Калигула. Гай Иудейский

И вдруг он сделал несколько торопливых шагов в сторону от дороги. Я остановился, и только тогда остановился он. И тут я понял, чего он боится. Вспомнил тот день, когда Гай бежал из общины, мой арест, угрозы старика. Да, да, конечно, Ананий стоял всегда рядом со стариком. Он боялся, что я буду мстить за свои тогдашние муки.

— Не бойся, Ананий, — сказал я ему как можно более приветливо, — я давно забыл, что произошло со мной в общине. Все прошло, я забыл об этом. Я не желаю тебе зла. Сам не знаю почему, но я так рад нашей встрече.

Я спрыгнул с лошади и направился к нему, выставив перед собой руки. Он шагнул мне навстречу, и мы обнялись. Краем глаза я увидел следовавшего за мной Суллу. Он остановился, тоже слез с лошади и уселся на обочине дороги.

У меня в седельной сумке была кое-какая еда, и я пригласил Анания разделить со мной трапезу. Он с радостью согласился, от его прежней настороженности не осталось и следа. Мы отошли от дороги, уселись на камни, и я достал еду. Ананий ел жадно, виновато поглядывая на меня. В ответ я поощрительно улыбался, а сам подумал, что есть люди, чье существование много хуже моего.

Насытившись, Ананий стал особенно разговорчив. Он сказал мне, что прошло уже несколько месяцев, как он покинул общину, потому что жизнь там сделалась совершенно невыносимой, и что он с грустью вспоминает то время, когда в ней были мы с Гаем. Иосиф, тот самый старик, захватил в общине полную и беспрекословную власть, держал всех в черном теле и жестоко наказывал провинившихся, иногда даже смертью. Никто не смел ему перечить, и все боялись одного только его недовольного взгляда. Ананий бежал от них так же, как когда-то бежал я. За ним гнались, но Бог, как выразился сам Ананий, в тот раз был на его стороне, и ему удалось оторваться от погони. Теперешняя его жизнь была похожа на мою как две капли воды, с той лишь разницей, что я вел ее дольше и был значительно опытнее, хотя и моложе годами.

— Да, — вдруг спросил Ананий, прервав свой рассказ и посмотрев на меня так, будто только что встретил, — а почему, ты не с Гаем?

— С Гаем? — переспросил я, не понимая.

— Ну да, — еще больше удивился он, — ведь вы с ним были неразлучны.

— Были когда-то, — сказал я и покосился в ту сторону, где на обочине дороги сидел Сулла. — Но с тех пор как он бежал, я больше не видел его и не знаю, где он. Порой мне кажется, что его давно уже нет в живых.

— Как нет в живых! Что ты такое говоришь! — воскликнул Ананий. — Не далее как месяц назад я сам видел его.

Если бы в эту минуту меня неожиданно ударили палкой по голове, я бы не так удивился.

— Ты… видел… Гая?! — выговорил я с таким трудом, будто только что научился говорить.

— Ну да, — отвечал он, пожав плечами, словно бы то, что он сказал, было известно всем, кроме меня одного, — видел, вот так же близко, как тебя. Он постарел, и рука у него такая же кривая, и он стал немного странным, но в остальном он такой же, как и был.

Только в эту минуту я осознал смысл сказанного Ананием, вскочил на ноги и, нависая над ним, воскликнул:

— Где?! Где же ты видел его?!

— В Антиохии, — проговорил он растерянно, глядя на меня снизу вверх.

— Как, как ты его нашел?! — Я схватил Анания за одежду у ворота и сильно потряс его.

— Что ты! Что ты! — испуганно закричал он. — Я случайно, я не хотел. Просто один мой родственник…

От волнения он не сумел договорить и уставился на меня округлившимися от страха глазами.

Не сразу я понял, что не добьюсь от него ничего, если стану пугать его своей взволнованностью и криками. И, осознав это, я заставил себя успокоиться, хотя спокойствие далось мне с большим трудом. Наконец я сумел разговорить Анания, и вот что он мне рассказал.

Убежав из общины, он скитался по разным городам и как-то забрел в Антиохию. Там у него жил дальний родственник, а Ананий уже дошел до полной нищеты и голодал в самом настоящем смысле. У него было мало надежд на помощь родственника, он помнил его как скаредного и недоброго человека. Но деваться было некуда, и он решился найти его. Каково же было удивление Анания, когда родственник встретил его ласково, накормил, одел, дал на дорогу немного денег, пригласил заходить не стесняясь, если будет нужда. Ананий поблагодарил за прием и заботу и, не удержавшись, спросил, отчего же в нем произошла такая перемена. Ведь шел он к нему без всякой надежды.

Родственник кротко улыбнулся (Ананий все никак не мог привыкнуть к этой его кроткой улыбке) и смиренно отвечал, что не нужно собирать себе богатств на земле, а нужно собирать себе богатства на небе. И еще он сказал, что всякому человеку следует поделиться с ближним последней рубашкой и последним медяком. И еще долго и увлеченно говорил ему родственник о тщете человеческой жизни и о благах небесной жизни, куда отлетает душа, когда человек умирает.

Ананий мало что понял, но больше из вежливости, чем из любопытства, спросил, что это за учение и кто его основатель? Родственник ответил, вдруг посмотрев на Анания строго, что это единственно истинное учение, как он выразился, Господа нашего Иисуса Христа, не какого-то там пророка, а настоящего Сына Божьего, распятого злыми людьми, врагами Бога и истины, и принявшего смерть за грехи всех людей на земле. Под строгим взглядом родственника Ананий, подражая ему, кротко улыбнулся и согласно кивнул. А родственник все продолжал говорить об учении Сына Божьего и, кажется, все никак не мог остановиться. Ананий внимательно слушал, но уже не понимал ничего.

Закончив, родственник сказал, что последователи Иисуса Христа называются христианами, и ему очень бы хотелось, чтобы и Ананий принял истинную веру и обрел настоящее бессмертие души.

— Ты хочешь, Ананий, — спросил он, — обрести бессмертие?

— Конечно, хочу, — отвечал Ананий самым убедительным тоном, на который вообще был способен.

Но родственника это не очень убедило, и, недоверчиво посмотрев на Анания, он сказал, что хотя их община не слишком велика, а власть преследует их везде, где может, к ним приходят не одни только бедняки, но и очень состоятельные и образованные люди. Например, есть у них человек, который пожертвовал общине все свое богатство. А на такие деньги можно жить с большой семьей и слугами и две, а то и три жизни. Ананий снова покачал головой, всем своим видом изображая почтение и удивление. Родственник посмотрел на него недоверчиво и сказал, что может отвести его в общину, пусть Ананий послушает и посмотрит на людей. Ананию ничего не оставалось, как только согласиться — чем ему еще можно было отблагодарить столь щедрого и милостивого родственника!

На следующий день, вечером, родственник повел его на окраину города, где находились заброшенные еще при императоре Августе серебряные рудники. Со всеми возможными предосторожностями по замысловато вьющейся тропинке они подошли к одной из пещер. Родственник сказал человеку, стоявшему у входа, какие-то непонятные слова, и тот пропустил их внутрь. В конце узкого прохода Ананий увидел свет и услышал негромкое пение. Пространство, где находились люди, было довольно небольшим: человек двадцать сидели прямо на земле, касаясь плечами друг друга; несколько человек пели, остальные слушали. Три или четыре факела были воткнуты в землю по обе стороны пещеры, и отсветы пламени делали лица людей особенно загадочными. Пение прекратилось, и один из них, не старый, с черной курчавой бородой и горящими глазами, стал говорить об истине, о бессмертии души, о тщете человеческой жизни, то есть почти то же самое, что говорил накануне Ананию его родственник. Ананий плохо воспринимал слова говорившего и слушал невнимательно, рассеянно поглядывая по сторонам.

И вот тут родственник вдруг легонько толкнул его в бок и, кивнув на человека, сидевшего у противоположной стены, сказал шепотом, что это тот самый, кто отдал все свое богатство общине и живет теперь, как и все они, одною истинною верой. Взглянув на того, на кого указал родственник, Ананий с удивлением узнал Гая. Гай внимательно слушал говорившего, иногда задумчиво кивал. Все то время, что они пробыли в пещере, Ананий не сводил глаз с Гая, но тот не смотрел на него. Он и вообще ни на кого не смотрел, слушал говорившего, кивал и одновременно будто бы был погружен в свои мысли.

Когда собрание закончилось и все разошлись, а они с родственником вернулись домой, Ананий так и не решился спросить его о Гае, а тем более не сказал, что знал его когда-то как Гая Иудейского. Почему-то он понимал, что этого говорить нельзя.

Сказать, что я был поражен рассказом Анания, значило не сказать ничего. Не могу сейчас передать своих тогдашних чувств, скажу только, что я был взволнован так, как если бы своими глазами увидел сходящего с небес Бога Я долго сидел в молчании, внутри меня образовалась пустота. Словно рассказ Анания открыл тайное окошко где-то внутри меня и вся моя прежняя жизнь вышла в это окошко и улетела неизвестно куда, оставив внутри пустое, мертвое пространство.

Ананий не прерывал молчания, только время от времени с любопытством и настороженностью поглядывал на меня.

Вдруг я сказал

— Ананий, ты отведешь меня к Гаю?

— Не знаю, — ответил он, — я не собирался в Антиохию.

— И я не собирался в Антиохию, — откликнулся я, — но теперь поеду туда. Прошу тебя, поедем со мной Ты должен отвести меня к Гаю.

Некоторое время Ананий сопротивлялся, пожимал плечами, делал недовольное лицо. Но я все же смог убедить его ехать со мной. Сейчас я отдал бы все на свете, только чтобы заставить его поехать. Правда, у меня ничего не было.

Убеждая его, я было собрался открыть ему тайну Гая и пообещать часть денег, причитавшихся мне, но вовремя сдержался. Зато я сказал ему, что вместе нам будет лучше, что по дороге мне известны места, где подают щедрую милостыню, а в некоторых местах нас будут кормить просто так. Еще я пообещал, что буду отдавать ему большую часть того, что соберу сам, и что мне ничего не нужно, а еды я возьму ровно столько, чтобы только не умереть с голоду. Кажется, этот последний довод его особенно убедил, и он сказал мне, что хотя это для него и неудобно и в Антиохию он не собирался так быстро, но только ради того, чтобы помочь мне, пожертвует своими планами.

— Ты не пожалеешь, Ананий, — сказал я ему. — Истинно говорю тебе, не пожалеешь!

Это последнее я произнес каким-то странным для самого себя голосом, словно бы не своим. Словно бы не я, а кто-то во мне произнес эти слова. И Ананий услышал их точно так же. Он смотрел на меня, раскрыв рот, и послушно, испуганно кивнул.

Я уступил ему место в седле, а сам пошел впереди, ведя лошадь. Лишь только мы двинулись в путь, как и Сулла (я все время не выпускал его из виду) прыгнул в седло и поехал за нами, держась на расстоянии все тех же двухсот шагов, что и прежде. Воистину, он был моей тенью.

Я шел, а Ананий ехал и болтал без умолку, как видно, довольный своим новым положением. Но я не слушал его, я думал о своем. Сейчас я почему-то совершенно не сомневался, что найду Гая. Меня тревожило только одно — как уехать от Суллы. Скоро у меня созрел план. Но я не открывался Ананию, я не знал, как он примет его и как поведет себя при этом.

Мы двигались довольно быстро, и я все время торопил Анания. Находясь в зависимости от него и боясь, что Ананий будет недоволен, я старался делать все, что было в моих силах, чтобы ему стало удобно со мной. Просил милостыню так проникновенно и с такой дрожью в голосе, будто от того, дадут мне или нет, зависела вся моя жизнь. И люди проникались этим и щедро одаривали меня. Я крал одежду, пищу и деньги, где только можно было украсть, и совершал это так смело и хитроумно, будто всю мою жизнь занимался только этим. Скажу без особого преувеличения, что ели мы сытно и жили вполне хорошо. По крайней мере, Ананий (я это отчетливо видел) был доволен. Сам он перестал ходить за милостыней и лениво ждал моего возвращения. Он так утвердился в новом своем положении, что даже стал помыкать мной — говорил, что это он есть не будет, а хочет другого, что одежда, которую я украл для него, подвергая опасности свою жизнь и свободу, тесна ему и он не собирается носить чьи-то обноски. Его поведение выводило меня из себя, но я был терпелив и, какие бы претензии он мне ни предъявлял, отвечал смиренно, что прошу у него прощения и впредь постараюсь делать так, как он хочет. Ананий милостиво прощал меня и напоминал, что, только снизойдя к моим горячим просьбам, изменил свой маршрут и потерял многое из того, что мог бы иметь, будь он один. Я снова благодарил его и старался всячески ему угодить.