Следы на песке

Глава шестнадцатая

Колеса «лендровера» непрерывно подпрыгивали на буграх и рытвинах. Стоял январь, и солнце высушило красноватую грязь, превратив дорогу в гигантскую гофрированную ленту. Через десять минут после отъезда из миссионерского госпиталя Гай был с головы до ног покрыт красной пылью. «Жми на газ, приятель, — посоветовал ему один из африканских старожилов в клубе во время прошлого визита в Дар-эс-Салам. — Тогда бугры не будут чувствоваться». Гай нажал сильнее на педаль и подумал: «Видели бы меня сейчас пациенты с Чевиот-стрит…» Эта мысль не раз приходила ему в голову во время пятимесячного пребывания в Танганьике.[58]

Он не мог привыкнуть к здешним масштабам, к экстремальным природным условиям. В сезон дождей наводнения превратили дороги в реки, а реки в стремительные потоки. А в сухой сезон жара стала физически невыносимой.

Раз в месяц он ездил на машине в Дар-эс-Салам, чтобы пополнить запасы и забрать почту. Это было необходимой передышкой. Подавая заявление о приеме на работу в госпиталь англиканской миссии, Гай представлял, что его жизнь будет аскетична. Только погрузившись в работу и нищету, он сможет содрать с души коросту, которая наросла за прошедшие годы, и посмотреть, осталось ли внутри что-нибудь настоящее и доброе. И он не ошибся. Так же, как тропическое солнце сжигало кожу, так же, как лихорадка уносила излишки плоти с его костей, так и время, проведенное в Африке, снимало покровы самообмана. Знания, приобретенные им за последние тридцать лет, были здесь бесполезны. Он встретился с новыми врагами. Малярия и сонная болезнь — их симптомы теперь были ему так же хорошо знакомы, как симптомы язвы желудка или стенокардии. Он снова стал студентом; поздними вечерами, когда тело жаждало отдыха, он погружался в учебники.

«Малярию вызывают одноклеточные простейшие из рода плазмодиев, переносимые малярийными комарами. Есть несколько разновидностей малярии; наиболее тяжелой является тропическая малярия, которая может стать причиной малярийной комы…»

Каждый день Гай сталкивался с трудностями. Его навыки казались недостаточными и несоответствующими. Не хватало больничных коек, лекарств и всегда не хватало времени. В течение первых недель, проведенных в Танганьике, Гаю казалось, что он сдерживает плотину, на которую давят потоки несчастий и боли. Потом он осознал свою самонадеянность: разве может он один удовлетворить безмерные потребности Африки?

Въезжая в пригород Дар-эс-Салама с его красными крышами, Гай признался себе, что в сорок шесть лет человек уже не так вынослив, как в двадцать шесть. После ночи, проведенной на железной кровати с бугристым матрацем, у него весь день болела спина, и к тому же он уже не мог, как раньше, есть все, что перед ним поставят. Сейчас у него стучало в голове — результат, как он решил, долгой тряски в машине на жаре.

В клубе слуга в белом одеянии подхватил его сумку, другой принес почту. Гай взял пачку писем, поднялся в номер и сел на кровать. Руки у него слегка дрожали, живот сжимало от смешанного чувства надежды, ожидания и страха. Телеграмма обнаружилась посредине пачки. Гай вскрыл ее и прочитал:

«КРИСТАБЕЛЬ ЛАУРА ПОППИ РОДИЛАСЬ 18 ДЕК ТЧК

ОБЕ ЧУВСТВУЮТ ХОРОШО ТЧК

ПОЗДРАВЛЯЮ НОВЫМ ГОДОМ ТЧК

ЦЕЛУЮ ОЛИВЕР».

Приняв ванну, Гай пошел к морю. Пальмы и мангровые деревья словно застыли в неподвижном воздухе. В гавани, в ожидании благоприятного ветра для рейсов на остров Занзибар, покачивались одномачтовые суденышки, каждое с прикрепленным к носу нарисованным глазом. Телеграмма, зажатая в руке Гая, дрожала, как треугольные паруса этих суденышек. «Кристабель Лаура Поппи, — подумал он. По лицу потекли слезы. — Моя внучка».

— Разве вы не знали? — Пегги Макдональд вдохнула дым сигареты. — Я слышала это от Дика Фарнборо, а он от Милли Пекэм, которой рассказал Одноглазый Джек.

Был вечер, и они сидели в баре клуба «Джимхана». В соседнем зале индийский ансамбль играл европейскую танцевальную музыку, пары медленно двигались между столиками.

— Одноглазый Джек? — с притворным интересом переспросил Гай. Он уже забыл, о чем ему рассказывает Пегги Макдональд.

— Вы его не знаете? — Она взмахнула ресницами. — Я думала, в Даре все знают Одноглазого Джека. Иногда он заходит сюда, но… — она быстро обвела глазами зал, — сегодня я его не вижу. Он преподает, кажется, в школе для местных детей, не в международной. Милли проводит для него специальные благотворительные акции. Собирает по домам старые школьные учебники. «Джанет и Джон идут за покупками». — Она коротко рассмеялась. — Не могу представить, что делают с книжками эти маленькие бедные создания.

Гай вежливо улыбнулся, раздумывая, не слишком ли рано, чтобы уйти, не показавшись невежливым. Жара стала особенно невыносимой. Рубашка прилипла к спине. Требовались усилия, чтобы поднести к губам бокал, чтобы поддерживать разговор. Усилия, чтобы думать.

Он понял, что Пегги Макдональд все еще что-то говорит ему, и посмотрел на нее извиняющимся взглядом.

— Простите, я отвлекся.

— Приходите завтра на ланч.

— Боюсь, я не смогу.

— Роберт уезжает. — Она положила ладонь поверх его руки. — У нас будет целый день.

Приглашение было явным. Но, хотя эта женщина лет тридцати пяти или чуть старше была привлекательна и хорошо одета, Гай не чувствовал к ней ни малейшего интереса, только смесь смущения и раздражения.

— Мне нужно кое-что купить, — объяснил он. — Подарок внучке, на крестины.

— У вас есть внучка? — Она удивленно подняла брови. — И что же вы хотите ей купить?

Гай покачал головой.

— Понятия не имею.

— Обычно покупают кружку или серебряную ложку, — услужливо подсказала миссис Макдональд.

— Думаю, она получит дюжину ложек. Я бы хотел подарить ей что-нибудь другое. Что-нибудь африканское. Особенное.

— Тогда давайте поищем подарок вместе. Встретимся в клубе завтра утром, скажем… в девять часов. — Она посмотрела на него и проговорила заботливо: — Вам надо лечь спать пораньше, Гай. Вы не очень хорошо выглядите.

— По-видимому, период акклиматизации у меня затянулся, — сокрушенно сказал он.

— Некоторым так и не удается привыкнуть к здешнему климату, дорогой. — Она снова похлопала его по руке, но на этот раз ее жест был скорее материнским, чем соблазняющим. — Некоторым не удается.

Утром Гай встретился с Пегги Макдональд в вестибюле. Она поцеловала его в щеку.

— У вас нездоровый вид, дорогой. Вам хватит сил ходить по рынкам?

— Конечно, — ответил Гай с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал: его лихорадило, несмотря на принятый хинин и аспирин.

Они вышли на солнце. Пегги Макдональд провела его по уличным киоскам Самора-авеню и по суетливому лабиринту рынка Кариаку. Запахи, краски и звуки Дар-эс-Салама атаковали его: гудки автобусов и такси, золотистые и красновато-коричневые специи на прилавках и опьяняющий соленый запах Индийского океана. Пегги Макдональд деловито осматривала коврики, медные безделушки и резные вещицы.

В полдень они вернулись в клуб «Джимхана», чтобы пообедать. Несмотря на жалюзи и вентиляторы, Гаю не стало легче. Выйдя в уборную, он приложил горячую руку к такому же горячему лбу и попытался оценить, какая у него температура.

— Я знаю, что делать, — сказала миссис Макдональд, когда он вернулся за столик. — Я попрошу Джека.

— Джека?

— Помните, я вчера рассказывала вам о нем. Я попрошу его найти для вас образец настоящего маконде.

Маконде представляло собой традиционную резьбу по дереву. На рынке Гаю очень понравились эти темные фигурки, но Пегги сочла, что они не достаточно высокого качества.

— Но это неудобно, — с сомнением сказал Гай.

— Джек не станет возражать. В прошлом году он нашел прелестную вещицу для сестры моего мужа. Мы с Джеком — хорошие друзья. Когда-то он преподавал в Англии в школе, где учился мой сын. Представляете, какое совпадение?

— Серьезная перемена — из английской школы в Дар-эс-Салам.

— О, чем только Джек не занимался! — Пегги подняла бокал с ромом. — Он много путешествовал, торговал, чем только можно и нельзя, и даже, по его словам, плавал на пиратском корабле в Китайском море, хотя в этом я сомневаюсь. А Бобби Хоуп-Джонстон говорит, что помнит его еще по Франции. Он был там тайным агентом во время войны, — добавила она, слегка понизив голос. — Но Джек не рассказывает об этом.

Им принесли еду. Соус кари застыл желеобразной лужицей. Гай отвернулся.

— Я подыщу подарок к вашему следующему приезду в Дар. Вы ведь бываете здесь раз в месяц? — Она внимательно посмотрела на него. — И не считайте себя обязанным оставаться за столом ради меня, Гай. Вы прямо позеленели. Когда я смотрю на вас, у меня пропадает аппетит.

У нее были темные, как у Элизабет, глаза и светлые, как у него самого, волосы. Когда дочери исполнилось две недели, Оливер завернул малышку в несколько слоев шалей и одеял и показал ей дом и земельные владения. «Это галерея, — сказал он ей, — а это портреты твоих предков. Их кровь — это твоя кровь. А это Большой зал, где на потолке нарисованы твои эмблемы и гербы. А это твои земли, они простираются до ручья на юге и до границы березового леса на севере. Я продам этот луг и ту рощу, и тогда я смогу сохранить твое наследство».

Начал падать снег, словно перышки поплыли в безветренном воздухе, и Оливер отнес малышку обратно в самую теплую часть дома. Он тихо открыл дверь спальни. Элизабет уснула, свернувшись калачиком в теплом гнезде из одеял. В комнате стояла колыбелька и были разбросаны детские вещи, а нечаянно рассыпанный на полированном деревянном полу тальк напоминал снежные хлопья, выбелившие небо за окном. На комоде кучей валялись брошюры и журналы. На обложке верхнего из них был крупный заголовок: «Шестидесятые: десятилетие разоружения или ядерной катастрофы?».

Оливер поежился и посмотрел на дочь, уснувшую у него на руках. Другие, нежеланные образы наплывали на ее уже ставшие родными черты. Грязное грибовидное облако; фотографии маленьких японских детей с лоскутами отслаивающейся кожи на спинах. Страх, который, казалось, постоянно сопровождал его любовь к дочери, угрожал захлестнуть Оливера. Чувствуя себя беспомощным и слабым, он прижал к себе свое дитя, как будто в тепле его тела она могла найти убежище от ужасов этого мира.

Пока они ехали по мокрым от дождя улицам Холта, агент по недвижимости все время ворчал:

— Этот дом давно надо было выставить на аукцион. Я говорил владельцам, что они никогда не получат за него хорошую цену. Люди сейчас хотят иметь современные удобства: ванную, центральное отопление…

Фейт почти не слушала его. Город остался позади, и они ехали по открытой местности. С черных голых веток капала вода, лужи растекались на полдороги. Показались знакомые рощицы, высокие живые изгороди и узкие проселки. Фейт неожиданно занервничала, у нее пересохло во рту. Агент притормозил, бормоча:

— Надо посмотреть карту — здесь можно заблудиться.

Фейт пришлось сначала откашляться, прежде чем произнести:

— Поезжайте прямо, мистер Болсовер, а затем поверните налево вон в ту аллею.