Предчувствие смуты

Из его слов получалось, что он знал эту семью уже не первый год, с Тамарой сначала учились вместе, потом жили по соседству, в одном доме. Их отцы работали в туполевской фирме. Дом принадлежал этой фирме, был одной из первых послевоенных построек. Дом добротный, двухэтажный, возведенный руками немецких военнопленных.

— Вы давно видели Калтакову? — пересиливая боль, спросил Никита не в меру разговорчивого хирурга.

Обычно в таких случаях врачи отвлекают от боли. Местная анестезия не помогала, и раненый остро ощущал каждый укол иглы.

В операционной было душно. Хотелось выпить чего-то кислого и холодного. Обычно в таких случаях помогает клюквенный морс, но где в эту пору достанешь клюкву? Это в Воронеже, на центральном рынке, она бывает, и то зимой, когда перекупщики ее привозят с московских рынков. В Чечне обычно пьют молочный напиток, напоминающий кумыс.

Между вопросом и ответом наступила продолжительная пауза. Возникло недоброе предчувствие: не случилось ли чего с Тамарой?

Закончив зашивать рану, лейтенант ответил:

— Видел… на той неделе. Меня отозвали из отпуска. Здесь у вас много раненых. Кто-то басаевцев торопит. Или денег им подбросили, или наоборот…

Что много раненых, вся Россия знает, а вот как справляется с горем Тамара, Никите хотелось услышать из уст человека, который недавно видел жену покойного друга. Сознание никак не хотело воспринимать слово «вдова». Тамаре не было и тридцати, когда она осталась вдовой с малолетним ребенком на руках.

— У нее опять шок, — со вздохом произнес лейтенант. — Случилась авария…

— Клава?!

— Слава богу, с дочкой обошлось. Погибли другие… Детский сад выезжал за город. К Дону. Тамара собрала девочку, но на автобус опоздала. А вечером узнала, что автобус, в котором ехали детсадовские детишки, разбился. Не обошлось без жертв.

Новость потрясла Никиту. «Клава могла погибнуть!» Он уже не чувствовал боли. Мысль была занята одним: немедленно связаться с Тамарой. Подбодрить! Успокоить! Из городка можно выйти на Воронежскую городскую сеть только через штаб армии. Но прапорщик — не генерал. Генералы дозваниваются. Может, попросить командира полка? Полковник Замятин в таких случаях человек добрый. В просьбе не откажет.

Никита набрался решимости, обратился к командиру полка.

— Только после полуночи, — пообещал полковник. — Кто там у вас? Невеста?

Никита не нашелся, как ответить, стушевался, покраснел. И полковник все понял.

— Жениться вам пора, товарищ Перевышко.

— Потом. Вот покончим с бандитами…

— Это будет не скоро.

— Понимаю. Кому-то не хочется войну кончать…

Чтобы не мусолить осточертевшую тему, полковник вернулся к приятному разговору.

— А в парубках вы засиделись, — уже улыбчиво продолжал полковник, намекая на то, что на Украине долго не парубкуют, если хотят завести семью. — Мы вас к ордену представили. Обрадуйте невесту.

Никита будто не услышал этих слов. Если считать невестой Юлю Пунтус, то она была просто соседкой, жила через три двора, была на целых пять лет моложе. И переписку затеял не он, а она, и адрес узнала случайно. Чтобы не слоняться без дела, в летние каникулы работала почтальоном. Родители, как и других своих детей, деньгами ее не баловали, учили зарабатывать. Каждый раз, разнося почту и вручая Перевышкам «Сельские новины», газету, которую они выписывали, видела напряженный взгляд Клавдии Петровны, своей учительницы. Юля догадывалась, что она ждет писем от своих сынов, а сыновья как будто забыли своих родителей.

Но вот в конце июня пришло письмо из Воронежа, обратный адрес — в/ч. Ясно, от Никиты.

В тот же вечер, уединившись в свою спаленку, чтобы не застала мама Валя, написала Никите. Подробно изложила сельские новости, пожаловалась на скуку, вспомнила, как они однажды оказались в райцентре и он соблазнил ее сходить в кино, посмотреть «Балладу о солдате». В конце письма она попросила не забывать свою маму Клаву…

Так завязалась у них переписка. Юля хорошо помнит, о чем она писала. Тогда, в один день, пришло от Никиты письмо Клавдии Петровне и ей, Юлии Пунтус. С тех пор с интервалом в две недели Юля получала письма с картинкой солдатского треугольника на конверте.

Весной, уже в апреле, переписка неожиданно оборвалась. Это случилось после гибели капитана Калтакова…

Командир полка на второй день после операции с приманкой, встретив прапорщика Перевышку, сообщил:

— Кстати, пойманные вами джигиты уже дают показания. Один все еще молчит, другой свою шкуру спасает…

— А кто убил капитана Калтакова? Кто тот снайпер? Они знают?

— Признались, что в тот для нас печальный день в засаде была женщина. Ее настоящую фамилию никто не знает. Кто-то вербует снайперов за пределами Чечни. На многих соревнованиях по стрельбе вы встретите чеченца. Кого-то интересует спорт, а кого-то — спортсмены. Союз был большой. Наемники — отовсюду. Есть и грозненские. Выловить их практически невозможно. Который год пытаемся…

Слова командира полка Никита Перевышко воспринял как намек на слабость Российской армии. Любого недруга можно сокрушить, если не прощать ему кровь близких тебе людей.

Ничего этого Никита не сказал: не хватало еще прапорщику учить командира полка. Но к месту или нет, привел один пример.

— У нас на Слобожанщине, — сказал он, — сразу после Гражданской войны бандитов было видимо-невидимо. Как теперь в Чечне. Поймали бандита на горячем, то есть убил человека, на сельском сходе решали, что делать с ним и его семьей. С ним было ясно — ставили к стенке, а семью выселяли за Волгу, в казахскую степь.

— И много выселили?

— Точно не скажу. Но уже через год бандитов не стало… Вот бы в Чечне…

— В Чечне не получится. Уже однажды выселяли. Теперь — не то время. На расстрелы — мораторий. И семью не выселишь — нарушение прав человека. Россия подписала конвенцию. Слышали о такой? Так что выселять, как в сорок четвертом, заграница не позволит и смертную казнь не разрешит.

— Тогда мы что… не имеем права казнить нелюдей? Америка не смотрит на общественное мнение — безнадежно неисправимых не кормит, хотя с продовольствием у них нет проблем.

Полковник пытливо посмотрел на прапорщика. Видно было: рана саднила, и бледность на потном лице выдавала саднящую боль.

— Тогда война продлится еще лет сорок, — сказал прапорщик. — Не одна дивизия здесь сложит свои головы. А случись большая война — защищать Россию будет некому.

— Вполне возможно, — неопределенно высказался полковник.

На Кавказе воевал он уже второй год, отправил в гробах не один десяток своих людей. Бандитов не убывает. А их жены по приказу полевых командиров подрывают себя в местах скопления людей. Дети бандитов взрослеют, берутся за оружие. Их бы оградить от войны, посадить за школьную парту…

Офицеры давно высказывали подобные мысли. Теперь о том настойчиво заговорили прапорщики. Убивать убийц нельзя. Европа приняла законы, запретившие смертную казнь в интересах гуманности. Россия смотрит на Европу, во всем ей подражает. Но Россия — особая страна. Раньше принимала законы, какие ей помогали выстоять и победить. Законы суровые. Но для этого нужны люди, способные издавать и неукоснительно выполнять суровые законы…

Полковник был всецело согласен с прапорщиком, но вслух откровенно высказывать свои взгляды не решался — до пенсии оставалось два года. Чем дольше офицер служит, тем он осторожней. Это молодой офицер теряет немного: в случае чего — впереди жизнь в трудовом коллектике.

Завтра заговорят и рядовые, тоже потребуют: в стране давно пора наводить порядок не призывами с депутатской трибуны, а распорядительностью на местах. Бандитизма не убудет, пока на глазах у бандитов растут их дети, берут в руки оружие.

Чеченки не перестанут рожать. Даже в соседней республике, в лагерях беженцев, чьи мужья прячутся в горах, чеченки умудряются рожать чуть ли не каждый год.

С некоторых пор прапорщик Никита Перевышко с недоверием относился к высоким московским начальникам. У них большая власть. Можно было избежать войны, если бы на то была воля руководства.

Никита давно хотел спросить товарища полковника: кому это выгодно, что граждане России стреляют в граждан России? Русской крови кому-то не жалко?

До этого «кого-то» Никита доберется не скоро. А полковник не хотел признаться, почему в Чечне Российская армия ежедневно недосчитывается своих солдат и офицеров.

Кто-то пожелал убить капитана Калтакова. Но кто? На этот, казалось бы, простенький вопрос не смог ответить даже командир полка. Но спасибо ему, что в эту ночь разрешил прапорщику поговорить с Воронежем.

Уже в двенадцатом часу ночи Никита направился на полковой узел связи. В тесном салоне спецмашины дежурил один солдат и два офицера. Они хорошо знали старшину саперной роты, знали, что он друг покойного капитана Калтакова. А Калтаков был в полку легендарной личностью.

Штаб армии отозвался сразу же. Квартирный телефон каменно молчал. Повторили вызов. Повторили еще и еще.

— Может, сегодня у Тамары ночное дежурство? — высказался один из офицеров.

Дозвонились до городской больницы, где Тамара Кунченко могла сегодня дежурить. Коммутатор ответил: «Врач Кунченко на выезде. Когда вернется, что ей передать?»

Никите хотелось услышать живой голос Тамары, сказать ей нежные слова. Он ждал этой минуты и… не дождался.

— Что ей передать? — спрашивала телефонистка штабного армейского коммутатора.

Он сразу не сообразил, что же все-таки передать. Признаться ей, что прапорщик скучает, несколько раз Тамару видел во сне? Вдруг сослуживцы поднимут на смех?

— Говорите же! — торопила телефонистка.

Как нарочно, в горле спазм. Раньше вроде никогда за словом в карман не лез. Вечером говорил с командиром полка, и вроде нужные слова находились, а перед незнакомой женщиной растерялся.

— Спросите: с ее дочкой, Клавочкой, ничего не случилось? Она мне снилась… Расскажу ей при встрече, — и, помедлив немного, добавил: — Пусть напишет…

Вернувшись в ротную землянку, Никита долго не мог уснуть. В третьем часу ночи, когда уже за грядой лесистых гор белела заря, его поднял дежурный по части:

— Никита Андреевич, есть срочная работенка. Наши патрули обнаружили фугас. И где, вы думаете, обнаружили?

— Где же?

— В собачьей конуре. На соседней улице пятиэтажки, за палисадником. И даже Бобика привязали. Чтобы все было натурально.

— Бобик так Бобик… Отвяжем. — А в голове — несостоявшийся разговор с Воронежем.

В пятом часу, когда солнце осветило вершины гор и с недальнего аэродрома доносился гул турбин — это готовилась к выбросу группа прикрытия, — старшина отправил команду во главе с сержантом Геллером на соседнюю улицу.

Начался новый день. Побежало время, как на кроссе. Заботы теснили в памяти бессонно проведенную на коммутаторе ночь.

Обратиться еще раз к командиру полка с просьбой позвонить в Воронеж Никита не осмелился.

Но звонок прапорщика на армейском коммутаторе не остался без внимания. Дежурная телефонистка по городскому телефону разыскала Тамару в больнице, передала ей просьбу прапорщика написать в часть и сообщить о здоровье девочки. От себя телефонистка добавила: