Хозяин тайги
- Автор: Борис Можаев
- Жанр: Криминальный детектив / Советский детектив / Современные российские издания
- Дата выхода: 2012
Читать книгу "Хозяин тайги"
— Ну, я твою жизнь стеснять не буду. Я ухожу в общежитие.
— Неблагодарная! — Анна Михайловна гневно выходит.
Общежитие студентов Тимирязевки. Муся сбегает по лестнице в вестибюль, на руке у нее полотенце. Навстречу ей Василий Силантьев. Черноволосый смуглый парень лет под тридцать.
— Здравствуйте! Вы что здесь делаете?
— Живу.
— Вы удивительный человек — что не явление, то новая роль. А как же мать?
— Вы слишком любопытный зритель.
— Ага. А полотенце зачем?
— Купаться иду. На пруд.
— Вода холодная. Еще только яблоня зацвела.
— Пока цветет яблоня, пруд чистый. А потом зацветет вода — не искупаешься.
— Разумно. А мне можно с вами?
— Так вода же холодная!
— А что мне, дикому тунгусу, холодная вода? Я с моржами купался.
— А с акулами не пробовали?
— Я могу только с разрешения. Но акулы не моржи, по-тунгусски не понимают, — улыбается Василий.
— Это намек?
— Ну, что вы? Так уж с ходу намекать на ваши зубы? Вы можете когти выпустить.
— Выходит состязание в глупости, — Муся улыбнулась. — Пойдемте лучше купаться.
Яркий солнечный день. Муся и Василий идут по тропинке цветущим садом. Они выходят на берег пруда, поросший раскидистыми ветлами, наклоненными над водой. Муся мгновенно скинула сарафан, и не успел Василий стянуть сапоги, как она уже ласточкой полетела с берега в воду и поплыла по-мужски саженками, потряхивая блестевшей от воды головой.
Василий ловко вскарабкался на наклонную ветлу, стал на толстый сук, балансируя руками, выбрал момент равновесия и, сильно оттолкнувшись, полетел вниз головой. Бух! И надолго пропал под водой.
Муся уже тревожно поглядывала по сторонам, когда он с шумным выдохом, словно кит, вынырнул перед ее лицом.
— Ай! — вскрикнула она от неожиданности.
— Не бойтесь, я не морж.
— Да ну вас! — надула она губы. — Я уж бог знает что подумала.
— Неужели обо мне?
— Да ну вас! — и, резко выкидывая руки, поплыла к берегу.
Василий плыл за ней. Она вышла первой, легла на полотенце, подставив лицо, шею, грудь полуденному солнцу. Он лег рядом.
— Скажите, Василий, может ли талант переродиться под воздействием так называемой среды? И превратиться в обыкновенную серость... приспособленца. Нет, хуже — в пиявку!
— Как вы хотите, чтоб я ответил? По-научному или попросту?
— Как угодно.
— Если человек с умом и честью, то никакая среда его не испортит. А если у негр чести нет, то нет и не было таланта. Потому что талант — это прежде всего искреннее и честное отношение к жизни. Иначе он не сможет верно отразить явления жизни. Какой же это талант?
— Но ведь говорят же — злой гений?!
— Там в основе не талант, а изворотливость.
Муся надела сарафан, но оставалась сидеть, глядя в воду. И Василий сидел. Помолчали.
— Кто-то перед вами оправдывался? На среду сваливал? — спросил Василий.
— Ну, не так чтобы оправдывался... Но намекал.
— Вся штука в том, из чего человек вырос. На какой закваске? Из каких убеждений? Я шесть лет провоевал. Всякое видывал. Но такое, чтобы честный человек да еще талантливый превращался в подлеца — не видел. Такие люди либо ломаются, гибнут, либо выбывают из игры.
— Да. По крайней мере, надо, чтобы так было.
— Именно! Ведь вся ваша селекция построена на этой закономерности выращивать такие разновидности, такие сорта, которые сопротивлялись бы окружающей среде, смогли бы выдержать ее напор. А для этого что берется? спрашивает, улыбаясь, Василий.
— Элита.
— Но не по видовому родству, а по качеству. — Он поднял палец.
— С такой биологической аналогией можно далеко зайти, — усмехнулась и Муся. — Яблоко не далеко падает от яблони. Или — овес рождается от овса, а пес от пса.
— Кстати, мы готовим комплексную экспедицию в Якутию. На целое лето! Ботаники нужны. Поедем с нами? — предложил Василий.
— Попасть в такую экспедицию не просто.
— Я знаком с Вольновым. Хотите, поговорю?
— Я сама с ним знакома...
Он усмехнулся как-то извиняюще:
— Вы все такая же... несговорчивая. Отцовский характер.
— А вы все еще любите в тунгуса играть? Как у отца на практике. У костра потешаться?
Он опять невесело усмехнулся:
— Да нет, я уж натешился. Шесть лет из фронтовой шинели не вылезал.
— У каждого своя война, — сказала она серьезно. — Сколько всего накопилось — и слез, и злобы.
— А я вот встретился с вами и словно в другой век перелетел, в старую жизнь.
— Туда пути заказаны.
Они встали и пошли опять садом. Возле общежития Муся подала ему руку:
— До свидания!
— Подумайте насчет экспедиции.
— Мне думать нечего. Все зависит от начальства.
— Тогда считайте, что вы зачислены.
Муся усмехнулась:
— Значит, до встречи в Якутии.
Вниз по реке Лене плывет старый рыболовецкий карбас, похожий на Ноев ковчег. Члены экспедиции — их пять человек — расположились на палубе. Тут же лежат палатки, рюкзаки, кухонный скарб, теодолитные треноги, ящики с гербариями и коллекциями, весла, сети рыболовецкие и даже лодка.
Муся держится особняком. На ней шаровары, сапоги и брезентовая курточка с капюшоном. Она даже на палубе ухитряется перебирать гербарные сетки, заполнять листы. Из мужчин, кроме Василия, еще трое; все они заросли бородой, и трудно определить, кто из них моложе, кто старше. На них сапоги и такие же, как на Мусе, куртки. Они похожи скорее на рыбаков, чем на ученых.
Худой и важный начальник экспедиции Филипп Лясота, как заправский рыбак, курит трубку. Близко к нему держится завхоз экспедиции Лебедь, ничем не примечательный, разве что диковинной шапкой из нерпичьей шкуры да пухлыми розовыми щеками.
Пятый член экспедиции, коренастый светлобородый Макарьев, лежит, опершись на локоть, и всю дорогу насвистывает. Кажется, ему нет ни до чего дела.
В рулевой будке за штурвалом в обыкновенной кепке старшина этой посудины. Он тянет цигарку и лихо сплевывает в реку через открытое окно. Время от времени он кричит в трубку трюмному:
— Эй, машина! Ты чего там? Спишь или семечки лузгаешь? Прибавь обороты!
Из-за кривуна карбас выходит на широкий плес. На пологом берегу небольшая деревня, узкий клин желтеющих полей глубоко врезается в тайгу.
— Будем приставать? — спрашивает Василий Мусю.
— По мне везде интересно. Как начальство, — она кивает на высокого тощего Лясоту с редкой рыжей бороденкой.
— Филипп, пристанем? — спрашивает Василий.
— Местность глухая, — отвечает тот. — Надо обследовать.
— Кузьмич! — кричит Василий старшине. — Сворачивай в тот затончик за деревню!
Кузьмич грохнул сапогом по обшивке — из трюма высунулась в люк чумазая морда.
— Ты чего? — спросил трюмный.
— Сбавляй обороты! Причаливаем.
Карбас зачихал и стал сворачивать к небольшой деревне.
— Эй, там, на баке! Приготовить швартовы! — крикнул Кузьмич.
Мужчины поднялись и засуетились... Карбас пристал к берегу.
Ржаное поле в Якутии. Рожь невысокая, но колосья полные, как говорится — на подходе. Муся перебирает колоски, срывает изредка и кладет их в мешочек. Рядом с ней стоит крестьянин средних лет, видимо, хозяин поля.
— Да ты рви смелее! Чать, не обедняем, — говорит мужик.
— Мне много не надо. Я выбираю только ярко выраженные колоски.
— А чего их выбирать? Они все хорошо уродились. У меня рука верная где кину, там и вырастет. Значит, для науки собираешь? Что ж там у вас, в Москве, ай ржи не хватает?
— Там есть, да не такая.
— А какая же? Рожь, она рожь и есть.
— Ну, не скажите. Московская рожь тут не вызреет.
— Во-он что! Видать, у московской ржи корень тугой.
— Что? Что?!
— Значит, не способен быстрый оборот давать. Влагу плохо гонит. Она и не успевает напиваться. Вроде пашеницы.
По ручью проходит Василий с ящиком на ремне через плечо.
— А пшеница у вас вызревает? — спрашивает Муся мужика.
— Здесь нет, а на заимке поспевает.
— Далеко ваша заимка?
— В тайге, верст пять по ручью.
— Можно там взять колоски?
— Берите. Я сейчас лошадку запрягу, отвезу.
— Не надо. Мы пешком пройдем, — говорит Василий.
Муся только теперь заметила его, смотрит вопросительно.
— Я уже взял в низовьях образцы почвы, — ответил тот как бы на ее безмолвный вопрос и качнул своим фанерным ящиком. — А теперь там, наверху, возьму. Так что по пути.
Они идут по лесному берегу ручья; чем дальше, тем все гуще тайга, все таинственнее ее темные чащобы, все заманчивее ее незнакомая глубь. Тоненько, скрипуче посвистывают рябчики. Василий свернул в трубочку листок жимолости, положил на язык и засвистел, как рябчик. Вдруг совсем рядом ухнула и заулюлюкала полярная сова.
— Ой, что это? — вздрогнула Муся.
— Леший. Давай руку! Ну?! — Он притянул ее к себе, хотел обнять.
— Не надо! — она вырвалась и пошла впереди.
Василий приотстал, спрятался за толстую сосну и вдруг затянул высоким срывающимся волчьим воем. Муся замерла на ходу, обернулась и, не увидев Василия, пронзительно закричала:
— Ва-а-ася!
— Ай-я-яй-а! — ответил он тихонько, так, словно голос его доносился издалека.
— Ва-а-ася! — закричала она сильнее и помчалась в ту сторону, откуда слышался его слабый голос.
— Вот он я! — Василий вынырнул перед ней из-за ствола сосны, озорной, смеющийся, и поймал ее в объятия.
— Дурак! Идиот!! — чуть не плача, она пыталась вырваться.
— Будешь от меня уходить? А? Будешь? — Он все крепче и крепче прижимал ее к себе.
Она долго и упорно держала его на отдалении, упершись ему в грудь прямыми руками. Наконец не выдержала напряжения, уткнулась лицом в его плечо.
Показалась заимка. Они шли теперь взявшись за руки.
— Уже? — спросила она, глядя на просвет в деревьях.
Залились хриплым утробным брехом собаки. Василий тотчас стал передразнивать их.
— Господи! Какой ты еще ребенок! — сказала она.
— А ты бука.
Возле длинной приземистой избы их встретил очень похожий на того мужика во ржи седой, как лунь, старик. И одет совершенно так же: на нем длинная полотняная рубаха, на ногах желтые улы из рыбьей кожи.
— Здравствуйте, дедушка!
— Здорово живетя! Проходите в избу.
— Мы на часок, за колосками пшеницы. — Муся показала мешочек. — Нам хозяин разрешил.
— Рвитя, рвитя, — сказал дед.
Поле было тут же. Пока Муся и Василий собирали колоски, старик сходил в избу и принес глиняный кувшин медовухи, берестяную кружечку-чумашку да большой кусок копченой медвежатины.
— Подкрепитесь на дорожку-то. Вот медовуха да шматок медвежатины, сказал старик.
— Нам, право, как-то неудобно...
— Спасибо, дед! — сказал Василий, перебивая Мусю и принимая его дары.
— Право же, неудобно, — пыталась урезонить своего напарника Муся.
— А чего ж неудобного? Вон там гумно с навесом, сенцо свежее. И располагайтесь как дома, — сказал старик.
Гумно на лесной опушке — сарай плетневый, молотильный ток, еще не чищенный с прошлогодней поры, омет старой соломы. Василий расстилает в сарае на свежем сене брезентовые куртки, нарезает мясо.
— Ну, как тебе наши якуты-тунгусы?
— Пока мы имеем дело больше все с кержаками, — ответила Муся.
— Они уже вполне объякутились. Смотри — чей продукт? — указывает Василий на медвежатину. — Наш, якутский.