Очи черные. Легенда преступного мира

Глава 8. Золотая канарейка

— Ты меня слышишь, деточка?! Тебя ждут в пятом кабинете! — грубо произнесла хозяйка борделя в ярко-красном бархатном платье со светлыми волосами, уложенными в невероятную прическу, которая напоминала стог сена. Это был редкий момент, когда она не надевала парик. Отсутствие искусственных волос означало, что в голове этой женщины сумбур, и что-то выбило ее из колеи. Мимо нее проскочила Наталья, завязывающая халат на ходу. Она ненавидела посещать кабинеты (так называли комнаты в борделе Нинель, в которых происходила любовь «на скорую руку», как ее называли сами девицы). Времени отводилось мало, а энергетических затрат, чтобы клиент остался доволен — больше. В нескольких маленьких комнатках стояли узенькие кровати, отделялись они друг от друга тонкой перегородкой. Чаще всего в «кабинеты» приходили представители пролетариата. Людьми они были экономными, но женской ласки хотели не меньше, чем богачи. Главному купидону дома терпимости — Нинель — пришлось идти на уступки, потому как она понимала, что в нынешних условиях каждый клиент, пусть даже и неплатежеспособный, приносит доход в ее кошелек.

Забавная женщина была ветераном проституции. Выглядела она забавно: глаза ее были так выпучены, будто она была все время удивлена. В детстве Нинель перенесла инфекционную болезнь, а этот дефект был побочным эффектом.

— Меня клиенты любили! — часто хваталась она. — Бывало, придет мужчинка, обделенный природой, снимет штаны, а там — полная беда. А на мое лицо посмотрит — и спокойнее ему! — гоготала самоироничная женщина. Бордель она получила по наследству, ее мать была проституткой и обслуживала вельмож, один из которых на свои деньги обустроил для себя и друзей приятное место для отдыха от семьи, а ее поставил во главу дома терпимости. Много лет она была радушной хозяйкой, пока не состарилась.

— Маман и с царскими особами якшалась! — понизив голос произнесла Нинель, не скрывая гордости за свою родительницу.

Женщина любила выпить, а после — философствовать о том, как испортила людей революция. Она оглядывалась назад и вспоминала о том, как чудесно жилось раньше:

— Вот бывало, придет мужчина, проведет приятно время в моей компании и оставит не только ту сумму, которую должен за время проведенное со мной, а еще и сверху добавит немножко! Интеллигентные люди были! А сейчас что?! Пользуют по полной, а как платить — руками разводят! Где справедливость?!

Нинель не разделяла клиентов на красных и белых, большевиков и меньшевиков, ее интересовал человек как источник дохода. Несколько раз ее вербовали в ряды доносчиков, но она поясняла: в ее доме мужчины снимают одежду с тела, но не с души.

— Они ведь не болтать приходят к моим девчонкам! Наши услуги и так недешево обходятся, а с болтовней мы разорим пол Москвы! — иронизировала Нинель. Конечно, в ее борделе бывали и те, кто был вне закона и, как правило, они были весьма щедрыми людьми и не калечили ее «товар». В той событийной гуще, которая замешалась в первой четверти двадцатого столетия, разобраться, на чьей ты стороне, было сложно. Условно появились две воинствующие стороны, и по ту, и по другую были звери, которые во время схватки вгрызались друг другу в глотки, заливая кровью все вокруг. Нинель предпочитала оставаться в стороне и была рада всем, восклицая:

— Какую партию кто исповедует — чихать я хотела. Передо мной — как перед Богом: все равны!

Бордель Нинель находился недалеко от центра. Это был небольшой особнячок дворянина, сосланного на каторгу в первых годах двадцатого столетия за вольнодумие и барские замашки, а также в связи с подозрением в политических преступлениях. У матери были владения в пригородной усадьбе, что было очень удобно: туда приезжали только свои люди. Но его отобрали под склад деталей для тракторов, и кроватные труженицы остались на улице. Затем она сняла огромную квартиру и ютилась там до своей смерти. Продолжившая «бравое» дело, дочь искала возможности устроиться более удобно и приложила максимум усилий, чтобы ее просьбу рассмотрели. Новоселье она отметила с шиком. За «заслуги перед отечеством», а точнее — благодаря тому, что доблестная Нинель была любимицей сразу нескольких общественных деятелей, занимавших серьезные посты при вожде пролетариата, ей достался дом для острых нужд. Откуда недвижимость у дамы, занимающейся непристойностями, говорить было не принято. Но все знали, что под покровом ночи к ее дому могли подъезжать автомобили из которых выскальзывали особенные посетители. В подобные торжественные моменты в доме терпимости стоял ажиотаж, таких гостей принимали как царственных особ и без оплаты. Точнее, они могли оставлять деньги девушкам по собственному желанию. Обычно эти мужчины, скрывающие свои имена, не скупились, а хозяйка борделя в приступах щедрости позволяла девушкам оставлять себе всю сумму.

Лье попала к Нинель не в лучшей форме. Ей очень нужна была работа, поэтому она была готова на все:

— Я могу мыть, убирать… Мне бы только спрятаться, — произнесла она, рыдая. — Мне некуда податься!

— Деточка, если ты прячешься — значит у тебя проблемы. Твои проблемы могут стать головой болью Нинель. А Нинель не любит страдать! — воскликнула хозяйка, с любопытством разглядывая костлявое существо. — Мыть и убирать есть кому! Если ты мне предложишь что-то интересное, необычное — тогда я тебе помогу!

Лье понимала, что иных вариантов нет, и поэтому была готова к тому, что придется приторговывать телом. Она знала, как заинтересовать порочную и жадную Нинель, и подготовилась к встрече. Она торопливо сняла косынку, обнажив короткую стрижку, под пальто на ней был надет гимназистский костюм брата, с которым они родились в один день, но его жизнь забрала болезнь. Глаза Нинель сверкнули от восторга — такого развлечения в ее обширном списке не было.

— Я выделю тебе отдельную комнату, деточка! — просияла она. — Ты меня озолотишь! Если бы ты знала, как любят вояки-чекисты подобные развлечения! У меня не раз просили мальчишек, но я же не изверг — привлекать детей к такому труду. Ты — подарок судьбы!

Лье кивнула и выдавила благодарственную улыбку. Она стояла посредине кабинета, опустив голову, и напоминала провинившегося гимназиста. Хозяйка борделя несколько раз нажала кнопку, находящуюся рядом с ней на стене — это был особенный тайный сигнал. Рядом с дверью у выхода стоял еще один столик — чайный, как его называла Нинель, она распорядилась, чтобы гостья села за него. Через несколько минут появилась, хромая, повариха и поставила на столик, рассчитанный не больше, чем на двух персон, поднос с едой. На тарелке лежали два здоровенных пирога, которые пахли так аппетитно, что Лье чуть не потеряла сознание, а также стакан с теплым молоком.

— Жуй, моя малышка! — произнесла Нинель с заботой. Девушка склонилась над едой, вдыхая аромат выпечки. Она вдруг вспомнила, как когда-то кормила свежим хлебом Михаила и он чуть не отгрыз ей руку от голода. Теперь Лье понимала его состояние. Чтобы не выглядеть дико, она повременила с тем, чтобы начать трапезу и долго не решалась взять в руки пирог, борясь с потоком выделяющейся слюны.

— Могу я взять один пирог с собой? — вежливо уточнила Лье, жалостливо посмотрев на свою душеприказчицу.

— Это уже в долг, мое золотце! Отработаешь — бери сколько угодно. Пока ты останешься здесь, и я не позволю тебе покидать здание. Нинель позаботиться о тебе, моя девочка!

Лицо хозяйки борделя выражало тепло и ласку. Затем она перевела взгляд на повариху, стоящую у двери, и строго произнесла:

— Скажи Варваре, пусть ее осмотрит, чтобы не было на теле живности и язв. Отмыть ее надо и привести в порядок ногти. У нас все-таки люди приличные бывают, негоже перед ними как кочегар выглядеть.

Прислуга кивнула и терпеливо ждала, пока Лье дожует свою еду. Она осилила лишь малую часть блюда, но стакан молока выпила полностью.

У Лье появилась просторная комната с большой кроватью, столиком, маленьким диванчиком и зеркалом, она была одновременно и гостиной, и спальней. В углу стояла ванна, отгороженная ширмой — такая особенность была не в каждых апартаментах девиц борделя, это означало, что вновь прибывшая — на хорошем счету у Нинель.

Будни Лье были бесцветными. Первым ее клиентом стал старичок — бывший учитель мужской гимназии. Он заставлял ее долго стоять перед ним, вытянувшись, затем просил оскорблять его, после чего наказывал: заставлял виснуть на его коленке, сняв штаны, после этого он продолжительно шлепал ее своей шершавой ладонью по голому заду, пока тот не становился малинового цвета. Это было почти не больно, так как в руках старого человека уже не было прежней силы. На большее, к счастью, он способен не был, поэтому оба оставались довольны встречей. Это был самый безобидный посетитель, остальные требовали большего… К ней в комнату заводили разных мужчин, большая часть была в военной форме. Она почти не запоминала лиц, потому что преимущественно находилась к своим посетителям спиной. Рабочий день был насыщенным, спрос на юное, почти мальчишеское тело оказался фантастическим. Нинель очень дорожила своей «золотой канарейкой», как она прозвала свою новую сотрудницу. Лье получала лучшую еду и сумела копить деньги, которые раз в неделю куда-то относила.

Прошло два месяца после ее первого рабочего дня. Нинель пригласила ее, чтобы подстричь отросшие волосы и заодно поболтать о всяких пустяках, среди которых были и важные вопросы, которые могли бы оказать влияние на будущее Лье.

— Ты неплохо заработала, доченька, — ласково произнесла она, кружа вокруг сидящей на стуле девушки. — Мне сказали, ты ничего себе не покупаешь! Девочки балуют себя: шьют наряды или приобретают украшения. Пышка Люсинда обогатила кондитера — ты видела, сколько она ест пирожного?

Лье отрицательно покачала головой. Она предпочитала держаться особняком и не общалась с остальными девицами.

— У тебя — неплохой доход, — продолжила Нинель. — Что ты делаешь с деньгами? Уносишь в банк? Ты же не планируешь покинуть свою Нинель, птичка моя?

— Я их отдаю одним людям. Они очень нуждаются в деньгах, — робко отозвалась Лье.

— Каким людям? Так нельзя, мое солнышко! Ты столько трудишься, чтобы кто-то чужой пожинал плоды?

— Это мои родители, — виновато призналась она, желая снискать сочувствие и расположение женщины, пригревшей ее в своем распутном царстве. — Они стары и больны и я наняла женщину — медсестру из госпиталя, чтобы она ухаживала за ними.

Нинель вздохнула. Она не любила печальные истории.

— Я тебе так скажу: нынче такое время — каждый за себя. Родители — это хорошо! Но что они тебе дали, кроме той жизни, которая есть у тебя в данный момент? — произнесла Нинель, бережно погладив Лье по голове. — Моя мать научила меня этому ремеслу. Уже в двенадцать лет у меня появились первые клиенты. В пору ее осуждать, но именно она оставила мне всю эту империю!

Лье нахмурилась. «Этот гадюшник — империя?! — возмутилась мысленно девушка. — То, что делаю я, — мой выбор! Я сбилась с истинного пути и мои родители тут не причем! Я виновата и буду нести свой крест, помогая им столько, сколько смогу!». Стрижка была окончена и Нинель любезно пригласила девушку попить с ней чай, предварительно вручив сверток.