Черные дни в Авиньоне

— Пусть кубки звенят громче колоколов! — продолжал смертный. — Гоните прочь уныние и печаль, в круге нашем есть место только для веселья!

Время, как сердитая пряха, рванула запутавшуюся пряжу, не разбираясь, где прошлое, где настоящее, и в каком месте грубая реальность переплетается с тонким вымыслом.

Не оттуда ли, из прорехи мироздания, и появился этот монах? Молодой, но страшно изможденный, с ввалившимися светлыми глазами и почти голым черепом.

Пирующие, казалось, не замечали его, хотя он подошел вплотную к столам. Кроули отставил чашу, и, не мигая, наблюдал за ним. Поблуждав недоумевающим взглядом по смеющимся, красным, лоснящимся от пота и мясного жира лицам, он уставился на демона.

— Безбожный пир, безбожные безумцы![19] — слетело с бескровных губ. Или они умело покрыты белилами? И зачем на столе между блюдами и кружками лежит белая маска с черной слезой на щеке и печально изогнутым ртом?

— Вы пиршеством и песнями разврата ругаетесь над мрачной тишиной, повсюду смертию распространенной, — подсказал Кроули. Где-то, когда-то он слышал эти слова. Или ему только предстояло их услышать? Время усмехнулось, принялось сучить пряжу дальше, распутывать узлы, латать прорехи. Нет, никакого грима: этот человек в самом деле бледен до прозелени и непонимающе смотрит на демона. А маску уже смахнули со стола в темноту.

— Стыд и позор! — загремел монах. — В час гнева высшего, когда мы все возносим Господу молитвы и покаяния слова, вы предаетесь гнусному разгулу! Забыли о спасении души в разврате и мерзком ублаженьи чрева! Заклинаю вас муками Спасителя: ступайте по своим домам! Молитесь…

— Наши дома пусты, — перебил его Рене. — Там ничего нет, кроме гробов. Убирайся, святоша, пока я не поджарил твои тощие окорока на вот этом костре!

— «Дома у нас печальны — юность любит радость».[20] Кроули, ведь он почти дословно воспроизвел слова пьесы начала девятнадцатого века! Гениальная догадка автора… «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…» Этот юный смертный говорил что-нибудь подобное?

— После того, как пообещал поджарить этого бедолагу? Не хотелось бы тебя огорчать, но за тем столом никто не сочинял стихи, да и песен не пели. Пили, потом грешили прямо на столах. Они спешили жить… Но все равно опоздали.