Флаг над островом (сборник)

1

Около этого острова я кружил много лет. По делам мне приходилось бывать неподалеку от него, и я мог наведаться туда когда угодно. Но в моем воображении остров стал недоступным — и я хотел, чтобы он таким остался. Перед авиационным, скажем, расписанием, где название острова конкретно и заурядно, мысль о том, чтобы завернуть туда, всякий раз ввергала меня в апатию. Как просто — прилететь, усесться в машину и перетрясти название с деревьями, домами, людьми, их причудливыми вывесками и озадачивающими странствиями. Как просто погубить не только название. В конце концов все пейзажи существуют лишь в воображении: столкнуться с действительностью — значит, начать с нуля.

А теперь остров надвигался на меня. Он лежал в стороне от нашего маршрута. Но дальше к северу, на туристских островках, разыгрывалось большое ежегодное событие — ураганы известие об одном из них, по имени Ирэн, и вынуждало нас укрыться в здешней гавани. Остров, сообщили нам в судовом бюллетене, сравнительно безопасен. Ураган здесь был только раз, в 20-х годах, да и то не сильный, и ученые тогда сказали — как водится у ученых, — что в ближайшие сто лет второго не будет. Но это не вязалось с взволнованными объявлениями местной радиостанции — наши транзисторы стали принимать ее, как только мы вошли в гавань по узкому проливчику — тихому, прозрачному, опасному — между скалистыми, крытыми зеленью островками.

И ни проливчика, ни островков я не надеялся и не желал увидеть снова. Все на старых местах. А мне было до того спокойно, пока мы плыли на север. С тех пор как я поднялся на борт, моя жизнь шла под знаком воздержания, почти умерщвления плоти; и это меня очень радовало. Я мало ел и совсем не пил. Мне казалось, что я с каждым днем усыхаю, и отмечать это изо дня в день было приятно. Усевшись, я старался занимать как можно меньше места; с удовольствием надевал очки и пробовал читать, чувствуя себя аскетом, которому ведомо еще большее удовольствие — сокращающейся плоти. Быть аскетом, быть мягким, смирным и вежливым, бездеятельным и самоуглубленным; создать себе маленькую прогалинку в джунглях души и постоянно напоминать себе, что прогалинка еще существует.

Но при входе в гавань я почувствовал, что джунгли опять смыкаются. Я сделался нервным, раздраженным, недовольным — вдруг нецельным человеком. И все же я не сдался. Я решил, что не сойду на берег с остальными. Стоянка наша должна была продлиться до тех пор, пока не выдохнется ураган. Пароходная компания организовала прогулки и экскурсии.

— Как называется этот город? На аэродромах всегда объявляют название. В портах любят, чтобы ты угадывал. Почему, интересно?

— Философ.

Муж и жена, дружная пара.

Про нас уже знали. Транзисторы приняли новое объявление — с взволнованной одышкой, как и прежние: «Передаем обращение министерства общественного порядка и образования. В течение нескольких дней на нашем острове будут находиться пятьсот туристов. Министерство призывает встретить туристов с нашей обычной вежливостью и гостеприимством».

— Туземцы взволнованы, — сказав мне один турист.

— Да. Очень может быть, что они нас скушают. Мы аппетитно выглядим.

Над станцией, где выгружали боксит, висела туча красной пыли, уродовавшая город и холмы. Туристы в бермудских шортах, пестрых рубашках и соломенных шляпах, выстроившись вдоль поручней, глазели. Вид у них был незащищенный.

«Слушайте обращение министерства общественного порядка и образования…».

Я вообразил, как обращение разносится по парикмахерским, пивным, закусочным и задворкам знакомого мне ветхого городишка.

Радио сыграло рекламную какой-то рубашке; заныл орган — скончались такой-то и такой-то; потом — рекламная стиральному порошку; потом громоподобно объявили время и последовал рассказ о погоде и температуре.

— И тут переживания из-за времени и погоды, — сказала одна женщина.

Ее муж с озлобленностью, которой не могла скрыть пестрота туристского наряда, ответил:

— А почему бы и нет, черт подери?

Недружная пара.

Я ушел в каюту. По дороге мне повстречалась пара повеселее, одетая как на карнавал.

— Не идете на берег? — спросил он.

— Нет. Останусь, лучше почитаю.

И, сам себя изолировав, я попробовал читать. Надел очки и попробовал насладиться убыванием умерщвляемой плоти. Но без толку: джунгли напирали; неразбериха и угроза уже перерастали во внутреннее возбуждение, которое разрешается только само в себе — и опустошает.

Тут, на лайнере Мура-Маккормака, все было Мур-Маккормак. В белой каюте имя таращилось на меня из всех углов, с каждого предмета, с полотенец, с туалетной бумаги, с писчей бумаги, со скатерти, с наволочек, с простынь, с одеял, с чашек и меню. Имя лезло внутрь — как радиация, которой нам велели остерегаться, проникало под кожу, запечатлевая себя в живых кровяных тельцах.

Мур-Маккормак. Мур-Маккормак. Человек стал богом. Некуда деться от него в каюте; но я знал, что, стоит нам сойти с корабля, имя потеряет силу. Так что решение было принято как бы помимо меня. Я сойду на берег, проведу на берегу ночь. Настроение овладело мной; я ему не препятствовал — я ему отдался. Потом мне пришло в голову, что и я, убрав портфель, бумаги, письма, паспорт, способен кое на что притязать. Я ведь тоже пытался налепить на себя ярлыки, но ни один из них не мог убедить меня, что я принадлежу себе.

Это — составная часть моего настроения, и она увеличивает беспокойство. Мне кажется, что весь мир смыло прочь и меня смывает вместе с ним. Мне кажется, что времени у меня в обрез. Ребенок, испытывая свою храбрость, ступает в быструю речку, и пусть вода достает ему только до лодыжек — вот исчезла из-под ног надежная земля, и остается лишь ужас от неба и деревьев и то, что толкается в ноги. Мгновение ясности только обостряет ужас. Так, мы годами пользуемся одной зубной пастой и кончаем тем, что не можем вспомнить цвет тюбика; но едва окружат нас незнакомые ярлыки, выведет из равновесия незнакомый пейзаж, и всякая обиходная мелочь, которой мы пользовались механически, делается самостоятельной и напоминает нам о нашей странной зависимости.

— Проведете ночь на берегу?

Вопрос задал маленький смышленого вида человечек с круглым добрым лицом. Он так же сторонился судовой жизни, как я, зато был неразлучен с крупным мужчиной в сером костюме — лицо второго я никак не мог запомнить. До меня доходили слухи, что маленький очень богат, но я не обращал на них внимания; так же как не обращал внимания на другой слух — что на борту у нас находится пленный русский шпион.

— Да, решил быть храбрым.

— Очень рад, — сказал он, — мы с вами отлично развлечемся.

— Спасибо за приглашение.

— Я говорю «развлечемся» не в том смысле, как вы думаете.

— Тогда я не знаю, в каком вы смысле.

Он продолжал улыбаться.

— Мне кажется, вы собираетесь искать на берегу удовольствий.

— Ну что ж, можно и так сказать.

— Я рад, что мы сюда пристали. — У него сделался вид человека, обремененного обязанностями. — Понимаете, у меня здесь небольшое дельце. — Он говорил сдержанно, но было заметно, что он волнуется. — Вы знаете этот остров?

— Когда-то знал его вдоль и поперек.

— Ужасно рад, что мы познакомились. Мне нужен именно такой человек. Вы можете оказать мне громадную помощь.

— Я облегчу вам жизнь — дам список мест, которых вы не должны посещать ни в коем случае.

Он поглядел на меня с обидой.

— Я правда здесь по делам.

— Дела здесь можно делать. Я делал.

Развлекаться? Я и так уже обессилел. В животе у меня образовался узел; и вся энергия, не растраченная за многие дни и недели, словно закисла во мне.

Меня уже позывало на моллюсков и прочие дары моря. Я уже чувствовал их затхлый поганый вкус на языке и по прежнему опыту знал, что если уж это настроение напало на меня, то в ближайшее время я ни разу не поем как следует, а удовольствия, которых я ищу, быстро превратятся в приятное, но изнурительное испытание на выносливость и кончатся тем, что станут болью.

До сих пор я был самым равнодушным из туристов, непредвиденный отдых меня не радовал. Теперь, когда мы причалили, я стал одним из самых ретивых.

— Э, быстренько вы ее прочли.

— Я прочел последнюю страницу — убийцей был дворецкий.

В элегантном здании для пассажиров ухоженные, старательно-обаятельные девушки, подобранные по расе и цвету кожи — две или три совершенно, дипломатически, черные, — навязывали нам сувениры: игрушечные барабаны, кукол — рыночных торговок из ваты, музыкантов из проволоки, лица из кокосовых орехов, вырезанные в стиле тотемов. За оградой из проволочной сетки кишели таксисты. Ограда казалась непрочной.

— Как в зоопарке, — сказала туристка.

— Да, — отозвался озлобленный муж. — Могут кинуть тебе орешков.

Я поискал телефон. Я попросил телефонный справочник. Справочник был маленький.

— Игрушечный справочник, — заметил радостный турист.

— Там телефоны кукол, — ответил я.

Я набрал номер. Подождал. Знакомый голос сказал: «Алло». Я закрыл глаза и слушал. Голос сказал: «Алло, алло». Я положил трубку.

— Шалунишка.

Это был мой знакомец с корабля. Его приятель стоял в другом конце зала, к нам спиной; он разглядывал книги на вращающемся стенде.

— Чем это, по-вашему, заинтересовался Синклер? Подойдем посмотрим?

Мы подошли. Синклер зашаркал прочь.

Большинство книг на стенде принадлежали перу X. Д. Ч. Бела. На задней обложке каждой был портрет автора. Измученное писательское фотолицо. Но мне показалось, что оно подмигивает. Я подмигнул в ответ.

— Вы его знаете? — спросил мой знакомец.

— Едва ли кто из нас по-настоящему знал мистера Черенбела, — сказал я. — Этот человек шел в ногу со временем.

— Местный писатель?

— Очень местный.

Почтительным пальцем он пересчитал названия.

— Он выглядит потрясающе. Надеюсь, что мне удастся его повидать. А вот эта, наверно, отличная.

Книга, которую он выбрал, называлась «Ненавижу вас» с подзаголовком «Человек, который хотел стать собой». Мой друг жадно открыл книгу и зашевелил губами: «Я — человек, не ставший собой. Мое „я“ съела ненависть. Моя личность изуродована ненавистью. В гимнах моих — не хвала, а ненависть. Ужасно быть Калибаном, говорите вы. А я говорю: потрясающе. О потрясающем поведу я мою неожиданную речь».

Он прервал чтение, протянул книгу продавщице и сказал:

— Девушка, девушка, я хочу ее купить. — И, расстреливая пальцем титул за титулом: — И эту, и эту, и эту, и эту.

Он был не одинок. Туристов умело направляли к полке.

— Туземный автор.

— Не произносите этого слова.

— Наверно, уйма местного колорита.

— Выбирайте выражения.

— Смотрите, он нападает на нас.

— Нет, он просто нападает на туристов.

Группа двинулась дальше, почти очистив полки. Я купил все книжки X. Д. Ч. Бела. Продавщица сказала мне:

— Туристы обычно хватаются за «Ненавижу», а мне больше нравятся романы. Они согревают душу.

— Добрый честный секс?

— Нет, расовые отношения.

— Извините, мне нужен другой язык.

Я надел очки и прочел посвящение на одной книжке: «Автор выражает благодарность фонду Хаакера, чья щедрая поддержка помогла ему воплотить свой замысел в книгу». В другой книжке благодарность выражали фонду Стоквела. Мой приятель — он на глазах превращался в приятеля, — держа свои книги под мышкой, заглядывал в мою.