Варвара Спиридонова, ныне покойная

11

Целые выходные Марк просидел, рисуя сайт «Будни веселого трупика» и поражаясь количеству его посетителей и комментариев. Он очень старался не думать, почему Варвара приходила теперь всё реже. После визита Сереженьки минуло уже четыре дня, а от неё не было ни слуху ни духу.

Марк отгонял тревожные и назойливые мысли. Ему и самому тошно было оттого, как много места Варвара занимала в его голове. Это было слишком навязчиво. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, с кем бы ни разговаривал, работал или отдыхал, читал книгу или прорисовывал формулы — всегда, всегда держал Варвару в уме.

Придумывал разговоры с ней, воображал новые встречи, гадал, чем она занята. Такая зависимость невероятно раздражала, злила, Марк срывался на ни в чем не повинных коллегах и продавцах, перестал разговаривать с Бисмарком и перешел в острую фазу мизантропии.

Очевидно было, что так дальше продолжаться не могло.

Отчего-то, — а Марк понимал это даже сквозь свою толстокожесть, — сейчас было бы очень легко оттолкнуть Варвару навсегда. Одна его просьба, и она никогда бы не появилась перед ним больше. Что-то изменилось в их отношениях с тех пор, как она преследовала его в образе старушек и подсаживалась в барах. Сейчас его желания значили бы для неё достаточно, чтобы прислушаться к ним. И Марк уговаривал себя, что он должен попроситься на волю. Поставить точку в этом дурдоме. Вернуться к нормальной, хорошей жизни, в которой не было места никакой мистике, и что хуже всего — этой глухой тоске, свернувшей гнездо где-то в области его желудка.

«Хватит, хватит, хватит, — пульсировало в голове, — я же взрослый человек, это просто смешно. Нелепо. Жалко. Бессмысленно».

А самое главное — Варвара была абсолютно безнадёжна.

В ней не было ничего прочного, ничего фундаментального, ничего, за что можно было бы ухватиться. Той точки опоры, которая помогла бы Марку перевернуть его мир. Только, иллюзия, дух, слабая, рвущаяся на пальцах ниточка.

Привязать к себе это ниточку — значило пустить свою жизнь под откос.

Варвара пришла снова с дождем. Мокрая и прохладная, тонкая майка облепила пышную грудь, тушь текла по лицу. Сложная прическа сбилась набок.

— И кто ты у нас сегодня? — спросил Марк, накрывая круглые плечи полотенцем.

— Оперная дива, — глубоким контральто ответила она, — Гренландия Брик.

— Гренландия?

— Брик. Всё верно, — и Варвара царственным жестом протянула увешанную тяжелыми камнями руку — для поцелуя. — Лесбиянка, как ты понимаешь.

Из чего Марк должен был понять такие частности, было совершенно неочевидно, но уточнять он не стал. Просто по-джентльменски склонился к протянутой руке и коснулся нежной кожи губами.

Тугой комок в горле, очень мешавший ему последнюю неделю, медленно таял.

— Мне надо в душ, — своим невероятным голосом сообщила Варвара, и Марк быстро посмотрел на неё, удивившись странности интонаций. — Я еще сценический грим не сняла, и голова вся в лаке…

— Что с тобой?

В темных, немного крупноватых глазах не осталось никакого перламутра. Только бездонный сумрак.

— Гренландия хочет ребенка, — облизнув густо вишневые губы, сказала Варвара. — Натуральным способом. Она вообще малость повернута на натуральности. Органик фан.

— Понятно, — сказал Марк, — возьми халат в шкафу.

Было одиннадцать вечера. За окном, мигнув на прощание, разом погасли все фонари. Осенний дождь стучал в окна.

Марк распахнул створки и немного подышал, как собака, высунув язык.

Потом, испугавшись, что оперная дива Гренландия Брик простудится после душа, аккуратно закрыл окна.

Достал из холодильника кусок мяса и бросил на сковородку.

Мясо шипело, дождь стучал, Марк дышал.

Пахнуло шампунем, теплом, влагой и родниковой водой, которая, конечно же, никакого запаха не имела вовсе.

— Собираешься ругаться со мной? — спросила Варвара. — У тебя даже спина такая возмущенная, как будто я предложила тебе что-то совершенно немыслимое.

— Так и есть, — сказал Марк. — Чего ты хочешь? Овощной салат или квашеную капусту?

— Марк Генрихович…

— Варвара, не лезь под руку, а то взорвусь, — честно предупредил он.

В полном молчании она наблюдала за тем, как он сервирует ужин. Чисто умытое лицо оказалось симпатичным и удивительно молодым — для такого-то контральто. Густые черные волосы стекали по плечам почти до пояса. Белизна кожи терялась в складках клетчатого мужского халата.

— Как там у Сереги с Лизанькой все прошло? — спросил Марк, припомнив волосатого детину, в котором Варвара приходила в прошлый раз.

— Никак, — встрепенулась она. — Серега переборщил с рыцарством. Лизанька ушла со свидания одухотворенная и еще более недоступная, чем прежде. Пришлось извиняться перед клиентом.

— Я не буду оплодотворять лесбиянку Гренландию, — выпалил Марк и поставил перед Варвара тарелку с едой.

— Вот как целоваться без спросу лезть…

— Варвара, не бузи.

Она надулась. Капризно поворошила вилкой капусту и надула губы.

— Неприятный вы все-таки человечишка, Марк Генрихович! Но предсказуемый — жуть просто. Я как знала, что вы мне откажете, поэтому с Сереженькой еще вчера договорилась…

— С Сереженькой?

— С Сереженькой.

Она смотрела на него упрямо и решительно, хоть некоторая опасливость и покачивалась в уголках темных глаз.

Только ребенка еще ему и не хватало! От оперной, мать твою, дивы!

— Ты мелкая шантажистка, — мрачно сказал Марк, — мелкая, мертвая, противная козявка.

Она повела плечами и одобрительно покосилась на выдающеюся грудь.

— Не такая уж мелкая, — сказала довольно. — Налейте мне вина, что ли.

— А как же твоя органик фан?

— А у вас что? Порошковое вино?

— Белое, красное, шампунь и пиво с воблой. Готов к любому твоему появлению.

Она посмотрела на него сквозь ресницы. В ночной густоте блеснули перламутровые звезды.

— А чернила у тебя есть? — спросила Варвара. — Чернильницу, так и быть, из хлеба слеплю… Мне тут срочно приспичило письмо накатать.

Марк рванул вперед, прежде чем до него дошел смысл её слов. Среагировал исключительно на хрипотцу её голоса.

У оперной дивы Гренландии Брик были полноватые, прохладные, нежные губы — ничего общего с потресканным температурным дыханием Катюши, сурового вегана. Но поцелуй был точно таким же: робким, изумленным, почти испуганным. На этот раз Варвара не пыталась уже сбежать или оттолкнуть Марка, вступала в поцелуй, как в незнакомую воду, осторожно, недоверчиво. Это у Марка сердце едва не выпрыгивало наружу, тяжело и часто билось о грудную клетку. А у его покойницы, кажется, наоборот пульс замедлился, дыхание почти замерло.

Он обхватил ладонями круглое лицо, попытался поймать зрачками ускользающий перламутр.

— Почему ты такая испуганная? — спросил еле слышно, все еще касаясь губами её губ.

— Тебя жалко, — так же тихо ответила она. — Все люди как люди, а тебе вурдалак какой-то достался.

От неожиданно он фыркнул, обдав её горячим дыханием. Она чуть зажмурилась и неуверенным, мимолетным поцелуем прижалась сильнее. Отпрянула, откидывая назад густые длинные волосы.

— Баловство это всё, Марк Генрихович, — строго свела брови.

Он засмеялся.

— А как же натуральное оплодотворение гражданки Брик?

— Придет же вам такая глупость в голову. Гренландия Тихоновна у нас дама почтенная, карьерой своей озабоченная, — оскорбленно сказала Варвара и подцепила вилкой лист квашеной капусту, пожевала его задумчиво и спросила, прищурившись: — мой дражайший убийца, а настоящие, живые женщины у вас были?

— Конечно, — бодро отозвался Марк, искренне надеясь на то, что вопроса «и как давно» не последует.

Но Варвара больше ничего не спросила. Меланхолично грызла капусту и смотрела на Марка грустными воловьими очами.