Государство и революции

8. Курс на террор

В 1927 г. обстановка вокруг СССР серьезно обострилась. В феврале мощный удар по обнаглевшей и раскинувшей обширные сети советской разведке был нанесен во Франции — было арестовано более 100 чел. во главе с резидентами Узданским и Гродницким. В это же время и Англия наконец-то решила всерьез отреагировать на подрывную работу большевиков. 23. 2 последовала нота британского МИД с требованием прекратить коммунистическую пропаганду в британских владениях под угрозой разрыва дипломатических отношений. Как на это отреагировала советская сторона, хорошо известно по знаменитым плакатам "Наш ответ Чемберлену". Нужда и то сказать — подобные ноты неоднократно появлялись и раньше без каких-либо практических последствий. Но на этот раз Лондон проявил решительность. 12. 5 английская полиция произвела обыск в советско-британской фирме «Аркос», через которую осуществлялся основной объем торговли между двумя странами. И которая служила в Лондоне легальной «крышей» для ОГПУ, Разведупра и Коминтерна. Правда, некоторых важных документов, которые, по данным английских спецслужб, должны были находиться в представительстве, так и не нашли, но все же по сумме набралось достаточно, чтобы разорвать отношения и выслать из Британии советские дипломатические и торговые миссии.

Странно, не правда ли? Уж, казалось бы, что вытворяли за границей советские спецслужбы в 23–25 гг., и все им сходило с рук. А к 27-му уже взяла верх линия на строительство социализма в одной стране, взрывы по Европе больше не гремели, отряды боевиков не создавались — и вдруг такая реакция? Ответ прост. Во-первых, к этому времени окончательно провалилась концессионная политика, и надежды британского капитала взять под контроль российский сырьевой рынок оказались похороненными. А во-вторых, как уже отмечалось, главным направлением внешней экспансии коммунистов стало восточное. И представляло теперь опасность традиционным сферам интересов Англии. По сути, речь шла о реанимации все того же исторического лозунга "русской угрозы" с одной лишь поправкой — при царском правительстве эта угроза чаще была мнимой. Усилия по расширению геополитического влияния, конечно, предпринимались, но далеко не в тех масштабах, как это рисовала западная, в первую очередь британская, пропаганда. А вот при большевиках, куда более напористых и энергичных, чем прежняя власть, к тому же и совершенно неразборчивых в средствах, угроза английскому влиянию стала приобретать реальные черты.

Еще дальше англичан и французов пошли китайцы, у которых понятия о «законности» были куда более условными. По приказу Чжан Цзолиня был захвачен советский пароход, курсировавший по Сунгари, а затем полиция обыскала советское полпредство в Пекине. Китайские власти сочли такое нарушение международных норм вполне адекватной мерой, поскольку и СССР с этими нормами ничуть не считался — из посольства шли финансовые потоки, подпитывающие революционеров, рассылались военные директивы и инструкции. В условиях гражданской войны оно практически стало экстерриториальной базой для разведывательной, диверсионной и пропагандистской работы. Вслед за этим китайские власти организовали налеты с обысками на советские консульства в Шанхае и Кантоне. И везде были обнаружены различные компрометирующие материалы, свидетельствующие о подрывной деятельности СССР.

В эмигрантских кругах затеплилась надежда, что западные державы наконец-то осознают свои прежние ошибки и окончательно разорвут отношения с большевистским режимом, поэтому деятельность РОВС и других антисоветских группировок резко активизировалась. Наложился и скандал с разоблачением «Треста» — провокацию ОГПУ Кутепов воспринял как пощечину, нанесенную лично ему и всем белогвардейцам. И сделал именно то, от чего его так настойчиво удерживал «Трест» — взял курс на террор против коммунистов. Целью этих акций он считал "разрушить миф о неуязвимости советской власти". Его поддержали такие лидеры эмиграции как Гучков, Струве, полагающие, что для борьбы надо искать "новые пути", и пришла пора "конструировать террористическую организацию". У РОВС остались «окна» в границе, неизвестные «Тресту», и в СССР одна за другой пошли группы боевиков. Как уже отмечалось, неудавшуюся диверсию пытались совершить Захарченко и Вознесенский. А 7. 6. 1927 г. по большевикам было нанесено сразу три удара, хотя очевидно, такое совпадение было случайным.

В Варшаве 17-летний Борис Коверда застрелил полпреда Войкова — одного из организаторов и главных исполнителей уничтожения царской семьи. Кстати, на дипломатической работе Войков проявил себя далеко не лучшим образом. Он считал, что цареубийство создает ему "демонический ореол", притягательный для дам, и волочился за ними напропалую, нарываясь на скандалы. Вел широкий образ жизни, брал взятки, совсем развалил торговлю с Польшей, наконец, был уличен в пропаже крупных сумм посольства, и ему грозила Центральная Контрольная Комиссия. В Наркоминделе говорили: "если бы не Коверда, быть бы Войкову в советской тюрьме, а не в кремлевской стене".

В тот же день в Белоруссии был убит видный чекист И. Опанский. А еще один юноша, Виктор Ларионов, несмотря на то, что ОГПУ было предупреждено о нем и вело розыски, устроил взрыв на собрании в ленинградском партклубе, в результате чего было убито и ранено около 30 чел. После диверсии группа Ларионова сумела благополучно выбраться из СССР, но чекисты объявили, будто виновные пойманы. По обвинению в ленинградском взрыве судили других людей Строевого, Болмасова, Сельского и Андеркаса. Возможно, это были члены других террористических групп РОВС, схваченных большевиками, а может, просто нашли козлов отпущения среди «бывших» или «возвращенцев». Над ними разыграли шумный пропагандистский процесс, доказывавший, что белогвардейцы работают на Англию, и приговоривший всех к смерти. (И между прочим, Англия настолько испугалась обвинений в покровительстве терроризму, что даже отказала Врангелю во въездной визе, когда он хотел приехать в Лондон для переговоров с британскими политиками).

Вскоре вскрылась еще одна попытка теракта в посольстве СССР в Варшаве — взрывное устройство обнаружили в дымоходе. Хотя в данном случае причастность белогвардейцев выглядит очень сомнительной — скорее, это была просто провокация, чтобы подтолкнуть польские власти к гонениям на эмигрантов, которые и без того начались после убийства Войкова. Но надо отметить, что после первой, во многом неожиданной для ОГПУ атаки лета 1927 г. эффективность белого терроризма быстро упала. Идти на такие задания обычно вызывались самые молодые, горячие и самоотверженные. Но они росли и воспитывались в эмиграции, а в обстановке советской России оказывались совершенно чужими, выделяясь и манерами, и стереотипами поведения, и даже разговорным языком. Если пользовались какими-то старыми связями, то многие из них были «засвечены» во времена «Треста» и держались под контролем чекистов. Если пробовали обойтись своими силами, то в обстановке общей шпиономании и слежки быстро попадали на подозрение. Мы даже не знаем, сколько их было, этих молодых идеалистов, ринувшихся в активную борьбу, как мотыльки на огонь.

Какие-то шансы сделать свое дело и уцелеть имелись только у тех, кто спешил совершить мелкие диверсии в приграничной области и вернуться обратно. Но такие акции оставались почти незаметными. В общей картине борьбы их даже нельзя отличить от сопротивления местных крестьян начинавшемуся раскулачиванию. О тех же, кто стремился совершить нечто значительное и погибал, мы знаем лишь по отдельным случаям. Например, члены РОВС Мономахов и Радкевич в 1928 г. сумели добраться до Москвы, намереваясь устроить теракт против кого-нибудь из коммунистических руководителей. Но очень быстро убедились, что к высокому начальству им не подступиться, а задерживаться в столице опасно — они и так кочевали по городу, не зная, где приткнуться и чувствуя, что вызывают подозрения. Поэтому решили сделать хоть что-нибудь, уж что получится. И 6 июня бросили бомбу в бюро пропусков на Лубянке, убив и ранив несколько человек. Часовые задержать их не смогли. На поиск были подняты все войска, милиция, курсанты училищ и школы ОГПУ, по Москве и области пошли повальные облавы. В ночь на 8. 6 патрульная опергруппа чекиста Луферова заметила двух человек на Каширском шоссе, на окрики и выстрелы они ответили огнем. Опергруппа развернула погоню, однако Мономахов и Радкевич оторвались от преследования и ушли. Район тут же был оцеплен. На рассвете белогвардейцы наткнулись на засаду у р. Пахры. Завязался бой, два смельчака отстреливались и отбивались гранатами. Радкевич погиб, Мономахов сумел скрыться, но расстрелял все патроны и был задержан дружинниками из мобилизованных крестьян, которые прочесывали местность.

Эффективность диверсионной работы во многом парализовывалась успехами внешней разведки ОГПУ. Несмотря на прекращение операции «Трест», за время ее проведения (и благодаря полученным данным) были уже подготовлены резервные источники информации в самой верхушке эмигрантских организаций. Так, по свидетельству дипломата Г. Беседовского, парижский резидент ОГПУ Янович в 1927 г. хвастался: "У меня имеется человек возле самого Кутепова, который хорошо освещает его деятельность. Скоро будет еще один, и тогда вся деятельность Кутепова будет проходить перед нами, как под стеклянным колпаком".

Имел он агента и в редакции белогвардейской газеты «Возрождение». Как уже отмечалось, был завербован и председатель Торгпрома С. Н. Третьяков (который, возможно, и был этим "человеком возле самого Кутепова"). Он сохранил в эмиграции какую-то часть прежних капиталов (а может, и Москва помогла), и купил в доме № 29 по улице Рю-де-Колизе три квартиры. В одной жил сам, другую сдавал под представительство Торгпрома, а третью канцелярии РОВС. И в кабинете Кутепова был установлен микрофон для прослушивания, выведенный в квартиру Третьякова. Стоит ли удивляться, что агенты РОВС в России так часто погибали? Был также завербован А. Кольберг, один из руководителей БРП, и чекисты имели исчерпывающие данные и об этой организации.

Любопытно, что незаурядные способности на тайном фронте проявил в эмиграции А. И. Деникин. В отличие от большинства соратников по Белому Движению, любая тайна которых оказывалась видной за версту, он вдруг показал себя превосходным конспиратором. Именно поэтому мы теперь знаем очень многое о «врангелевской», «савинковской», «кутеповской» организациях, а вот о «деникинской» практически ничего. Хотя она действительно существовала — иногда в литературе эта организация фигурирует под названием "комитет Мельгунова" по фамилии другого руководителя, видного историка-антикоммуниста. А вот о ее деятельности не сохранилось почти никаких данных, кроме того, что выпускался журнал "Борьба за Россию", часть тиража которого нелегально переправлялась в СССР, и что именно "комитет Мельгунова" в связи с высоким моральным авторитетом и общепризнанной честностью его лидеров занимался сбором и распределением денег для других организаций, активно борющихся с большевиками. Ни Деникин, ни Мельгунов разговоров на темы своей антисоветской работы никогда и ни с кем не вели, а все записи и документы своевременно уничтожались. И почти все, связанное с этой стороной их жизни так и осталось тайной до сегодняшнего дня.