Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец
- Автор: Густав Майринк
- Жанр: Классическая проза
- Дата выхода: 2000
Читать книгу "Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец"
— И кто же он, ваше преподобие, этот «доминиканец» — некое высшее существо, воплотившееся благодаря своим чудодейственным возможностям, или... или бесплотный призрак?
Капеллан помедлил.
— Сказать откровенно, не знаю! Да и явился он мне в папском облачении. Думаю... нет-нет, я уверен: то был пророческий образ будущего, видение грядущего великого Понтифика, зовомого «Flos florum»... И пожалуйста, Христофер, давайте больше не касаться этой темы, лучше уж я вам расскажу о
вашем соседе Мутшелькнаусе. Понятия не имею, кто пустил эту сплетню, но в городе стали упорно поговаривать, что гробовщик ждал-ждал свою без вести пропавшую дочь, да и спятил... Тронутый горем несчастного мастерового, я пришел в его дом, дабы исполнить свой священнический долг и утешить отчаявшегося отца, но случилось наоборот — он утешил меня. Я было начал говорить, но не успел и двух слов сказать, как мне вдруг стало ясно, что все мои сочувственные речи здесь ни к чему, ибо передо мной избранник, человек, благословенный свыше! Ну а теперь уж ни для кого не секрет, что Мутшелькнаус — чудотворец...
— Гробовщик? Чудотворец?! — невольно вырвалось у меня.
— Да разве вам не известно, что наш маленький городок не сегодня-завтра превратится в место всенародного паломничества? — изумленно воскликнул капеллан. — Христофер, вы как будто и вправду все это время спали беспробудным сном, подобно гайстербахскому монаху![37] Неужто вы и статую Богородицы там, в саду, не заметили?
— Ну почему же, заметил, но не ради же этой статуи вы ожидаете столь великое стечение народа? Кстати, у ног изваяния — ни души...
— Дело в том, — пояснил капеллан, — что в последнее время старый Мутшелькнаус много странствует, сейчас он совершает обход близлежащих селений — исцеляет больных и страждущих наложением рук. Говорят, что местные жители бросают дома и семьи на произвол судьбы и толпами следуют за чудотворцем; вот и наш город словно вымер. Но не далее как завтра, в праздник Успения Пречистой Девы, боговдохновенный старец вернется, и вы увидите настоящее столпотворение.
— Надеюсь, что все эти слухи, будто бы гробовщик примыкал к спиритам и даже участвовал в спиритических сеансах, оказались ложными? — осторожно поинтересовался я.
— Господь с вами, Христофер, спиритизм был для старца лишь мимолетным увлечением, поисками истинной духовной стези; сейчас он старается держаться от этих людей подальше. Однако, к великому прискорбию своему, вынужден признать, что секта разрослась до невероятных размеров. Не скрою, обстоятельство сие сильно омрачает мою душу, ибо учение этих еретиков никоим образом не согласуется с догматами нашей Матери-Церкви! С другой стороны, я вопрошаю себя: а что
лучше — чума материализма, зловещей тучей нависшая над человечеством, или это фанатичное вероучение, которое возникло внезапно, словно гейзер, пробившийся вдруг из-под земли и разливший теперь свои ядовитые воды так широко, что грозит затопить собой все? Тут уж воистину чувствуешь себя между Сциллой и Харибдой.
Капеллан вопросительно взглянул на меня — казалось, он ожидал каких-то слов, но я молчал: перед моим внутренним взором вновь кривил свои тонкие губы в злорадной усмешке лик Медузы.
— Однажды, привлеченный громкими, беспорядочными криками, я вышел на улицу, — продолжал капеллан. — Такое впечатление, будто собравшиеся у храма люди старались друг друга перекричать, с трудом мне удалось наконец разобрать: «Чудо, чудо! Он воскресил мертвого! Приветствуйте чудотворца — старец шествует по городу!» Действительно, произошло нечто в высшей степени странное. Катафалк ехал по улице, направляясь в сторону кладбища, как вдруг путь ему преградил Мутшелькнаус; кучер принужден был остановиться... «Вынесите гроб!» — громовым голосом вскричал старец. Люди повиновались как завороженные — никто и пикнуть не посмел. Схватив отвертку, он собственноручно отвинтил крышку: тело калеки — да вы его наверняка помните, он еще мальчишкой скакал на своей клюке во главе свадебных процессий, без него ни одно торжество не обходилось — лежало бездыханным. Старец склонился над ним и воскликнул, подобно Иисусу: «Встань и ходи!..»[38] И... и... — от волнения капеллан всхлипнул, — и калека восстал из мертвых! Вечером, когда страсти немного поулеглись, я долго, с пристрастием, выспрашивал у Мутшелькнауса, как, каким образом и какой властью свершил он чудо, однако без особого успеха, впрочем, как сказать... Ведь из него и раньше-то, бывало, слова не добьешься — вы и сами, Христофер, не хуже меня об этом знаете, — но после исчезновения дочери он поначалу ходил словно в воду опущенный, а потом как впал в какое-то восторженное состояние, так уж из этой своей прострации не выходил, из месяца в месяц все больше погружаясь в себя. В последнее время и вовсе перестал говорить и на человеческую речь практически не реагировал.
Вот и выходит, что в тот вечер мне еще посчастливилось... «Богородица явилась мне, — выдавил он наконец из себя в ответ на мои настойчивые вопросы. — Восстала из-под земли...
Аккурат в изножье скамейки... Ну той, в саду... С ней еще рядом бузина растет...» А когда я взмолился, заклиная его всеми святыми, рассказать мне, как выглядела Пречистая Дева, он ответствовал с какой-то жутковато блаженной усмешкой на губах: «Точь-в-точь как моя Офелия». — «Но что, что подвигло вас, дорогой Мутшелькнаус, остановить катафалк? — допытывался я. — Вам что, Богородица приказала?» — «Не, я и так знал, что калика только представляется мертвым». — «Но помилуйте, вам-то откуда об этом знать, если даже врачи ничего не заподозрили?!» — «Кому же еще об этом знать, как не мне, ведь меня самого однажды чуть не похоронили заживо». — Таков был бессвязный ответ, и эту явную нелогичность я никак не мог довести до сознания старца. «То, что пережил сам, понимаешь и у других. И сие было воистину милостью, ниспосланной мне свыше Пречистой Девой Марией, когда меня, несмышленого мальца, положили во гроб, дабы похоронить заживо; а иначе бы мне ни за что не прознать, что калика сей лишь на вид мертвый», — твердил он одно и то же на все лады, и как я ни старался, а ничего более вразумительного добиться от него не мог: мы говорили на разных языках.
— И что калека? — поинтересовался я. — Жив еще?
— То-то и оно, что нет — и это самое странное! Не прошло и минуты, как смерть настигла его. При виде чуда толпа возопила так, что лошадь, впряженная в катафалк, обезумев от страха, рванула и понесла; она металась по рыночной площади, сметая на своем пути все, в том числе и несчастного калеку — колесом ему перебило позвоночник...
Долго еще рассказывал мне капеллан о необычайных исцелениях боговдохновенного старца; с воодушевлением описывал он, как весть о чудесном явлении Пречистой Девы, несмотря на глумливые насмешки так называемых «просвещенных» слоев общества, в мгновение ока облетела всю страну, как она стала быстро обрастать самыми невероятными легендами, проникнутыми наивным, но искренним благочестием, и, наконец, как народная молва превратила произрастающее в соседнем саду бузиновое дерево если не в центр мироздания, то уж, по крайней мере, в средоточие всех чудес, происходящих в нашем городе. Сотни, прикоснувшихся к «священному древу», исцелились, тысячи, погрязших в мирской суете и отпавших от веры, покаялись чистосердечно и возвернулись на путь истинный.
Слушал я его, слушал, а сам то и дело ловил себя на том, что внимание мое все время куда-то ускользает — такое чувство, будто заглянул через увеличительное стекло в крошечный
механизм, и теперь, затаив дыхание, наблюдаю, глаз не могу отвести от микроскопических и тем не менее таких всемогущих колесиков и шестеренок, которые, неустанно сцепляясь меж собой, вершат свою тайную работу, приводят в движение тяжелые и неуклюжие стрелки мировой судьбы. Взять хотя бы случай с этим полуюродивым калекой: что это за чудо такое, которое, словно дурачась, сначала воскрешает и тут же, одумавшись, вновь обрекает на смерть — неужто не ясно, что за слепая, порочно двусмысленная, такая же хромая, кривая и юродствующая, как ее несчастная жертва, и несмотря на все поразительно действенная невидимая сила приложила руку к сему «воскресению»? А эти косноязычные объяснения гробовщика — с одной стороны, такие по-детски наивные, бессвязные, лишенные привычной логики, с другой, если вслушаться в них повнимательнее, — настоящий кладезь высшей премудрости! И с какой естественной, прямо-таки чудесной простотой избежал старик ловчие петли Медузы — блуждающие болотные огоньки спиритизма! Офелия — вот та богиня, которой он пожертвовал всего себя без остатка, и она, сторицей возмещая принесенную жертву, стала частью его самого, заново родившись в чистой, впавшей в детство душе, недосягаемой для скверны мира сего; конечно же это она является ему в образе святой, творит через него чудеса и, преисполняя сокровенным светом веры, восторгает к небесам! Воистину только в себе самой обретает душа свое вознаграждение! Целомудренная чистота — лишь ей одной дано возносить человека к сверхчеловеческим высотам, лишь ей одной дано исцелять любые недуги. Вот и живая, преображенная вера старика столь чиста и, лишенная даже намека на какую-либо корысть, столь легка и летуча, что опыляет своим духовным нектаром не только людей, но и бессловесный растительный мир: взять хотя бы мою бузину — оплодотворенная «неувядаемым цветом чистоты», она теперь исцеляет больных и страждущих и не сегодня-завтра превратится в настоящую реликвию. И все же есть в этом что-то неуловимое, ускользающее от понимания, какая-то тайна, и о том, что она скрывает, я могу лишь смутно догадываться: почему, спрашивается, именно в этом заветном уголке сада, в котором покоятся бренные останки Офелии, а не в каком-нибудь другом месте, обрел старик животворящий источник своей веры? Или эта бузина... Слабая немощная веточка, которую я, словно бросая вызов смерти, посадил у могилы моей невесты, как будто это немудреное действо могло каким-либо образом преумножить пространство жизни, — почему именно она была призвана стать
священным древом, воплощающим собой центр какой-то потусторонней мистерии? Что же касается пресуществления Офелии в Пречистую Деву, то я нисколько не сомневался в природе сего «чудесного» преображения — возможности магического лицедейства мне уже однажды демонстрировали на спиритическом сеансе. Но тогда неизбежно вставал вопрос: куда подевалась смертоносная инспирация Медузы? Или с высшей, философской точки зрения Бог и Сатана — начало и конец всякой истины, начало и конец всякого парадокса — едины: созидатель и разрушитель в одном лице?
— Ваше преподобие, считает ли католическая Церковь возможным воплощение дьявола в образе той или иной священной персоны, ну, скажем, Иисуса или Девы Марии?..
Мгновение капеллан оторопело смотрел на меня, потом зажал ладонями уши и вскричал:
— Молчите, Христофер, ради Бога, молчите! Вами говорит мятежный дух вашего отца. Оставьте мне мою веру! Я слишком стар для таких потрясений. Мне бы умереть со спокойной душой, и я отказываюсь подвергать сомнению божественную природу тех чудесных знамений, свидетелем коих сподобился быть. Нет, говорю я вам, нет и еще раз нет: пусть во власти дьявола внешнее обличье любого, самого возвышенного создания мира сего, но на отмеченные нимбом святости образы Пречистой Девы и Сына Божьего он посягать не смеет!