Пьесы. Статьи

«Павлиньи перья» по сравнению с «Кордианом и хамом» переносят нас на столетие вперед, в галицийскую деревню накануне первой мировой войны, в эпоху, когда польский крестьянин, долгие десятилетия бывший, по выражению Кручковского, «великим немым», пробуждался к активной политической жизни. Центральная проблема романа — социальное расслоение, классовая борьба в деревне, рост идейного сознания крестьянских масс.

«Павлиньи перья» — роман социально-публицистический. В ответ на упреки некоторых критиков в том, что в нем недостает психологической характеристики персонажей, Кручковский говорил о своем намерении написать роман «не о людях, а о проблемах». Этим объясняется отказ от главного героя, каким был в «Кордиане и хаме» Казимеж Дечиньский, в пользу «героя-массы». Конструкция основного конфликта уже не связана с индивидуальной судьбой главного героя. В драматическом столкновении бедняков и кулаков (именно так определял характер центрального конфликта сам писатель в одном из интервью) участвует много героев, образующих богатую галерею разнообразных типов — представителей разных социальных сил деревни. Интерес писателя к «герою-массе» был несомненно связан и с поисками левой польской критикой в тридцатые годы специфических для социалистической литературы принципов изображения действительности. По мнению видного критика того времени Ст. Бачиньского, новая, социалистическая литература «вместо концентрического расположения содержания вокруг центральной личности выдвигает коллектив, класс. Личность имеет значение постольку, поскольку она представляет класс, то есть в сфере своих общественных переживаний и функций». Ориентация писателя на массового героя привела к композиционной распыленности романа, ослабила выразительность конфликта. Но тем явственнее проступили другие художественные достоинства романа. Важным элементом его структуры являются сцены-дискуссии, драматически напряженные диалоги, приближающие роман к сценическим видам искусства. Эти свойства таланта писателя предвещали и его обращение к драме.

Первое выступление Кручковского в роли драматурга состоялось в 1935 году. В этом году варшавский театр «Комедия» поставил сценический вариант «Кордиана и хама». Пьеса, как и роман, была встречена с энтузиазмом прогрессивной общественностью. Спектакли театра сопровождались антиправительственными манифестациями, по вечерам возле театра «на всякий случай» дежурили полицейские фургоны. Стремясь снять пьесу со сцены, власти решили вообще закрыть театр под предлогом задолженности администрацией театра арендной платы за помещение. Тогда после очередного представления «Кордиана и хама» все актеры отказались покинуть здание театра. «Оккупационная» забастовка продолжалась почти неделю и кончилась временной победой бастующих. Первый же спектакль «Кордиана и хама» после забастовки театр дал бесплатно для безработных Варшавы. Вскоре после этого он был все же закрыт. «Пожалуй, редко встречаются в театре случаи такого наглядного, такого ощутимого слияния «репертуарной позиции» и сценических ролей с личной судьбой актеров, сходство или даже тождество художественного переживания с «жизненным», — писал Кручковский об этом эпизоде своей биографии в воспоминаниях «О театрах двадцатилетия».

В 1937 году краковские городские власти не допустили постановки пьесы в Театре имени Ю. Словацкого. «Ничего удивительного, — замечает по этому поводу писатель в воспоминаниях, — в Кракове начиналась тогда серия шумных судебных процессов над участниками крестьянских бунтов… Устроители этих процессов не могли допустить волнующего диалога между историей и современностью…».

В 1935 году театр «Комедия» поставил и первую оригинальную пьесу Кручковского, сатиру на немецкий национализм — «Герой нашего времени». Герой пьесы, мошенник-рецидивист Кароль Гуммель, выдает себя за своего погибшего много лет назад на фронте приятеля Даубмана и пытается втереться в доверие к его родителям. Он опасается разоблачения, но, хотя обман очевиден, в разоблачении никто не заинтересован — ни старики Даубманы, ни деятели нацистской партии, которым нужен настоящий или мнимый герой-фронтовик Даубман для их пропагандистских целей. Так мелкий аферист становится крупным политическим авантюристом.

История возвышения проходимца — предлог для более глубоких обобщений и выводов. Сенсационная карьера Гуммеля могла стать реальностью только в условиях фашизации Германии. Пьеса разоблачала общественное лицемерие немецких обывателей, была острой сатирой на механизм политической жизни гитлеровского государства.

Политический театр — вот к чему стремится писатель уже в первой, во многом еще несовершенной пьесе. Сатирическая заостренность и метафоричность пьесы, специфическая манера ведения действия позволяла критикам выводить ее родословную из немецкой экспрессионистской драмы, сравнивать «Героя нашего времени» с такими известными пьесами, как «Капитан из «Кепеника» Цукмайера или «Карьера Артуро Уи» Брехта. Сопоставление это не лишено оснований, но важно отметить другое: в пьесе скрещивались две характерные для последующего драматургического творчества Кручковского тенденции — интеллектуальное, с обобщающими выводами осмысление злободневной политической темы и стремление раскрыть ее с помощью детальных психологических характеристик персонажей, путем анализа общественно-бытовых конфликтов.

В «Герое нашего времени» тенденции эти не образуют еще стилевого единства. После постановки пьесы на сцене в 1935 году Кручковский продолжал работу над ней, пытаясь более последовательно связать политический конфликт с психологической драмой. В переработанном виде пьеса должна была быть поставлена в сентябре 1939 года в Кракове. Этому помешало гитлеровское вторжение в Польшу 1 сентября 1939 года. В годы войны новый вариант пьесы был утерян и найден лишь незадолго до смерти ее автора. Кручковский вновь занялся переработкой драмы, но не успел довести до конца, и пьеса в незавершенной автором редакции была поставлена в 1963 году на сценах многих польских театров под названием «Приключение с фатерляндом».

Антифашистская тема, поднятая Кручковский в его первой драме, была и одной из центральных в публицистике писателя второй половины тридцатых годов. Это были годы нового этапа в развитии общественной, культурной и литературной марксистской мысли в Польше. Специфика его определялась объединением всех демократических сил в борьбе против европейского фашизма и внутренней реакции. После подъема революционной борьбы, вызванного влиянием Великой Октябрьской социалистической революции в первые годы существования независимого польского государства, вторая революционная волна взметнулась в период экономического кризиса 1929—1933 годов и достигла наивысшего уровня в 1936—1937 годах. Фашистско-диктаторские методы правления, все настойчивее внедрявшиеся польской буржуазией после государственного переворота Ю. Пилсудского в 1926 году, не смогли остановить ее прилива. В середине тридцатых годов на повестке дня было создание антифашистского народного фронта в стране. В борьбу против внутреннего и внешнего фашизма активно включается и Л. Кручковский. Во имя этой борьбы он принимает участие в многочисленных демонстрациях, акциях протеста против полицейского террора, в организованном по инициативе Компартии Польши в 1936 году антифашистском Львовском конгрессе работников культуры Польши, Западной Украины и Западной Белоруссии. Полицейские срывают его лекции и доклады, фашистские молодчики забрасывают его тухлыми яйцами, цензура снимает его статьи из газет, но писатель продолжает вести мужественную, упорную борьбу в защиту своих убеждений.

«Литература на общественном фронте», «Человек и повседневность», «В атмосфере диктатуры», «Почему я социалист?», «Вдоль, а не поперек истории», «Мода как общественное явление», «Женщина вчера и сегодня», «Подвалы литературы» — вот несколько названий публицистических книг, брошюр и статей Кручковского тех лет, свидетельствующих о широком диапазоне его интересов. Кручковский считал, что «публицистика — это документ непосредственного столкновения писателя с актуальными жизненными проблемами времени, свидетельство активного участия в бурном потоке жизни». Писатель не мог быть в стороне от политических, мировоззренческих и литературных споров времени. Его публицистика, как и его романы, разоблачала легенды буржуазных идеологов о «национальном единстве», об «общественной солидарности», она была остро политически направлена против либерализма как мировоззренческой позиции, она расправлялась с поборниками изоляции литературы от жизни общества и со всякого рода идеологическим мракобесием — фашизмом, национализмом, антисемитизмом. «Мы находимся на крутом повороте истории, — обращался Кручковский к читателям. — Порывистые ветры современности так сильны, что захватывает дыхание… Все меньше возможностей выбора, а выбор становится делом все более безотлагательным… Или народная демократия, или фашизм. Выбирайте, граждане!» Публицистика писателя подводила читателей к выводу о том, что узлы классовых и национальных противоречий в буржуазно-помещичьей Польше можно разрубить лишь мечом революции.

Полемизируя с пониманием социализма как категории чисто этической в работе социологически-философского характера «Почему я социалист?» и во многих других статьях, Кручковский с позиции исторического материализма обосновывает свой интеллектуальный и моральный выбор. Как писатель он отстаивает убеждение в том, что в основу художественного творчества должен быть положен марксистский, классовый анализ польской национальной истории и жизни современного общества. Фашистским и националистическим тенденциям Кручковский противопоставлял идею социализма. В социализме видел он наиболее справедливую и прогрессивную общественную доктрину, которая создает возможности для коренного переустройства общества и для расцвета подлинно гуманистической культуры.

В статье «Письмо к правнуку» от 27 января 1939 года, посвященной трагедии республиканской Испании, резко сформулирована одна из проблем, всю жизнь занимавшая Кручковского — писателя, драматурга, публициста. Это проблема личной ответственности каждого человека за историю, проблема «тех, кого ничего не касается, ничего из того, что происходит в огромном человеческом мире». В этом же «Письме к правнуку» Кручковский писал: «…то, что является для меня цепью открытых вопросов, будет для тебя серией фактов, зарегистрированных в учебнике истории. Но я хочу выразить здесь то, о чем не скажет тебе никакая энциклопедия…»

Это письмо — обращение к потомкам не только по форме. Публицистика Кручковского важна для нас не только как историческое свидетельство, как отражение поисков решений кардинальных морально-философских и художественных вопросов времени передовой польской интеллигенцией XX века. И в наши дни многие из вопросов, поставленных Кручковским, являются «открытыми», и творчество писателя, в том числе его публицистическая проза, помогают нам в их решении.