Следы на песке

Подъезжая к Комптон-Деверолу, Николь радовалась, что снова может насладиться волшебным видом этого дома, как в первый раз, когда Дэвид привез ее сюда в качестве своей невесты. Крыша и окна сияли на солнце.

Она отыскала их на террасе позади дома. Дэвид рвал сорняки, пробивающиеся между каменными плитами, а Элизабет сидела за старым деревянным столом и что-то писала. Несколько мгновений Николь просто стояла в тени дома и наблюдала за ними.

Наконец Дэвид поднял голову.

— Николь!

Она улыбнулась и подошла к нему.

— Не спрашивай меня, почему я не позвонила и не предупредила о своем приезде. Ты же знаешь, что я никогда этого не делаю. Я люблю узнавать по лицам людей, рады ли они меня видеть.

Когда он обнял ее, она закрыла глаза, наслаждаясь, как и всегда, спокойствием и уверенностью, которые всегда давали ей его прикосновения. Когда Дэвид отпустил ее, она протянула руки навстречу дочери:

— Элизабет, дорогая, как ты выросла.

Вид дочери привел Николь в некоторое замешательство. В ее памяти сохранился образ маленькой девочки в прелестном розовом платьице — такой была Элизабет два года назад. Сейчас одиннадцатилетняя девочка, одетая в ужасную плиссированную юбку и трикотажный джемпер, была всего лишь на несколько дюймов ниже матери. Крепкая, хорошо сложенная. «Ладная», — подумала Николь. Она и представить не могла, что у нее такая дочь.

— Я привезла вам обоим кучу подарков, но, боюсь, одежда будет мала тебе, Лиззи.

Дэвид принес чемодан, который Николь оставила перед домом. Николь опустилась на колени и открыла крышку.

— Дэвид, я купила тебе книгу — первое издание «Моби Дика».[45] Я нашла его в книжном магазине в Бостоне. Попыталась прочесть, но не смогла — мне было так жаль бедного кита… И еще несколько замечательных рубашек — хлопок, и такая милая расцветка, правда? Да, и носки в полоску.

— Обо мне будет говорить весь Сити, — сказал он.

— Я не смогла устоять и купила еще вот это. — Она протянула ему миниатюрную модель «студебеккера». — Посмотри, здесь в фарах есть зажигалка, и багажник открывается — ты можешь хранить там табак для трубки. Да, а еще… — Она вынула плоский пакет и скривилась. — Это граммофонная пластинка с моими песнями из фильма. Они просто ужасны. Если хочешь, можешь использовать пластинку как подставку под горячее.

Николь снова склонилась над чемоданом, вынимая подарки.

— Лиззи, посмотри, какая кукла — у нее башмачки на пуговках и глаза закрываются. А вот платья и юбка, но, боюсь, придется выпустить весь запас на подоле. А это я нашла во Флориде.

Открыв маленький кожаный футляр, Николь показала дочери нитку речного жемчуга.

— Тебе нравится, дорогая?

— Конечно, мама, — вежливо ответила Элизабет.

— Я думаю, жемчуг надо спрятать, пока ты не подрастешь немного, Лиззи, — сказал Дэвид.

— Хорошо, папа.

— Дэвид, что за строгости! — Николь поднялась на ноги. — Я носила украшения моей матери, когда мне было шесть лет! Помню, в Неаполе я надела мамину шелковую кофту вместо платья и жемчужное ожерелье. Я пела и танцевала, а Фейт ходила по кругу с шляпой, и мы собрали кучу денег…

— И все же я думаю, мы уберем на время это ожерелье, — повторил Дэвид.

Элизабет протянула футляр отцу.

— Пожалуй, ты прав, — заметила Николь. — Нитка может легко порваться, а нанизывать жемчужины обратно так утомительно. Но я куплю тебе что-нибудь взамен, дорогая. На следующей неделе мы с тобой поедем в Лондон, будем ходить на балет, в театры и по магазинам…

— На следующей неделе у Лиззи начнутся занятия в школе, — спокойно сказал Дэвид.

— Что такого, если она пропустит неделю или две?

— У меня теннисный матч, мама. — Элизабет взяла мать за руки. — Я бы с радостью поехала с тобой в Лондон, мама, но не могу пропустить матч. И потом, мне еще надо довязать одеяло.

— Какое одеяло?

— Для бедных детей в Индии. Надо связать много квадратов, а потом сшить их вместе. Это требует времени.

— Могу представить, дорогая, — пробормотала Николь.

Глядя на дочь, она гладила ее темные шелковистые волосы и думала о том, какой странный у нее ребенок. Ей уже не раз приходило в голову, что в этом чертовом роддоме перепутали детей и ей достался чужой младенец.

Но она тут же отбросила эту мысль. Элизабет явно была дочерью Дэвида. Она унаследовала от него темные волосы, уравновешенность и спокойствие. Николь коснулась рукой нежной щеки дочери.

— Лиззи, не пора ли задать корм Пэнси? — раздался голос Дэвида. — Беги скорее. А я предложу твоей маме что-нибудь выпить.

Девочка умчалась прочь. Николь тяжело вздохнула и опустилась в шезлонг.

— Дэвид, пожалуйста, большой стакан джина с тоником. А лед есть? Вы еще не обзавелись холодильником?

— Нет, — с улыбкой ответил он. — Но я держу тоник в погребе, так что он не должен быть слишком теплым.

Когда через пять минут он вернулся, держа в руках два стакана, Николь сказала:

— Тебе не кажется, что ты слишком опекаешь Элизабет?

Дэвид сел рядом с ней.

— Я хочу, чтобы она была счастлива. Хочу уберечь ее от ударов судьбы.

— Мне кажется, ты оберегаешь ее от меня.

— Мне жаль, если это выглядит так.

— Неважно. Я все понимаю. Ты не хочешь, чтобы она выросла похожей на меня.

— Я бы хотел, чтобы она обладала твоей красотой… твоей силой духа… твоей храбростью, — проговорил он, глядя на Николь.

— Не понимаю, почему я ушла от тебя, Дэвид. Я всегда буду обожать тебя.

— Ты ушла, потому что еще оставались страны, где ты не была, и люди, с которыми ты еще не подружилась, — без всякой обиды сказал Дэвид.

Они сидели в дружном молчании, наблюдая, как чернильные тени деревьев на лужайке становятся все длиннее.

— Расскажи, как у тебя дела, Николь, — попросил Дэвид. — Ты станешь знаменитой актрисой? Мы увидим твое имя в неоновых огнях на Пикадилли?

Она рассмеялась.

— Боюсь, что нет. Сниматься в кино — утомительное занятие. Ждешь часами, потом тебя, наконец, снимают, и получается минутный эпизод.

— Тогда чем же ты займешься?

— Чем? Буду петь. Мне это больше нравится. Я люблю видеть публику перед собой.

— Это звучит как-то… неопределенно.

— Определенность — не в моем характере, Дэвид, разве не так?

Их взгляды встретились, и он покачал головой.

— А как у тебя с деньгами?

— Все в порядке. Абсолютно в порядке. — Она заметила кожаные заплаты на рукавах его куртки.

— А ты, Дэвид? Все еще работаешь в Лондоне?

— Да, по-прежнему в министерстве иностранных дел. Я предпочел бы бросить службу и заняться фермерством, тогда Лиззи не пришлось бы учиться в интернате. Но это неразумно с практической точки зрения.

Николь коснулась его руки.

— У тебя усталый вид, дорогой.

— Мне сорок четыре, — с улыбкой сказал он. — Я старый и седой.

— Как и я.

— Нет, — сказал он. — Нет.

— Пойду отыщу Лиззи. Я уезжаю завтра утром.

— Так скоро?

— Да. Поэтому мне надо посекретничать с дочерью.

Лиззи была в конюшне. Некоторое время Николь незаметно наблюдала, как дочь расчесывает хвост пони, что-то негромко приговаривая. Было видно, что она любит его, так же как сама Николь когда-то в детстве любила своих осликов, собачек и котят. На мгновение Николь почувствовала невыносимую грусть, как будто потеряла что-то очень ценное и даже не сразу обнаружила пропажу.

Но на следующее утро, покидая Комптон-Деверол, она посмотрела через плечо на поблескивающие окна, которые когда-то пыталась сосчитать, и поняла, что не смогла бы поступить иначе, потому что только путешествия приносили ей радость.