Четыре листа

Саманта

Мне нужен алкоголь. Очень сильно нужен.

Я чуть ли не плюхаюсь на единственный пустой барный стул рядом с Томми. Бар снова начал заполняться, но, с учетом ночного парада, толпа всё ещё управляема.

Он и моя сестра вопросительно смотрят на меня, пока Уиллоу наконец-то ставит стопку передо мной.

— Что ж, как я понимаю, разговор прошел не очень хорошо?

Чувство вины в ее голосе настолько сильное, что мне почти хочется солгать и насладиться его редкостью. Но замешательство и шок, царящие в моем организме, — это уже больше, чем я могу вынести.

Она сильно наклоняет ладонь, уставившись на меня, из-за чего часть спиртного выливается из стопки. Я хватаю шот и быстро выпиваю его, наслаждаясь жжением, которое стекает в мой пищевод, сжигая любые слова, которые у меня были, чтобы объяснить, что, черт возьми, только что произошло.

Стакан немного отскакивает, когда я ставлю его обратно и киваю, чтобы налить еще.

— Знаете ли вы, что трилистник — это трехлистный клевер, и когда-то его называли «морской волк»? Это было священное растение, которое было визуальным…

— Изображением Святой Троицы. Да, мы знаем, — моя сестра снова наполняет рюмку, прежде чем перегнуться через прилавок. — В чем дело?

Я качаю головой так быстро, что перед глазами появляются маленькие точки.

— А как насчет того, что первый в истории парад в честь Дня Святого Патрика, проведенный в Америке, проходил прямо здесь, в Бостоне?

На этот раз Томми кивает и поднимает кружку с пивом.

— В 1737 году.

Уиллоу раздраженно выдыхает, но я игнорирую ее и опрокидываю второй шот.

— Вот почему мы назвали отель «Четыре листа». Наши родители подписали договор аренды в День Святого Патрика и подумали, что это их талисман на удачу.

— И это тоже. Но также они сказали, что покупка этого чертова места стоила им целого горшка золота, — Уиллоу обращается к Томми. — Не мог бы ты оставить нас на минуту?

Он поднимает руки и кивает.

— Мне всё равно пора идти к Джонни.

Она улыбается в благодарной улыбке, после чего сужает свой взгляд на мне.

— Саманта Райан, скажи мне что произошло. Ты… О боже мой, ты в порядке?

И только сейчас я понимаю, что я не ела ничего с завтрака. Который был больше девяти часов назад. У меня уже начала кружится голова, но я думаю, что это больше от работы на пустой желудок, чем от спиртного, который только что попал в мой кишечник.

— Ты ела до этого? — я мычу, толкая стопку указательным пальцем.

Она усмехается и указывает на одного из своих барменов. Его имя Клиен. Такое странное имя, хотя так же и уникальное. Я помню, он говорил, что оно немецкое, и, когда я искала его в интернете, я подумала, что это шутка: оно означает маленький. Он почти так же высок, как и Адриан, что означает, что мне нужно почти полностью откинуть голову назад…

Двойной щелчок пальцев моей сестры заставляет меня перестать смотреть на Клиена.

— Сэм, ответь мне.

Я дважды моргаю, мои брови нахмурены, пока я пытаюсь вспомнить то, о чём она меня спрашивала.

Уиллоу раздражённо вздыхает.

— Я спрашивала, что ты будешь есть, задница.

— Так, я определённо не хочу есть задницу, — я улыбаюсь, пытаясь поднять ей настроение. Но затем я вспоминаю песню, которую я когда-то слышала, в которой прославляла то, что хороший язык может сделать с задним проходом. — Что ж, я имею ввиду, не сейчас. Я бы предпочла что-то легко усваиваемое.

— Боже, — она, явно раздраженно, поворачивается к Клиену. — Круассан, пожалуйста. С маслом на гарнир.

— О, моё любимое, — я сажусь прямо. Мой рот уже наполнен слюной от одной только мысли об обещанной еде. — Даже не осознавала, сколько я сделала, ничего не кушая. Кстати, ты чего такая раздражительная?

— Потому что моя относительно прямолинейная сестра ведет себя как уклончивый болван, вместо того, чтобы столкнуться лицом к лицу со своим единственным страхом.

— Грубиянка, — бормочу я, проводя мизинцем по шероховатости барной стойки.

— Скажи мне, что произошло между тобой и Адрианом.

Смущение вспыхивает на моём лице, когда я слышу его имя, заставляя меня вспомнить, что он сделал. Что я сделала.

Мои ступни, просто блять, приросли к земле, когда он назвал моё имя. Я не могла не обернуться — увидеть остановится ли он, если будет знать, что я здесь. Но он не остановился.

Он продолжил, а я осталась. Я слышала всю эту длительную пытку, пока мой клитор сжималась до боли. Болело как физически, так и от того, насколько сильно я хотела… поддаться.

Я сильно прикусила внутреннюю сторону моей губы и вздрогнула, когда почувствовала медь, которая распространяется по моим вкусовым рецепторам.

Осознание — конкретные доказательства, наконец, оседают у меня в голове, вызывая мурашки по моим рукам.

Адриан Стоукс дрочил на меня. На меня. Свою лучшую подругу.

Что мне, блять, делать с этим? Все будет чертовски неловко? Или мы погрузимся в это и будем целоваться на диване?

Если честно, я никогда не думала о начале того, что могло бы произойти, если бы это когда-нибудь случилось. Только до середины. До хорошей части. О месте, где нам комфортно друг с другом и всё просто идёт своим чередом. Никогда в ненадёжной ситуации, где я могла бы сделать что-то неуклюжее и, возможно, прогнать его.

— Смешной факт: в ирландских преданиях Святой Патрик был известен тем, что изгонял змей из Ирландии.

— Ты пытаешься уклониться от вопроса. Я вижу, как твой мозг обрабатывает другой факт про день Святого Патрика, пока мы говорим.

Я провожу руками по лицу, прежде чем заглянуть через плечо. Томми до сих пор не вернулся, а все посетители слишком поглощены своими разговорами, чтобы бросить на нас секундный взгляд. Когда я снова поворачиваюсь к Уиллоу, ее янтарные глаза широко раскрыты, а голова театрально склонена набок, пока она ждет, что я заговорю.

— Хорошо, но пожалуйста, пожалуйста, один раз в своей жизни, Уиллоу, ничего не говори.

Она делает длительную паузу, и впервые я понимаю, что такое «беременная пауза». Это длится ненормально долго, и когда вы думаете, что оно уже близится к концу, это продолжается, при этом, вызывая предвкушение.

Это заставляет меня нервничать, поэтому я решаю сделать «кесарево сечение».

— Пообещай, — она поднимает руки, прежде чем закинуть тряпку на плечо.

— Хорошо, хорошо. Я обещаю.

Я колеблюсь, но не так долго, как она, прежде чем дать ей очень быструю последовательность действий, возвращаясь при этом к некоторым деталям, которые я уже рассказал ей ранее сегодня: напряжение, очевидный сдвиг, чувства, моя пятнадцатилетняя ложь, а потом… инцидент в душе.

После моего рассказа, я снова краснею и моём сердце снова появляется странный трепет. А Уиллоу, между тем, кажется совершенно невозмутимой и, возможно, даже немного весёлой: уголки ее глаз прищурены, а одна сторона губ скривилась.

По барному стулу идёт вибрация, когда мои ноги начинают трястись на нём. Она пристально смотрит на меня, затем медленно кивает и пододвигает ко мне тарелку с едой.

Когда я не делаю движений в сторону тарелки, так как из-за беспокойства мои губы сильно сжаты, она начинает говорить:

— Как твоя старшая сестра и более продвинутая из нас двоих, я должна сказать, что чертовски горжусь.

— Гордишься? — я таращусь на неё, пока удивление охватывает меня.

— Да, я имею ввиду именно это. Я думала, что ты убежишь, поджав хвост.

Я придвигаю тарелку поближе к себе и отрываю уголок круассана, прикусывая его слишком агрессивно.

— Я не ханжа, Уилл.

— Я и не говорю, что ты ханжа, но ясно, что у тебя небольшие проблемы с обработкой информации: ты испытала немного больше сексуального раскрепощения и не знаешь, что с этим делать. Но позволь мне спросить тебя об этом… — она наклоняется над баром, её глаза сужаются, когда она приближается. — Тебе это понравилось?

Воздух покидает меня, когда мои губы приоткрываются, мой разум возвращается к каждому звуку и движению, которые он делал. Боль и желание скручиваются где-то внизу моего живота, говоря мне, насколько сильно мне это понравилось. Мой голос едва громче шепота:

— Да.

Громкий удар по столешнице ладонью моей сестры, заставляет меня и Томми одновременно подпрыгнуть на стульях.

— Ладно тогда, хорошо. Потому что что-то мне подсказывает, что ему нравятся более смелые вещи, чем небольшое самопознание.

Я отламываю еще один кусочек круассана, замедляя движение, чтобы намазать сверху немного масла. Когда я кладу его в рот, на этот раз я действительно ощущаю его вкус, аромат растекается по моему языку и заставляет пальцы ног сжаться. Хм… может быть, это ликер.

— Что ты имеешь ввиду?

Уиллоу ухаживает за маленькой группой мужчин, которые подошли к бару.

— Ты видела его на поле, Сэм. Я не думаю, что ты получишь нежные поцелуи и массаж ног.

— Я потеряю массаж ног?

Адриан много раз делал мне массаж, пока я валялась на диване, и позвольте мне сказать вам кое-что: я бы, вероятно, сошла с ума, если бы никогда не получила еще один такой массаж.

Она фыркает, явно раздраженная, снимая крышки с каждой бутылки пива для мужчин.

— Ты такая глупая.

Один из парней, одетый в брюки цвета хаки и рубашку с тропическим принтом, наклоняется ко мне. Даже рядом с баром, я чувствую запах крепкого алкоголя, просачивающегося из него. Он толкает меня плечом, прежде чем крепко сжать мое запястье, и его самодовольная ухмылка заставляет мой желудок сжаться.

— Я могу сделать тебе массаж ног, куколка.

Может быть, потому что я немного пьяна или все еще в моей крови низкий уровень сахара, но следующие кадры происходят в замедленной съемке: моя сестра берет пустую бутылку из мусорного ведра под барной стойкой. Её намерения ясны, когда она поднимает её, но в следующую секунду она улыбается и бросает бутылку обратно в мусорное ведро.

Я предполагаю, это потому, что она видит, как я поворачиваюсь, чтобы сказать мудаку, чтобы он убрал свои грязные лапы от меня, но вместо этого зловещий холод останавливает меня, прежде чем я могу сказать хоть слово.

— Я бы хотел увидеть, как ты совершишь этот подвиг после того, как я сломаю тебе обе руки, — хриплый голос Адриана смертелен, он пронзает меня изнутри и поднимает тонкие волоски по всему моему телу.

Шея мужчины хрустит, когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на Адриана, вероятно, готовый сказать ему что-то, о чем он пожалеет. Но в тот момент, когда он смотрит ему в глаза, становится ясно, что он не хочет участвовать в том, что происходит в глазах Адриана.

Парен быстро бормочет извинения, но, когда он отпускает мою руку, Адриан хватает его.

— Нужны подходящие извинения.

Это не просьба. Это прямой приказ. В воздухе чувствуется пугающая перемена, и мгновенный блеск на лбу парня дает мне понять, что он тоже это чувствует. Его мутно-голубые глаза метнулись ко мне.

— Прости, что я прикоснулся к тебе. Я-я должен был вежливо предложить тебе массаж ног.

Мой взгляд останавливается на Адриане, который смотрит на то место на моей руке, где парень держал меня. Присутствуют огонь и гнев, которые я видела по телевизору. Только тогда, он врезался в противника, но это меркнет на фоне того, что происходит прямо сейчас.