Государство и революции

29. И снова борьба

Временной рубеж 1945-47 гг. можно считать концом "старой эмиграции". Не только из-за того, что война сильно перемешала ее. Не только из-за развала прежних организаций, гибели или изменения взглядов прежних лидеров. Напомним, что независимо от политических взглядов, главным лейтмотивом существования "первой эмиграции" было ожидание возвращения домой, в возрожденную или возрождающуюся Россию. А пребывание за границей рассматривалось как бы "в гостях", не насовсем. Будущая Россия оставалась основополагающим стержнем всей жизни. Стержнем, на который, в конечном счете, опиралась любая деятельность — политическая, культурная, духовная. Теперь этот стержень исчез. Победа СССР над Германией показала, что советский режим очень силен, и развеялись теории его свержения извне или изнутри. А затем стало ясно, что никакой «конвергенции» тоже не происходит, и эволюционировать большевизм отнюдь не собирается. Таким образом, любая надежда на возвращение в ближайшем будущем становилась несбыточной, а значит и сама идея "жизни для возвращения", "работы для возвращения" теряла смысл. Старикам теперь оставалось только доживать свой век, а среди их детей ускорилась ассимиляция с коренным населением Европы и Америки. "Зарубежная Россия" начала превращаться в "Русское Зарубежье". Разница не только в перестановке мест слагаемых, но и качественная. Одно, несмотря на пребывание за границей, по внутренней Сути оставалось «Россией», другое, несмотря на национальность, стало уже "Зарубежьем".

В результате войны выплеснулась за границу "вторая эмиграция", но из-за массовых насильственных репатриаций она оказалась куда малочисленнее, чем первая. Из 5–6 млн. пленных, «остарбайтеров», беженцев, на Западе смогло остаться лишь около 100 тыс. Впрочем, может и больше — чтобы избежать выдачи советским властям, эти люди старались быстрее раствориться и затеряться, жили по чужим и поддельным документам, называли себя поляками, венграми, словаками, евреями. У "второй эмиграции" была уже совершенно другая психология, выработанная не дореволюционным воспитанием, а в советское время, с куда менее прочными моральными устоями. Она выросла в условиях советского режима, хорошо испытав его на своей шкуре. Поэтому и настроения в ней преобладали другие — не бороться против этого режима, а бежать от него подальше, не цепляться за звание «русского» в надежде на возрождение родины, а как можно скорее стать "настоящим не-русским" французом, американцем, канадцем, чтобы пользоваться в полной мере их ошеломляющими жизненными благами, о которых дома и мечтать не могли.

Из всех русских политических организаций в Европе войну пережил только НТС. Он понес значительные потери, многие члены отошли от организации, вынужденные заново устраивать свою жизнь и разочаровавшись в возможности успешной российской революции. Но Союзу удалось привлечь в свои ряды значительное количество представителей "второй эмиграции" — частью из тех, сотрудничество с которыми началось в годы войны, частью из новых членов, избежавших репатриации и сохранивших желание активно бороться с коммунизмом. В 1945-48 гг. НТС восстанавливал свои связи и структуры, начали выходить его новые издания — журналы «Посев» и «Грани», газеты «Эхо» и «Новости». Союз действовал в беженских лагерях, помогая организовать быт, а, заодно стараясь хоть кому-то помочь избежать выдачи в СССР. Придумывали разные уловки, организовывали укрытия, по возможности обеспечивали подходящими документами. Пытались через средства массовой информации настроить общественное мнение против депортации несчастных, искали контактов с государственными и политическими деятелями, чтобы как-то повлиять на них. Однако такие обращения наталкивались на бетонную стену непонимания, а главное — нежелания прислушиваться ни к каким доводам. А западная пресса при всей своей хваленой "свободе слова" и в этом вопросе строго придерживалась заданного политического курса, поэтому попасть на страницы самых популярных изданий столь "сомнительные публикации" не имели никаких шансов. Так что чудовищное преступление с выдачей на страдания и смерть миллионов русских осталось совершенно незамеченным для "мировой общественности".

Разумеется, в Русском Зарубежье появлялись и новые организации. Но те, которые образовывались "старой эмиграцией", больше напоминали теперь обычные клубы. Занимались вопросами своей внутренней деятельности, общались между собой. Так возродились, например, монархические общества, группирующиеся вокруг представителей императорского дома. Со временем ожил и РОВС, однако теперь он стал уже совсем другой организацией, чем-то вроде "общества ветеранов", и ориентировался главным образом на военно-исторические вопросы. На события в России такие группировки влияния уже не оказывали, да и не нацеливались.

Что касается "второй эмиграции", то сперва она старалась носа не высовывать, чтобы не обратить на себя внимания англо-американской администрации. А потом на ее политическую деятельность оказала определяющее влияние холодная война, и различные антикоммунистические организации стали создаваться под эгидой США. Как характеризует настроение данной части эмигрантов одна из брошюр НТС, "если кто и думал о возобновлении борьбы, то разве что о новом власовском движении без Власова на стороне американцев". Подобное определение не совсем точно. Власовское движение при всех своих противоречиях все же оставалось «российским» явлением, оно возникло из массовых народных выступлений против сталинского режима и ориентировалось на преобразование России внутренними силами (хотя бы и при поддержке немцев). И политику старалось проводить свою собственную, независимую или минимально зависимую. Теперь же ни о какой опоре на внутренние силы речь уже вообще не шла, и вся деятельность таких группировок организовывалась и направлялась только в рамках американской внешней политики. То есть, сводилась к обычной наемной службе, финансируемой и направляемой другим государством в собственных интересах.

И представляется характерным, что для своих целей США привлекали главным образом представителей «второй», а не «первой» эмиграции. Люди советского воспитания не обладали моральными барьерами и комплексами, мешающими всецело подчиняться требованиям хозяев. Американцы считали новую эмиграцию "более реалистичной" и спорили с англичанами даже по поводу сотрудничества с Бандерой, указывая, что его организация уходит корнями в "старую эмиграцию", а взгляды "недостаточно демократичны", т. е. не ориентируются целиком и полностью на западные модели. И, например, русскую службу "Голоса Америки" возглавил не монархист или белогвардейский деятель, а уже упоминавшийся Бармин, легко переключивший свой профессионализм советского дипломата и разведчика в обратную сторону. Если в 1944 г. его уволили из американской разведки за антикоммунистическую публикацию, то в период холодной войны он пришелся как раз кстати. И между прочим, чисто по-советски принялся стучать на американских коллег и начальников в комитет Маккарти (они, дескать, "саботировали ценные предложения по усилению антисоветской пропаганды").

Старая эмиграция проводила четкое разделение между Россией и коммунистической властью, отождествляла с Россией самих себя, и любое свое действие, а уж тем паче совместное с иностранцами, прежде всего взвешивала — не нанесет ли оно ущерба российской государственности и русскому народу. И когда в войну стало очевидным прочное сращивание коммунистических и государственных структур, то как раз это стало для многих причиной отказа от дальнейшей борьбы — идти против своего государства они не могли. Новая эмиграция другой России не знала и не представляла, она воспитывалась в условиях отождествления партии и государства. Поэтому отделяла себя от России как таковой, в целом. И антикоммунистическая борьба становилась для нее одновременно антигосударственной. Что вполне устраивало американцев, которые вели соперничество вовсе не с коммунистической идеологией, а с конкурирующей мировой сверхдержавой, с «русскими». Ну а идеологические аспекты рассматривались лишь в качестве удобных тактических приемов.

Наконец, надо учесть и тот аспект, что в отличие от антисоветских движений 20-30-х годов, деятельность проамериканских организаций стала щедро финансироваться. Поэтому далеко не у всех, включавшихся в их работу, антикоммунизм был искренним смыслом бытия, иногда он получался «профессиональным» и определялся лишь возможностью заработка. Но деятельность таких структур, создававшихся под эгидой США и их союзников по НАТО, относится, скорее, уже не к области российского антикоммунистического сопротивления, а к противоборству советских и западных спецслужб или, скажем, пропагандистских машин, составными частями и винтиками которых становились представители Русского Зарубежья. Поэтому в данной работе я не касаюсь подобных организаций, предоставляя это более компетентным исследователям, занимающимся вопросами разведывательно-диверсионных войн и имеющим доступ к соответствующим источникам информации.

Ну а в СССР даже по окончании Великой Отечественной отголоски и рецидивы вызванной ею "третьей гражданской" продолжали греметь еще долго. В Прибалтике сражались отряды "лесных братьев". На Украине воевали бандеровцы, их движение перехлестнуло и в Западную Белоруссию. Это были не только остатки формирований, созданных при немцах — после победы тут начали проводить коллективизацию и раскулачивание, то есть то, что не успели сделать перед войной. И так же, как в начале 30-х, действия властей вызвали крестьянское сопротивление, а подавить его оказалось не так-то просто прокатившиеся фронты оставили людям много оружия, а прежние националистические отряды становились готовыми центрами кристаллизации для повстанцев. Как и всякая партизанская война, она велась без определенной линии фронта, рассредоточенно, на большой территории. И как всякая партизанская война, характеризовалась крайней жестокостью — тем более что велась под националистическими знаменами. С обеих сторон страдало множество невиновных. И мирные украинские или литовские крестьяне, которых по одному лишь подозрению в связях с повстанцами отправляли в лагеря целыми семьями, а то и деревнями. И случайные русские, попадавшие в руки бандеровцев. И украинцы или прибалты, обвиненные националистами в связях с русскими…

Эта война продолжалась в течение четырех лет. В сентябре 1947 г., когда поражение повстанцев стало очевидным, бандеровцы собрали последний крупный кулак из четырех своих полков и попытались прорваться в Словакию. Против них было брошено четыре дивизии НКВД, обложивших их со всех сторон. Большинство повстанцев погибло или попало в плен, но некоторым отрядам все же удалось вырваться из окружения, пробиться через несколько государственных границ и выйти в Австрию и Баварию. Там они были разоружены и интернированы англо-американцами, а начавшаяся холодная война спасла их от выдачи. После этой битвы восстание пошло на спад, и отдельные очаги сопротивления, еще тлевшие на Украине и в Литве, были постепенно выявлены и подавлены. Сам С. А. Бандера был 15. 10. 1959 г. убит в Мюнхене агентом КГБ Богданом Сташинским по личному приказу Хрущева. В ФРГ Сташинский получил довольно небольшой срок — учли, что он был лишь исполнителем, а «заказчик» для германского суда недосягаем, и лучше этого заказчика вообще не задирать. А по возвращении в СССР агента наградили орденом Красного Знамени.