Предчувствие смуты

2

За украинским снайпером приехали двое: мужчина с хрящеватым лицом, по-русски говорил почти без акцента. Как потом оказалось, в Грозном он учился в университете, при советской власти был директором средней школы, преподавал историю и Конституцию СССР. Себя бывший директор назвал предельно кратко, только имя-отчество:

— Шима Хамидович.

Другой чеченец, которого Шима Хамидович назвал Абузар, был его племянник — маленький, узкоплечий, с виду подросток. На него никак не подумаешь, что это один из самых свирепых гвардейцев Басаева.

Чеченцы были одеты в черные меховые куртки и такие же черные теплые брюки из влагоотталкивающей ткани, на ногах — тяжелые армейские ботинки. Такие выдают десантникам. Вся экипировка, за исключением разве что шапок из белого каракуля, была трофейной. И Соломия предположила: «Никак, раздели русских, прибывших на Кавказ по замене?» Ей было известно, что перед отправкой российских офицеров и солдат в Чечню им выдают новое обмундирование. Потому и охотятся чеченцы за новичками.

Чеченцы заехали в Тбилиси по адресу, где проживала родня Шимы Хамидовича — брат с женой. Они радушно приютили Соломию, в душу с расспросами не лезли. Видимо, хозяин, купивший место чистильщика обуви на проспекте Руставели, был предупрежден, что гостья — очень важная птица, скоро за ней приедут, и никто не должен знать, откуда и куда она направляется. Люди гор дисциплинированы: кто имеет длинный язык, тот недолго видит горы.

Шима Хамидович поздоровался с братом почему-то по-грузински:

— Гамарджоби, Ахмед! — а спросил уже по-чеченски: — Где моя русская женщина?

— Она не русская, — улыбчиво ответил Ахмед. — Она украинка.

— Не болтай лишнего.

Хозяин привел Соломию из соседнего дома. Хозяйка принесла одежду, какую обычно носят в горных селениях замужние грузинки.

— Я сейчас переоденусь, — сказала Соломия, давая понять, что мужчины должны покинуть комнату.

— Не бойся. Мы очень свои люди, — нагло отозвался молодой чеченец, давая понять, что для него она такая же, как все, с которыми он встречался в России, а некоторых даже водил в ресторан.

— А я не боюсь и бояться не собираюсь, — презрительно отозвалась Соломия. — Запомни, Абузар, я не проститутка. Я сюда работать приехала. А не запомнишь, для тебя хуже.

— Он пошутил, — не ожидая резкого ответа, заверил Соломию Шима Хамидович. — Мы тебя охраняем как зеницу ока.

С этой минуты доверенную им «зеницу ока» они прятали от чужого глаза, не позволяли ей ни с кем вступать в разговоры. Боевики, или, как их здесь называли, партизаны, видя грузинку в сопровождении двух чеченцев, считали, что эта женщина или куплена, или выкрадена для какого-то полевого командира.

В Южной Осетии на таможне российские пограничники проверили документы. По паспорту Соломия была уже грузинкой, женой племянника знатного чеченца, и звали ее, как было записано в паспорте, Мавра Мигрелидзе. У чеченцев жены обычно носили фамилию мужа.

— Вы давно замужем? — спросил пограничник.

— Там все написано, — за Соломию ответил молодой чеченец. Он нервничал, и пограничник заподозрил, что Мавра Мигрелидзе не чья-то жена, а обыкновенный «товар», который пользуется повышенным спросом в лагерях партизан Ичкерии.

Конфликт уладил старший чеченец, коротко переговорив с начальником таможни. Не обошлось без маленького подарка.

Полевой командир Асланбеков, непосредственно подчинявшийся Басаеву, — худощавый, подтянутый, прекрасно говоривший по-русски, когда-то служил в Советской армии, окончил Львовское военно-политическое училище. При знакомстве с Соломией уловил в ее речи галицийский говор и сказал ей:

— Откуда вы, знаю только я. Для всех вы грузинка Мавра. Муж у вас чеченец.

— Уж не тот ли, который меня привез из Грузии?

— Айдамиров? Смелый джигит, преданный Ичкерии. Он к вам не приставал?

— Пытался.

— Вы с ним не церемоньтесь. От имени командира предупредите: «Будешь распускать руки — пристрелю». Некоторые наши бойцы на чужих женщин смотрят как на рабынь. А вы — наши соратницы, и права у вас такие же, как у всех, кто с оружием в руках отстаивает свободу Ичкерии. Да и свободу Украины. У нас общий враг — русский империализм.

— Да, конечно, — ответила она машинально.

Политика Соломию не интересовала, ее интересовали деньги, а деньги можно заработать на метких выстрелах. Она умела поддакивать работодателям, иначе ей могли не заплатить, а если и заплатят, то фальшивками.

Такое случилось. Как-то раз Гуменюк ей посочувствовал, но советовал помалкивать, а Шпехта сделал вид, что вообще этого случая не помнит.

Теперь ее заработок зависел от бывшего капитана Советской армии. О том, что он к ней по-доброму отнесся, свидетельствовал подарок, который ей преподнес сразу же при знакомстве.

— Вот вам оружие, — сказал он. — Кто будет приставать, на первый раз предупредите, как предупредили Айдамирова, а потом поступайте по обстоятельствам. Нагло себя ведут арабы из Эмиратов. Но мы их терпим, потому что их шейхи поддерживают нашу борьбу, берут на себя расходы по содержанию Великой армии Ичкерии.

Соломия не рассчитывала в этой командировке долго задерживаться: два-три удачных выстрела — и будет с чем возвращаться домой.

Была весна, месяц март. Она работала в паре с Ядвигой. Над горами плыло яркое солнце, молодой дубняк еще не оделся в листву, и меж оголенных деревьев в тени замшелых валунов лежал плотный голубоватый снег.

Русские саперы на покатом холме снимали противопехотные мины натяжного действия. Чтобы заметить в таявшем снегу белую проволочку, соединявшую чеку взрывателя с дубовой веточкой, нужен острый, как у охотника, глаз.

Мартовское солнце слепило. Саперы, не видя затаившейся опасности, были так увлечены работой, что не заметили, как к ним подкрались чеченцы. Среди них в пятнистом маскхалате была Ядвига с немецкой снайперской винтовкой.

— Твое дело — офицер, — еще раз напомнил ей узкогрудый, с туберкулезной одышкой, чеченец. Он был в таком же пятнистом маскхалате, как и Ядвига. — Убьешь — сразу не уходы. Мы берем огонь на себя. Ты ждешь ночь. Тогда уходы.

«Тоже мне, инструктор, — недобро подумала подруга о чахлом чеченце. — Посмотрю, как ты будешь до ночи лежать на мерзлом грунте»…

В тот раз Ядвига произвела один-единственный выстрел. Завалила какого-то усатого сапера, как ей показалось, — офицера. Спустя три дня из аула, где тогда дислоцировался саперный батальон, вернулся наблюдатель. Он видел, как в цинковый гроб запаивали тело убитого снайперской пулей. Его предстояло отвезти в Воронеж. А неделю спустя на этом же косогоре Соломия завалила какого-то прапорщика. По сведениям чеченской разведки, прапорщик был родом с Луганщины.

Соломия успокаивала себя тем, что подстрелила не земляка Миколы, а какого-то русского контрактника. Русских контрактников чеченцы в плен не брали, а если и брали, то для показной казни: левой рукой за волосы приподнимали голову, а правой кинжалом, как барану, перехватывали горло. Из горла вместо крика вырывался клекот, и все, кто это видел, потешались до хохота. Если еще были пленные, то давали потренироваться подросткам: им предстояло вырезать русских. Россия велика, и народа много — одной Ичкерии с Россией не справиться. Но Ичкерию, как волшебный сосуд, наполняли деньгами. Ведь враги России — друзья Ичкерии. Такие друзья — только покажи им денежку, — приползут, приедут, прилетят. На то они и волонтеры. Не меньше мужчин деньги любят женщины-охотники.

Соломии предстояло охотиться и теперь. Кто на этот раз окажется ее добычей, она не задумывалась. Она убивала живых, а живые в условиях рынка оценивались по-разному.

Выходя из землянки своего полевого командира, Соломия спросила, когда ей доставят настоящую снайперскую винтовку, желательно ту, которой она работала в прошлый раз.

Здесь лучше, чем где-либо, понимают: потерянные дни — потерянные доллары.

— Мы получили новый автомат. С оптическим прицелом, — похвалился полевой командир Надир Абдурханов, в распоряжение которого прибыла Соломия.

— Ну и как?

— Американцы его высоко оценили. Как и автомат Никонова. О таком оружии ты что-либо слышала?

— А как же, — усмехнулась Соломия. — На Украине он уже в продаже.

— Открыто?

— На черном рынке.

— Может, и в руках держала?

— Даже пристреливала. Бьет кучно, но не прицельно. Для снайперской работы не годится.

— Тогда вернемся к автомату Калашникова. На склад тебя отведет твой телохранитель Юша Окуев. Ты с ним уже успела познакомиться.

Юша привел ее в глубокую расщелину, заваленную глыбами скальной породы. Здесь был склад вооружения. Склад размещался не в землянке, а в норе, прорытой под скалой. Даже стоя поблизости, не догадаешься, что под грудой камней оборудовано помещение, напоминающее собой каземат. Щели тщательно зацементированы, как будто здесь трудились метростроевцы.

На самом деле, как потом оказалось, складское помещение готовили русские пленные, в прошлом строители подземных коммуникаций. Кормили их, как в немецком концлагере, раз в сутки — одна лепешка на двоих и котелок воды. Только выносливый человек мог выжить, но пленным долго жить не давали.

Когда склад был оборудован, обессиленные строители были вытолканы на поверхность, и там их, крайне истощенных, традиционно резали, как баранов, — кинжалом по горлу. Обезглавленные тела бросали в ущелье на съедение шакалам.

Из ближайшего аула приходили старики, просили командира продать им пленных, объясняли: все способные носить оружие уже воюют, в хозяйстве не хватает рабочих рук. Командиры, чтившие стариков, ссылались на распоряжение Масхадова: пленных, работавших на секретных объектах, лишать жизни сразу же по завершении строительства.

О том, кто и как строил секретные склады вооружения, Соломия не знала, но уже была носительницей тайны. В случае особых обстоятельств и на нее распространялся приказ Масхадова: носителей тайны за ненадобностью ликвидировали.

При Соломии вскрыли ящик с оружием. Автоматы Калашникова с удлиненными стволами были в заводской упаковке. Она обратила внимание, что упаковка свежая, ящики паковали недели две назад. Единственно, чего на упаковке не было, так это заводского клейма.

И Соломия предположила, что оружие прямо из заводского цеха покупали или воровали по-крупному — целыми партиями.

От своего наставника, Варнавы Генриховича, она слышала: «Русский за бутылку водки продаст даже атомную бомбу». Пока же она видела только тайно купленное или ворованное стрелковое оружие.

Выбирать было из чего. Взяла наугад.

Юша Окуев с завидной ловкостью принялся удалять с автоматов заводскую смазку.

В данный момент Соломию интересовали только канал ствола и оптический прицел. Вся оптика была просветленной. Русские понимали толк в оружии. Не случайно весь земной шар заполонили не американские М-16, а изделия русского оружейника Михаила Калашникова. К концу двадцатого века таких изделий уже насчитывалось более семидесяти миллионов.

Эту цифру Соломия услышала из уст Варнавы Генриховича. Тот всячески расхваливал русскую трехлинейку с традиционным унитарным патроном. В тире Гуменюка она убедилась в справедливости слов своего наставника.