Калигула. Гай Иудейский

Город был мне незнаком, и я долго искал нужный дом. Почему-то я думал, что это будет богатое жилище, но это оказался убогий домик, прилепленный к множеству таких же убогих домов. Я постучал раз и другой, но никто не отозвался. Тогда я, вдруг невольно разозлившись, стал бить кулаком в дверь.

— Что ты шумишь! — произнес женский голос позади меня.

Я обернулся. Передо мной стояла бедно одетая женщина, почти старуха, пристально и настороженно на меня глядевшая. Я сказал, что приехал издалека, что мне нужен хозяин, и назвал его имя. Лишь только я назвал имя, как женщина повернулась и быстро пошла вдоль улицы. Подождав несколько мгновений, я бросился за ней. Догнал, остановил; взяв за руку, сказал, что мне очень, очень нужен этот человек. Добавил, что я приехал издалека и что христианская община Антиохии послала меня к нему. Услышав последнее, женщина вырвала руку и попыталась убежать. Я снова догнал ее, преградив путь:

— Так ты можешь мне ответить, где он? Скажи только это!

— Тише, что ты кричишь! — проговорила она шепотом и боязливо огляделась по сторонам, — Иди за мной.

Шли мы недолго. Она вдруг свернула к одному из домов и, приоткрыв дверь, юркнула внутрь. Я последовал за ней и едва не натолкнулся на нее в темноте.

— Тихо! — предупредила женщина, и некоторое время мы напряженно молчали, прислушиваясь: я — к ней, она — к чему-то неведомому мне.

< Потом она спросила, что мне нужно, — так, будто я не говорил с ней только что. Пересилив досаду, я довольно спокойно объяснил ей, кого ищу и зачем, и, сам не зная почему, упомянул Гая. Может быть, это вырвалось случайно, а может быть, для того, чтобы просьба моя выглядела убедительней.

— Так ты знаешь Гая! — вдруг воскликнула она.

— Да, — ответил я горячо и неожиданно добавил: — Я знал его с детства, он мне как отец. Мы потерялись, и я уже столько времени не могу отыскать его.

— Ты опоздал, юноша, — проговорила она с тяжелым вздохом.

— Как, разве он умер?!

— Еще нет, — едва расслышал я, — но уже скоро.

— Что скоро? — вскричал я. — Где он? Я хочу видеть

его!

— Не кричи так! Если нас услышат… — Она не договорила, но ее молчание было красноречивее слов.

Я проникся ее испугом и напряжением и прошептал осторожно:

— Ты знаешь, где он? Скажи! Мне нужно увидеть его!

Я ждал долго. Наконец она сказала:

— В цирке. В клетках, где держат диких зверей. Он там не один, их много. Уже сегодня они примут мучения и смерть и уже сегодня предстанут одесную Бога, как мученики Его.

Кому пришлось жить во время правления проклятого Нерона, знают, какой мучительной смерти предавали христиан по его приказу. Муки продолжались и продолжаются по сей день, но то, что делал Нерон, вспоминается с содроганием. Убивали и другие, и другие издевались и мучили, но он не просто убивал и не просто мучил, он делал из мучений и смерти представление для потехи римской черни. Это нельзя назвать местью и нельзя назвать наказанием, это ужасная смертельная потеха — я не могу найти другого определения. Гладиаторы тоже гибли в цирках на радость толпе, но у них был хотя бы шанс на спасение. У несчастных христиан этого шанса не было никогда.

Женщина, говорившая со мной в темноте незнакомого дома, поведала, что проклятый Нерон[38] придумал очередное ужасное развлечение. Что будет представлено в цирке, она не знала, но знала, что всех последователей Христа, живших в Риме, всех, кого сумели выловить и забрать, ждет неминуемая гибель. Еще она добавила, что своими глазами видела среди пленников Гая.

— Где это? Куда нужно идти?! — забыв об осторожности, вскричал я.

— Там, в цирке.

— Где? Где это? Проводи меня! Прошу тебя, сделай это для меня так же, как ты сделала бы это во имя Бога.

— Хорошо, я отведу тебя, — после короткого молчания согласилась она.

Женщина шла торопливо, но мне казалось, что она движется еле-еле, и я беспрерывно подгонял ее. Она послушно кивала и все убыстряла шаг.

Мы подошли к цирку, и с одной его стороны я увидел довольно большую толпу людей.

— Там, — сказала женщина, указав на толпу. — Иди.

Я сделал несколько шагов в ту сторону, вдруг остановился, оглянулся, но — женщины уже не было на месте. Она словно бы растворилась в пространстве.

Я подбежал к тому месту, где толпились люди, и, с остервенением работая руками, протиснулся к самой стене цирка. Перед широкой железной решеткой стояла шеренга солдат. Толпа напирала на них, солдаты грубо отталкивали людей. За спинами солдат, за решеткой, тоже находились люди. Их было много. Я понял, что это пленники. Там были не только мужчины, но и женщины, и даже дети. Все они с каким-то особенно отрешенным выражением на лицах смотрели на толпу, но, кажется, не видели ничего.

— Гай! — закричал я что было сил. — Гай! Это я, Никифор! Гай! Гай! Позовите Гая!

Мой крик тонул в шуме толпы, в ругани солдат, в лязге железных доспехов. Его невозможно было расслышать, но в ту минуту, сейчас я совершенно уверен в этом, Бог вел меня.

Я стоял в каких-нибудь пяти шагах от решетки и вдруг за решеткой увидел человека, который махал мне рукой и с радостным выражением на лице кричал:

— Гая! Он зовет Гая!

Я ничего не понимал, невольно пожал плечами, но вдруг увидел его, Гая. Он протиснулся сквозь толпу пленников и, взявшись обеими руками за прутья решетки, смотрел в мою сторону. Человек, который мне махал, что-то говорил ему, указывая на меня пальцем. Взгляды наши встретились.

— Гай! Это я, Никифор! — закричал я. — Я люблю тебя, Гай! Ты слышишь меня!

Он слышал и видел меня, но он молчал. Он молчал и кротко улыбался. Так он не улыбался мне никогда. Слезы застряли в горле, и я не мог больше произнести ничего.

И тут я вспомнил о Сулле. Прохрипел натужно, больше для себя, чем для Гая, который не мог меня услышать:

— Подожди меня, Гай, я сейчас! Я скоро, ты только дождись меня!

Мне трудно было оторвать от него взгляд, но я заставил себя и, повернувшись, полез сквозь толпу.

Потом я бежал, задыхаясь и ощущая острую боль в боку, и мне все казалось, что если сейчас упаду, то уже не смогу подняться.

Я пробежал по двору, потом по коридору, мимо прижавшихся к стене испуганных женщин, и не вошел, а ворвался в комнату, где лежал Сулла. Я задыхался и не мог говорить. Сулла тяжело приподнялся на локтях, напряженно на меня глядя.

— Что?! Его нет? Он умер?! — отрывисто выговорил он.

— Нет, нет, — выдавил я, преодолевая одышку. — Он жив, только… они убьют его. Только ты можешь…

— Что я могу?

— Можешь… можешь спасти его!

И, торопясь, сбиваясь, путаясь поминутно и злясь на самого себя, я рассказал Сулле все.

— Помоги мне встать, — сказал он и опустил ноги на пол. — Одежду! Быстрей! Мы должны торопиться!

Я крикнул заглянувшему в комнату хозяину, чтобы он быстро приготовил лошадей. Лицо мое при этом, по-видимому, было страшным, потому что он кивнул испуганно и тут же исчез.

Я вывел Суллу во двор. Он ступал тяжело, но держался довольно прямо. Лошади уже ждали нас. С помощью хозяина мы усадили его в седло. Я вскочил на свою лошадь, обнял Суллу за плечи, и мы тронулись. Он крепко вцепился в гриву лошади, я видел, как побелели косточки его пальцев.

— Быстрее, быстрее! — повторял он. — Не бойся, Никифор, я смогу доехать.

Уже не помню, долго мы ехали или нет, но когда добрались до цирка, там у решетки стояла такая же толпа. Я спрыгнул с лошади, помог слезть Сулле и, придерживая его, прошел с ним сквозь толпу. Она расступилась, сам не знаю почему. Мы подошли к решетке и остановились перед шеренгой солдат.

— Постой здесь, Никифор, я сейчас, — сказал Сулла и медленно побрел вдоль шеренги.

Я видел, как он подошел к начальнику караула, стоявшему поодаль. Он стал что-то говорить ему, указывая на решетку. Тот сначала слушал, глядя в сторону, потом посмотрел на Суллу и кивнул. Сулла протянул руку к руке начальника караула, и мне показалось (но, может быть, я ошибаюсь), что он дал ему золотой. Начальник караула лениво обернулся и зычно крикнул:

— Эй, Антоний, возьми его, он тоже из этих.

Стоявший у решетки солдат подошел к Сулле, схватил его за одежду и потащил за собой. Там, с краю решетки, была калитка, которую я сразу не заметил. Солдат подтащил Суллу к ней, открыл и толкнул внутрь. Люди внутри приняли его, сомкнулись, и я больше не видел Суллу.

Я стоял онемев. Все произошло так быстро, что даже страх не успел овладеть мной. Я почти равнодушно глядел перед собой, и шеренга солдат перед решеткой, решетка и люди за ней — все это сливалось в моих глазах в однообразную колышущуюся массу.

Я понял, где нахожусь и что случилось, только тогда, когда толпа рассеялась, а за решеткой уже не было никого. Я бросился к воротам цирка и вместе с другими, стиснутый толпой со всех сторон, не прошел, а вдавился внутрь. Не помню, как я пробрался к местам у самой арены, помню, что меня несколько раз ударили по голове, но я плохо чувствовал боль.

Цирк был полон, шум стоял невыносимый. На арене установили множество столбов, они располагались на разных уровнях — одни на искусственно насыпанных горках, другие в вырытых ямах. По приветственным крикам и возгласам: «Да здравствует император!» я понял, что в цирк прибыл Нерон. Но я даже не посмотрел в ту сторону. Я неотрывно глядел в другую, туда, где во внутренней стене располагалась округлая решетка.

Ждать пришлось недолго — она медленно поднялась, и толпа людей, подгоняемая солдатами, вышла на арену. Солдаты хватали людей и привязывали их к столбам. Я смотрел, смотрел, ища Гая и Суллу, и вдруг увидел их.

Сулла едва передвигал ноги, голова его была склонена на грудь. Гай вел его, одной рукой поддерживая за плечо, а другую перекинув через шею. После того, как я увидел их, они успели пройти всего несколько шагов. Четверо солдат подбежали к ним, разъединили, потащили и привязали к ближайшим столбам. Столб Гая располагался чуть выше другого столба, где привязали Суллу.

Мучеников было много, человек семьдесят или восемьдесят. Когда подготовка завершилась, солдаты ушли с арены. А через короткое время откуда-то из невидимых мною труб на арену потоком хлынула вода.

Крики и стоны внизу, радостные вопли сверху и вокруг оглушили меня. Я не видел ничего, только эти два столба, и дрожал всем телом.

Когда вода дошла Сулле до половины груди, он поднял голову и прокричал что-то. Я видел только его раскрытый в крике рот. Гай рядом с ним молчал. Высоко закинув голову, он смотрел в небо.

В это же мгновение голова моя запрокинулась назад, и, успев увидеть бледный кусочек неба, я упал без чувств.

Не помню, как я вернулся в дом нашего хозяина — сам или с чьей-то помощью, в этот день или на следующий.

Болел я долго и тяжело и уже думал, что не смогу подняться. Но молодой организм пересилил болезнь. Я встал, распрощался с хозяином, не взявшим с меня ничего, и после нескольких дней поисков все-таки нашел ту самую женщину, которая провожала меня к цирку. Она свела меня с оставшимися в живых членами общины христиан. В сумке Суллы было еще много денег, я отдал их все и остался у этих людей.

Вся моя последующая жизнь не связана с предыдущей и является темой совсем другого рассказа.