Бункер

* * *

В свою однокомнатную квартирку в Бутово я попала глубокой ночью, взяв из аэропорта такси. Открыв дверь, я почувствовала в коридоре новый непривычный запах. Неяркий свет горел в зале. Неужели, когда я улетала в Екатеринбург, оставила включенным ночник? Я, не раздеваясь, быстро прошла в комнату и застыла в дверях, увидев сидящего в кресле Джона с неизменной книгой в руках. Почему-то, я не удивилась.

— У тебя, наверное, не было совсем свободного времени для чтения, когда ты шпионил? — произнесла я тихо, словно боясь спугнуть чудесную картину любимого мужчины в кресле, в окружении родных для меня вещей, — теперь ты наверстываешь упущенное.

Джон отложил книгу в сторону, плавным движением оттолкнулся от подлокотников и встал.

— Я много упустил гораздо более важного, когда шпионил, — ответил он, пристально рассматривая меня напряженным взглядом. На лице застыло мучительное ожидание. Я вдруг поняла, что он от меня ждет.

— Ты мне сказал, чтобы я произнесла те слова наверху, — двинулась я к Джону, на ходу расстегивая ветровку, — я и говорю. Я люблю тебя, мой шпион. Сильно-сильно. Прости, что так долго шла…

Глаза Джона ярко вспыхнули. Я почти прыгнула ему в руки, беспорядочно целуя и обнимая.

— И ты меня прости, что вломился к тебе в квартиру. А что бы соседи ничего не заподозрили, выходил только ночью, а днем спал, — тихо произнес он в волосы.

— А откуда ты узнал адрес? — прошептала я, подтянув Джона к дивану, усаживаясь к нему на колени.

— Я же шпион, — улыбнулся он, — твоя сумочка с документами всегда была в моем распоряжении.

Я стала целовать его уже более целеустремленно, сильно, яростно. Добиваясь неистового отклика, вынуждая стонать, рычать, стягивать одежду, крепко сжимая в объятьях. Чтобы все грустные мысли вылетели из головы, чтобы между нами остались только бешеная страсть и головокружительный экстаз.

Мы лежали на диване, спаянные в одно целое и тяжело дышали.

— Вот видишь, Наташ, мы связаны, — произнес Джон тихим голосом, — ты чувствуешь меня, я чувствую тебя. Ты была счастлива с родителями, я чувствовал это, и не хотел тревожить. Но когда без тебя стало совсем невмоготу, я позвал, и ты через день прилетела.

Я вспомнила свой сон. Его грустное «Где ты?»

— Нужно было позвать раньше, — пробормотала я, целуя Джона в подбородок, — я после всех этих событий, подъема наверх, двухдневных допросов, навалившихся новостей ничего не соображала. Пришла в себя только у родителей и то, не совсем.

— А меня держали в допросной почти неделю, — я удивленно уставилась ему в лицо, — на меня показали все, как на главного, — Джон хмыкнул, — пока объяснял, кто я, откуда взялся, еще и с иностранным именем…

Я опять начала его целовать, не способная вникать ни во что серьезное.

— А где находится твой коттедж? — с улыбкой промурлыкала я, — страшно хочу научиться ловить рыбу и солить огурцы. Да и комары, наверное, нас заждались.

— Коттедж рядом с Казанью, в поселке Васильево, — ответил задумчиво Джон, — и мы обязательно туда съездим. Но… — он немного помолчал, — мне предложили должность преподавателя в МГИМО, — Джон рассеянно играл моим локоном, накручивал на палец, проводил по губам, щеке, скулам.

— Это же замечательно! — Воскликнула я радостно, — такая интересная работа.

— Не знаю, я еще не дал ответа, — он пристально посмотрел мне в глаза, — после всех этих событий… Я хочу спокойной тихой жизни. Жить с любимой женщиной в своем доме, растить детей, ловить рыбу… Ни о чем глобальном не думать.

Я поднялась на локтях и заглянула ему в глаза.

— Ты все сможешь. И все успеешь. И ловить рыбу, и вырастить детей, и выучить не одну сотню студентов. Я в тебя верю, — и прижалась губами к губам, — впереди длинная прекрасная жизнь.