За рекой, в тени деревьев
- Автор: Эрнест Хемингуэй
- Жанр: Классическая проза
Читать книгу "За рекой, в тени деревьев"
ГЛАВА 14
— Пожалуйста, не злись, — сказала она, натягивая одеяло повыше. — Пожалуйста, выпей со мной вина. Ты сам знаешь, что тебе вредно злиться.
— Верно. И давай об этом не вспоминать.
— Слушаюсь, — сказала она. — Это я у тебя научилась так говорить. Видишь, мы уже больше не вспоминаем.
— Почему тебе так нравится эта рука? — спросил полковник, положив свою руку туда, где ей хотелось лежать.
— Пожалуйста, не прикидывайся, что ты глупый, и не смей, пожалуйста, ни о чем думать, ни о чем, ни о чем на свете!
— А я и на самом деле глупый, — сказал полковник. — Но я ни о чем не буду думать, ни о чем, даже о том, что на свете есть ничто и брат его — завтра.
— Пожалуйста, будь хорошим. Будь добрым.
— Буду. А сейчас я открою тебе военную тайну. Совершенно секретно: я тебя люблю.
— Вот это мило, — сказала она. — И ты это очень мило сказал.
— А я вообще милый, — сказал полковник, быстро прикинул в уме высоту моста, к которому они приближались, и рассчитал, что гондола пройдет свободно. — Это сразу бросается людям в глаза.
— Я вечно путаю слова, — сказала девушка. — Ты меня все равно люби. Я бы очень хотела, чтобы это я любила тебя.
— А ты разве меня не любишь?
— Люблю, — сказала она. — Всей душой.
Теперь они шли по ветру. Оба устали.
— Как ты думаешь…
— А я совсем не думаю, — сказала девушка.
— А ты попробуй подумать.
— Хорошо.
— Выпей вина.
— С удовольствием. Оно очень вкусное.
Вино было вкусное. Лед в ведерке еще не растаял, вино было холодное и прозрачное.
— Можно мне остаться в «Гритти»?
— Нет.
— Почему?
— Нехорошо. Из-за них. И из-за тебя. На меня-то наплевать.
— Значит, мне идти домой?
— Да, — сказал полковник. — По логике вещей получается, что да.
— Разве можно так говорить, когда нам грустно? Ну неужели нельзя ничего придумать?
— Нет. Я провожу тебя домой, ты хорошенько выспишься, а завтра мы с тобой встретимся, где и когда ты захочешь.
— Можно позвонить тебе в «Гритти»?
— Конечно. Я не буду спать, когда бы ты ни позвонила. Ты позвонишь, как только проснешься?
— Да. Но почему ты всегда встаешь так рано?
— Профессиональная привычка.
— Ах, как бы я хотела, чтобы у тебя была другая профессия, и чтобы ты не умирал!
— Я тоже. Но я бросаю свою профессию.
— Ну да, — сказала она сонно, с довольной улыбкой. — И тогда мы поедем в Рим и закажем тебе костюм.
— И будем жить счастливо до самой смерти.
— Пожалуйста, не надо, — сказала она. — Ну пожалуйста, пожалуйста, не надо! Ты же знаешь, что я приняла решение не плакать.
— А все равно плачешь! Какого же черта было принимать это решение?
— Проводи меня, пожалуйста, домой.
— Я и сам собирался это сделать, — сказал полковник.
— Нет, сначала докажи, что ты добрый.
— Сейчас, — сказал полковник.
После того, как они, или, вернее, полковник, расплатились с гондольером, — этот коренастый, крепкий, надежный и знающий свое место гондольер делал вид, будто ничего не замечает, а на самом деле все замечал, — они вышли на Пьяцетту и пересекли огромную, холодную площадь, где гулял ветер, а древние камни под ногами казались такими твердыми. Грустные, но счастливые, они шли, тесно прижавшись друг к другу.
— Вот место, где немец стрелял в голубей, — сказала девушка.
— Мы его, наверно, убили, — сказал полковник. — Или его брата. А может, повесили. Почем я знаю? Я ведь не сыщик.
— А ты меня еще любишь на этих старых, изъеденных морем, холодных камнях?
— Да. Если б я мог, я расстелил бы здесь мое солдатское одеяло и это доказал.
— Тогда ты был бы еще большим варваром, чем тот стрелок по голубям.
— А я и так варвар, — сказал полковник.
— Не всегда.
— Спасибо и за это.
— Тут нам надо свернуть.
— Кажется, я уже запомнил. Когда они наконец снесут проклятый кинотеатр и построят здесь настоящий собор? На этом настаивает даже рядовой первого взвода Джексон.
— Когда кто-нибудь опять привезет из Александрии святого Марка, спрятав его под свиными тушами.
— Ну, для этого нужен парень из Торчелло.
— Ты ведь сам парень из Торчелло.
— Да. Я парень из Боссо-Пьяве, и с Граппы, и даже из Пертики. Я парень из Пасубио, а это не шутка: там было страшнее, чем в любом другом месте, даже когда не было боев. В нашем взводе делили гонококки — их привозили из Скио в спичечной коробке. Делили, чтобы хоть как-нибудь сбежать, до того там было нестерпимо.
— Но ты же не сбежал?
— Конечно, нет, — сказал полковник. — Я всегда ухожу последний — из гостей, конечно, а не с собраний. Таких, как я, зовут каменный гость.
— Пойдем?
— Но ты же, по-моему, приняла решение?
— Да. Но когда ты сказал, что ты — нежеланный гость, я перерешила.
— Нет. Раз уж решила, значит, решила.
— Я умею выдерживать характер.
— Знаю. Чего только ты не умеешь выдерживать! Но есть такие вещи, дочка, за которые держаться не стоит. Это занятие для дураков. Иногда надо быстро перестроиться.
— Если хочешь, я перестроюсь.
— Нет. Решение, по-моему, было здравое.
— Но ведь до завтрашнего утра так долго ждать!
— Это как повезет.
— Я-то, наверно, буду спать крепко.
— Еще бы, — сказал полковник. — Если ты, в твои годы, не будешь спать, тебя просто надо повесить!
— Как тебе не стыдно!
— Извини, — сказал он, — я хотел сказать: расстрелять.
— Мы почти дошли до дому, и ты мог бы разговаривать со мной поласковее.
— Я такой ласковый, что просто тошнит. Пусть, уж кто-нибудь другой будет ласковей.
Они подошли к дворцу; вот он, дворец, перед ними. Оставалось только дернуть ручку звонка или отпереть дверь ключом. «Я как-то раз даже заблудился у них здесь, — подумал полковник, — а со мной этого никогда не случалось».
— Пожалуйста, поцелуй меня на прощание. Но только ласково.
Полковник послушался; он любил ее так, что казалось, уже не мог этого больше вынести.
Она отперла дверь ключом, который лежал у нее в сумочке.
А потом она ушла, и полковник остался один, с ним были только истертые камни мостовой, ветер, все еще дувший с севера, да тень, упавшая оттуда, где зажигали свет. Он отправился домой пешком.
«Только туристы и влюбленные нанимают гондолы, — думал полковник. — И те, кому надо переехать через канал там, где нет моста.
Пожалуй, стоило бы зайти к „Гарри“ или в какой-нибудь другой кабак.
Но пойду-ка я лучше домой».