Холокост и православная церковь

В 1936–1940 гг. Алексей Александрович учился в Киевском педагогическом институте на физико-математическом факультете, после окончания которого его оставили на кафедре физики, где он занимался проблемой выращивания искусственных кристаллов. В 1940 г. Алексей Александрович с благословения архиепископа Димитрия (в схиме Антония) (Абашидзе), давнего друга семьи Глаголевых, ездил в Тбилиси к православному Ката-ликосу Каллистрату (Цицнадзе) для тайного рукоположения, однако не смог получить его. Осенью 1941 г. А. А. Глаголев добрался на попутных машинах через оккупированные немцами области Украины в Почаев, оттуда в г. Кременец, где его рукоположил во священника епископ Вениамин (Новицкий). Вернувшись в Киев, отец Алексий стал служить в храме Святого Иоанна Воина при Покровской церкви на Подоле.

Следуя благородному примеру своего отца, который в течение тридцатипятилетней пастырской и профессорской деятельности всегда выступал в защиту угнетенных и невинно осужденных, отец Алексий не мог мириться с бесчинством нацистов, истреблявших людей другой национальности, главным образом евреев. В период оккупации Киева, продолжавшейся до ноября 1943 г., он и вся его семья, включая детей-подростков Магдалину, Марию и Николая, никогда не отказывали в помощи несчастным, обращавшимся к ним, и прилагали много усилий и мудрости для спасения преследуемых людей, хотя это грозило огромными неприятностями. Так, однажды Татьяна Павловна Глаголева отдала одной женщине, еврейке, свой паспорт, чтобы та скрылась в селе, и сама едва не погибла в очередной облаве.

С опасностью для жизни всей семьи Глаголевы спасли от гибели в Бабьем Яру Изабеллу Наумовну Миркину с ее 10-летней дочерью Ирочкой, Полину Давыдовну Шевелеву с ее престарелой матерью Евгенией Абрамовной, журналиста Либермана, Веру Владимировну Виленскую. Однажды к ним за помощью обратилась жена подполковника Красной армии А.А. Дьячкова, она с шестью дочерьми проживала на Печерске и, когда на нее донесли немцам, вынуждена была срочно бежать со своими девочками и нашла убежище в семье священника. Были спасены и многие другие евреи. Дом № 7 на Покровской улице, где проживала семья отца Алексея, и дома № 6 и № 3 по той же улице, где жил Дмитрий Лукич Пасечный, были настоящим и надежным пристанищем для гонимых. С целью спасения людей использовались и помещения храмов, несмотря на то, что напротив церкви Покрова Пресвятой Богородицы, к которой примыкал храм Святого мученика Иоанна Воина, был размещен штаб оккупационных войск480.

В нескольких домах, принадлежавших Покровской церкви, под видом церковных служащих также скрывались от немцев много русских и евреев, которым отец Алексий выдавал свидетельства о крещении. Священнику активно помогал управитель церковных зданий Александр Григорьевич Горбовский, который не только скрывал здесь евреев, но и доставал им метрики умерших и хлебные карточки. В 1943 г. немцы объявили Подол зоной, свободной от проживания. Все жители подлежали выселению. Глаголевы, однако, продолжали нелегально жить, — сначала в Покровской церкви, потом в действовавшем на Подоле женском Покровском монастыре.

В конце октября 1943 г. нацисты жестоко избили отца Алексия, приняв его за еврея, но за священника вступились монахини Покровской обители, и это спасло ему жизнь. В то время Глаголевых забрали во временный концлагерь, где семью разлучили. Матушку Татьяну погнали рыть окопы на окраине города, а священника с сыном вывезли из Киева в одном из эшелонов. Однако отцу Алексию и матушке Татьяне удалось бежать, и они возвратились в освобожденный Советской армией Киев481.

В своих воспоминаниях 1990 г. дочь священника Магдалина Алексеевна Глаголева-Пальян подробно рассказала о подвиге их семьи: «Свято-Покровская церковь (ул. Покровская № 7, сейчас ул. Зелинского) была в то время закрыта, там был архив, и папа добился у немцев открытия теплого храма Иоанна Воина при Покровской церкви — напротив разрушенной дедушкиной церкви Св. Николая Доброго. Также ему предложили и Варваринскую церковь, ту самую, в которой служил и жил дедушка. Обе церкви были превращены в общежития и разбиты на комнатки. Каждая комнатка имела свою плиту для варки и обогрева с общим дымоходом. Все комнаты были покрашены в разные краски — белую, розовую, голубую. Перегородки и плиты разваливали мужчины, мы выносили кирпичи и мусор. Вся наша семья и прихожане принимали участие в этом ремонте. Помню, я разбирала перегородки и плиты вместе с Марией Павловной. Вся церковная стена теперь получилась разной: розовой, зеленой, белой, — какой у кого был вкус. В Великий Пост за недорогую цену церковь побелил человек монашеского типа.

Мама, Глаголева Татьяна Павловна, окончившая в 1940 г. географический факультет университета, стала работать паспортисткой в церковных домах. А управдомом был друг родителей — Александр Григорьевич Горбовский, работавший до войны по физиологии растений с академиком Вотчалом. Кроме того, он очень интересовался историей, географией, архитектурой. Эрудированный и талантливый в различных областях человек.

Эти краткие сведения помогут объяснить, каким образом в дальнейшем, в период немецкой оккупации, удалось спасать людей от гибели и от посылки в Германию на каторжные работы. Огромную роль сыграла церковная печать, спрятанная после разорения церкви другом Глаголевых — врачом Троадием Ричардовичем Крыжановским, жившим тоже в церковном доме

по ул. Покровской № 3, а также старые бланки, оставшиеся еще от дедушки. Должна сказать, что не все люди, спасенные моими родителями от Бабьего Яра, были мне известны. В то время как раз нужно было поменьше знать, ввиду смертельной опасности как для спасенных, так и спасителей. Пишу только о людях, с которыми я соприкасалась или знала о них хорошо.

Обращался за помощью к родителям Митя, Дмитрий Лукич Пасичный, относительно своей жены Полины Давыдовны (Даниловны) Шевелевой-Пасичной, хотя ни его, ни его жены я до этого не видела. По-моему, впервые увидела их у нас — в полуподвальной квартире под церковью Иоанна Воина. Поля в светло-салатовой блузке, лицо красивое, милое, приветливое. Я знала причину прихода Пасичных. Полина пожелала принять крещение и обвенчаться с Митей. Когда было венчание, я держала над кем-то из них венец. Не помню, был ли еще другой шафер (держащий венец), или я держала венцы над обоими одновременно. Митя напомнил, что обручальные кольца были из воска. Какое-то время они жили в бывшем священническом доме. (Том самом, дедушкином, в котором мы с братом родились. При немцах он числился за церковью. Дедушкина церковь Николая Доброго, к которой он примыкал, к тому времени уже была разрушена, а на месте самой церкви была выстроена школа, довоенный № 118.)

Горбовский прописал туда Шевелевых, мать и дочь, написав на них церковные метрики по старому правописанию, изменив отчество (Давыдовна на Даниловна). Спасенную Евгению Абрамовну (по новым документам Акимовну), тещу Мити, я вообще никогда не видела. Во-первых, как я уже говорила, нам не нужно было знать того, чего не требовала необходимость, во-вторых, мы старались не расхаживать без нужды по улицам, чтобы не натыкаться на немцев. Возможен был и угон в Германию.

Изабеллу Наумовну Миркину-Егорычеву до войны я видела только один раз. А мои родители, по-моему, вообще ее не видели до того, как к ним обратились родные дяди Сережи. Изабелла Наумовна — жена брата моей тети Марочки (Марины Ивановны Егорычевой-Глаголевой) — жены папиного брата, дяди Сережи. Видела я ее в детстве на елке у Зоечки — дочери дяди Сережи и тети Марочки. Это была полная дама с красивым лицом, блестящими черными глазами, на голове перманент, волосы преимущественно седые. Потом она говорила мне, что седая прядь у нее появилась еще в бытность в гимназии. Она была в черном платье, несколько скрадывающем ее полноту. Ее единственной дочери Ирочке тогда на елке было не больше трех лет.

…Вдруг, осенью 1941 г., тревожное известие. К нам пришла сестра тети Марочки — Татьяна Ивановна: “Белла и Ирочка не пошли по приказу с другими членами семьи, а именно с отцом Беллы, Миркиным Наумом Израилевичем, его второй женой Софией Исааковной и сестрой Беллы Маней — врачом фтизиатром” (о последней, знавшие ее люди говорили, что это поистине святой человек). Придумать сразу родители ничего не смогли.

Вскоре к нам является взволнованная, задыхающаяся бледная учительница — Наталия Ивановна Богуславская. Она была верующей женщиной, очень культурной. Дедушка в свое время попросил ее готовить меня и брата к школе. Она стала для нас как родная. Наталия Ивановна на улице встретилась с незнакомой дамой, которая от переполняющих ее чувств начала рассказывать, что она проводила свою приятельницу на Лукьяновку до того места, куда было разрешено. Они попрощались. А когда эта женщина прошла вдоль огороженного места, то случайно в каком-то просвете увидела людей, которые падали, расстреливаемые из автоматов. (Наверное, это было не в первый день “выполнения приказа”.) Дело в том, что Беллу уже прятали у Егорычевых в сарае за дровами. А вечером, когда она вышла подышать воздухом, ее увидел дворник, знавший ее. Он пришел к Егорычевым и предупредил, что не может рисковать собой и своей семьей, так как по приказу фашистов обязан выдать еврейку. Узнав все это, мама не спала всю ночь, а наутро решила отдать свой паспорт Изабелле Наумовне. С этим паспортом Бэллу переправляют в село к знакомой женщине.

Позже к маминой сестре, тете Зине, попросилась пожить вместе знакомая старушка Мария Михайловна Мещанинова и с ней ее сестра Елена Михайловна. Вскоре Е.М. занемогла и слегла — у нее была тяжелая обтурационная желтуха (то ли камень, то ли опухоль). Елена Михайловна скончалась. Маме в голову приходит мысль попросить ее сестру не сдавать паспорт: мол, он утерян. Удалось с помощью Александра Григорьевича Горбовского заменить фотографию — наклеить фото Изабеллы Наумовны, которая с этого дня для всей нашей семьи в любое время дня и ночи стала значиться уже как Елена Михайловна. Вначале мама дала (или собиралась дать — не помню) заявление об утере паспорта. Затем его доставили в село. А в это время как раз на Марту кто-то донес, что она прячет еврейку. К Марте пришли из полиции проверять документы. А у Изабеллы Наумовны два паспорта — один на груди, другой в сумочке. Она села на лавку поверх сумочки и во время проверки не вставала с нее, призвав все свое хладнокровие перед лицом смерти своей. Беда на этот раз миновала.

Новоиспеченная Елена Михайловна 29 ноября 1941 г. вернулась к нам. Я была на хозяйстве во второй половине дня одна. Мама меня предупредила, что придет Изабелла Наумовна (Елена Михайловна). Она постучалась и спросила Татьяну Павловну (маму). От красивой женщины остались только глаза — теперь тревожные, усталые, лицо, потемневшее на фоне белого шерстяного платка. В двух пальто из-за холодной погоды, в двух платках, в носу две фасолины, чтобы более походить на русскую. Она уже не казалась полной. Узнав, что мамы нет, она вначале пробормотала, что подождет ее за дверью, но я назвала ее по имени и попросила зайти. Так она и осталась и поселилась в церковном дворе под видом родственницы Глаголевых, и была с дочерью Ирочкой прописана управдомом Горбовским по ул. Покровской № 7. Ирочка жила больше у тети Марочки.