красивее, чем есть на самом деле, но тот уже опустил фонарь, перехватил корзинку и направился в сторону замка:

— Спасибо за пирог. Наверняка, он вкуснее, чем у тетки.

Амели стояла, молча смотрела, как удаляется и меркнет беспокойный апельсиновый свет. Не было слов. Она вновь нетерпеливо развернула бумагу, но в лунных лучах рисунок терял очертания. Хотелось кинуться в покои и рассматривать всю ночь, чтобы запомнить каждый штрих. Так и будет. Нужно лишь немного успокоиться, подышать, посмотреть на ночную реку.

Амели спрятала рисунок за корсаж, обогнула павильон, но тут же замерла, приглядываясь и прислушиваясь. Со стороны разрушенного колодца показался теплый свет фонаря. Амели нырнула за угол, прижалась щекой к камню, совсем как в прошлый раз, и аккуратно выглянула. Горбун вышагивал, церемонно выбрасывая ноги, держал фонарь на вытянутой руке. Он был все в том же заляпанном фартуке, как днем, когда заходил в кухню. За ним снова послушно следовала совершенно голая светловолосая женщина. Когда Амели узнала ее, прислонилась затылком к стене и зажала рот обеими руками, стараясь не закричать.

Мари. Ее Мари.

Когда Амели вновь набралась смелости выглянуть, Гасту уже свернул несчастной шею и толкал тело в обрыв. Послышался удар, тяжелый всплеск. Горбун заглянул через ограждение, видимо, удостоверяясь, что несчастную надежно скрыла вода, поднял с земли фонарь и зашагал в сторону колодца, что-то беззаботно насвистывая.

Едва помня себя, Амели с трудом выждала несколько бесконечных минут и кинулась в замок. Вбежала в свои покои и как вкопанная замерла у дверей. Перед камином сидела на коленях девица в чепце и сером платье горничной. Подбрасывала дрова. Едва завидев Амели, она встрепенулась, поднялась и поклонилась, опуская ясные глаза:

— Госпожа…

Амели попятилась:

— Кто ты такая?

Девица вновь присела в поклоне, на точеном лице отражалось искреннее недоумение:

— Мари, госпожа. Ваша горничная.