Забыть оборотня за 24 часа

5. Привет из прошлого

Знаете, так бывает. Живешь себе, живешь. Пьешь, ешь, дышишь отравленным газами кислородом, пытаешься работать и чувствовать себя достойным человеком, а потом просыпаешься… на автобусной остановке, прислонившись виском к стеклянному ограждению. Голова заполнена туманом до краев черепной коробки, а перед глазами — расплывается пустота. И все бы ничего, но до полной кучи происходящего дерьма ты нисколько (от слова совсем) не помнишь, как оказался в этом месте и где твой любимый мини купер. Тина сейчас ощущает именно это — состояние удушающего непонимания. Боли нет, кровь не капает на пыльный асфальт, значит не избили, не попала в аварию. Она должна бы радоваться, но не выходит. Потому что всё гораздо хуже, чем кажется на первый взгляд. Проблема не снаружи — проблема внутри. И это пугает. Причина страха как на ладони: когда пробуждаешься ото сна, хочется видеть свою комнату со старыми плакатами и россыпью фотографий на стенах, а не проезжающие мимо машины, пиликающий светофор и несколько лающих собак. А еще хочется хотя бы слегка понимать, во что ты вляпалась на этот раз. Обморок? Последствия сотрясения? Незнакомые симптомы СДВГ? Любой из вопросов может иметь положительный ответ.

Паника уже за спиной: подкрадывается на цыпочках и легонько проводит холодной ладонью по спине. Смеется над ней. Каково людям, которые забывают мгновения, но помнят всё остальное? Им хреново, а еще страшно и одиноко. Словно ты принадлежишь себе только наполовину. Словно ты потерялся в собственной голове.

— Тина? — возле обочины останавливается шикарная машина, из которой показывается знакомое лицо. Финн умеет появляться в нужный момент, как плохой персонаж какой — нибудь романтической бредятины. — Ты чего здесь расселась? Все в порядке?

Беспокойство Финна напрягает еще больше, чем вся ситуация. Тина садится прямо, растирает пальцами виски и сильно зажмуривается, пытаясь совладать с памятью. Вот и очередной проигрыш: память не подчиняется, выдавая то четкие картины, то расплывчатые обрывки с яркими вспышками света. Словно играя с ней. Словно издеваясь.

— Эй! — повторяет Финн. — Ты в порядке?

— Если бы я только знала… — шепчет Тина, рассеянно поглядывая на свои пальцы. Она переводит испуганный взгляд на Финна и ощущает новый, смертельный прилив волнения. — Господи, Уиттмор, я реально не помню, как тут оказалась. Потеряла сознание, наверное. Или… Черт возьми, я не знаю!

— Поднимай свою задницу, я отвезу тебя в госпиталь, — Финн наклоняется через сидение и открывает пассажирскую дверь.

— Твоя машина уже достаточно сделала для меня, я в нее не сяду. У нас с ней взаимная неприязнь, это я прекрасно помню, — Тина морщится, качает головой и щурится от неприятных покалываний в районе шейных позвонков. Она заводит руку назад, ощупывает кожу, но ничего не находит: ни раны, ни царапины, ничего. Только фантомное чувство вмешательства. — Серьезно, Финн, я лучше пешком пройдусь.

— Твою мать, Тина, садись уже в эту чертову машину, — Финн не унимается, сверкая надменным, но встревоженным взглядом. — Или хочешь порадовать своего отца? Я могу позвонить ему прямо сейчас.

Тина обреченно вздыхает: расстраивать отца раньше времени совсем не хочется. Вдруг она просто перегрелась на солнце? Или упала и снова ударилась головой, а незначительные провалы в памяти — это лишь мимолетные последствия? Нет. Тина точно не будет волновать Джона, когда от прежнего «почти мини — инфаркта» прошло чуть больше недели.

Она поднимается с лавочки, слегка покачивается от легкого головокружения, но постепенно ловит равновесие. Садится в Порше и, захлопнув дверь, расслабленно откидывается на мягкое сидение. Внутри пахнет дорогой кожей, ароматизатором с нотами дорогого парфюма, а кондиционер обдувает разгоряченную на солнце кожу. Не сравнить с её стареньким мини купером, конечно, но преданность своей малютке у неё никто не отнимет. Даже роскошный Порше со своими роскошными внутренностями.

Неловкая тишина заполняет пространство. Тина с интересом осматривает салон, а Финн сильнее сжимает руль, буквально до побелевших пальцев. Оба делают вид, что всё нормально, что ситуация не должна вызывать удивления, но она вызывает. Тина, устав от этого напряжения, дергает уголком губ в попытке улыбнуться, и быстро соображает, что же делать дальше. Нужно бы заговорить, поздороваться для приличия, и плевать, что момент давно упущен. Нужно как — то заполнить эту тишину, пока она не задушила их обоих.

— Слушай, Финн, это может прозвучать нелепо и пугающе, но я все — таки спрошу, — Тина поворачивается к нему и, прищурившись, спрашивает: — Ты знаешь, почему я оказалась на дороге в ночь аварии?

— Пиздец, это просто полный и беспросветный пиздец. — Финн настолько красноречив, что даже Тина не удерживается от смешка. Вырулив на проезжую часть, он недоуменно интересуется: — С каких пор у тебя провалы в памяти?

— Нет, ты не понимаешь. Я помню, как выбежала на проезжую часть, и удар помню, хотя лучше бы забыла, конечно, — Тина замолкает, пытаясь уловить в голове размытую картинку, но та ускользает сквозь пальцы. — Но я совершенно не помню, что делала тогда в той части города. Обычно я смотрю по сторонам, когда перебе… перехожу дорогу. Я ведь дочь офицера полиции, помнишь? Я соблюдаю правила, ну… или хотя бы стараюсь. Как так вышло вообще?

— Ты должна рассказать об этом врачу. Дословно, Тина, тебе понятно? — Финн смотрит на неё обеспокоенным взглядом. — Если понадобится, я могу показать тебя нашему семейному врачу, все — таки я тоже виноват в случившимся, так что…

— Это необязательно, — отмахивается Тина, тщетно копаясь в памяти. — Мистер Данбар отличный врач и выписывает мне Аддерол по льготам. Он очень расстроится, если я променяю его на кого — то другого.

Финн ухмыляется и качает головой, но не перечит — бессмысленно. Между ними снова повисает неловкое молчание, которое, что странно, совсем не хочется нарушать. Только сейчас Тина замечает, что паническая атака сбавила обороты и развернулась вспять. Больше нет страха, режущего изнутри, лишь немного волнения и странное чувство безопасности, приправленное неожиданным спокойствием.

Светофор загорается красным, поток машин останавливается на безмолвный приказ и принимается выжидать ровно пятьдесят четыре секунды до начала движения. Тина поворачивает голову вправо и встречается взглядом с незнакомцем, внимательно рассматривающим её сквозь стекло черного «БМВ». Он красив, его глаза глубокого зеленого цвета, а на лице отросшая щетина. Тина отворачивается, ждет несколько коротких мгновений и поворачивается вновь. Водитель всё ещё продолжает сверлить её опустошенным взглядом, в котором плещется вся горечь мира, перемешанная с обидой. Взор настолько тяжелый, болезненный, что хочется удавиться. Если бы Тина была с ним знакома, то непременно подумала, что тот ревнует, ощущает предательство. Беспощадное. Смертельное для души.

Но Тина видит его впервые, поэтому:

— Твой знакомый? — спрашивает она у Финна, кивая на соседа по проезжей части. — Я не уверена, но мне кажется, что за такие взгляды надо штрафовать. А если он меня проклянет ненароком?

Финн прослеживает направление кивка и замирает; смотрит на каждого из них по очереди, показывая на своем лице весь спектр эмоций. Тина окончательно впадает в ступор. Кто здесь стукнулся головой? Она или окружающие?

— Ты точно в порядке? — на этот раз вопрос звучит от Тины. — Хреново выглядишь.

— Я — то в порядке, а вот ты действительно в полной жопе, раз не помнишь Ноа Васкеса, — выпаливает Финн и нажимает на газ, когда светофор загорается зеленым.

Тина смотрит в зеркало заднего вида и замечает, что «БМВ» даже не сдвинулась с места, выслушивая грозные гудки позади себя.

— Тебе точно надо к врачу, — бубнит Финн, внимательно следя за дорогой. — Отец убьет меня, если с твоей башкой окажется что — то не так. Он меня просто закопает, нахрен, на заднем дворе.

Тина все еще смотрит в зеркало. «БМВ» всё еще стоит на месте. Гудки сигналящих машин слышны до тех пор, пока Финн не выворачивает руль влево на следующем перекрестке, но Тина не зацикливается на произошедшем, почти сразу отбрасывая странные ощущения тоски. Это её не касается. Тина не знает Ноа Васкеса. Не помнит. И она могла бы принести за это извинения, однако не чувствует своей вины.

***

Лечащий врач задает слишком много вопросов. Так много, что хочется послать его ко всем чертям и молча свалить, прихватив с собой полный список собственных проблем и парочку рецептурных бланков. Мистер Данбар спрашивает о прошлом, о настоящем, о семье и работе, о личных отношениях и школьных годах. Спрашивает обо всех мелочах, что произошли с ней за короткий период её существования, а Тина отвечает. На все вопросы, кроме одного.

— Расскажи о последнем годе своей жизни.

Стандартный вопрос для найденышей с проблемами памяти.

— Эм — м–м, сейчас, секундочку. Дайте мне одну лишь…

Проблема в том, что именно здесь начинается противное сопротивление и война с внутренним жестким диском. Провалы возвращаются, как по звонку. Тина собирается с мыслями и говорит доктору со всей серьезностью во взгляде, что помнит подарок отцу на последнее Рождество, но не как его дарила. Помнит учебу в колледже, но забывает, что делала по вечерам после. Снова вспышка, снова головная боль и яркая картинка, размытая акварельными красками, на которые пролили несколько капель воды. Снова пугающая пустота, как по заказу. За что она отыгрывается? Неужели в прошлой жизни натворила столько бед, что вынуждена в этой испытывать на прочность свои нервы? То всплывать на поверхность, то погружаться вглубь мутной воды, но уже гораздо ниже, чем прежде.

Мистер Данбар внимательно осматривает Тину и приходит к выводу, что физические повреждения, помимо старых синяков и ушибов, всё же отсутствуют. Это радует. По крайней мере, отца, которого врач вызвал по собственному желанию, не спросив разрешения у Тины. Она понятия не имеет, насколько это законно, ведь ей уже не шестнадцать, но предпочитает не спорить, хотя бы пока Джон с упоением выслушивает все предположения доктора. Их несколько: последствия травмы головы на затылке во время аварии; непредвиденная остановка сердца или сотрясение мозга, которое вылилось в проблемы с долговременной памятью. Короче, вариантов оказывается столько, что разбегаются глаза — не знаешь, который из них ловить и вытряхивать всю дурь в поисках правды. Тина — умная девочка. Она поняла, что дело дрянь еще в тот самый момент, когда проснулась на автобусной остановке. Хорошо хоть имя свое помнит, и отца, и маму. Особенно маму.

Затем случается то, чего Тина боялась больше всего: мистер Данбар тактично выводит отца из палаты, чтобы поговорить наедине. Официальная версия закончена. Озвучена. Теперь можно сказать на ухо самые страшные вещи, которые пациенту знать необязательно. Тина предполагала, что это произойдет. Тина этого ждала.

Она сжимает в кулаке пузырек с Аддеролом и прислушивается к невнятному шепоту за дверями, но улавливает только отдельные звуки: избирательные провалы, резкое помутнение, амнезия. Вроде ничего нового. Тогда почему так паршиво?