По ту сторону Бездны[СИ]

На землю опустилась ночь, а она так и не вернулась. И уже лежа в кровати, я еще долго слушала, как тихонько щелкают по доскам пола кошачьи когти, и то в одном, то в другом углу дома раздается печальное вопросительное «мяу». Толстый Рыжий Кош по имени Мар тосковал без своей хозяйки.

Наверное, я ждала, что приедет Анхен и заберет меня домой. А вместо этого Сериэнта довезла меня до вокзала и вручила билет на поезд. Она даже не стала выходить из машины, чтоб со мною проститься. Просто дождалась, пока я захлопну дверцу, и уехала. Что ж, в подружки она мне не записывалась, свой список добрых дел наверняка перевыполнила на месяц вперед, а я и сама в состоянии найти нужную мне платформу. Ну подумаешь, крупнейший транспортный узел. Так и я не из деревни.

***

Тихо приехала домой. Тихо пришла на работу.

— Ну здравствуй, — сказал мне Анхен.

— Здравствуй, — ответила я.

— Ты выглядишь отдохнувшей. Сессию–то сдашь? Пол семестра ж прогуляла.

— Постараюсь. Ты ведь скажешь, что я болела?

— Куда ж я денусь. А ты мне скажешь что–нибудь взамен?

— Что, например?

— Что ты соскучилась. Что тебе надоело меня отталкивать. Что ты готова попробовать стать мне хоть немножечко ближе.

— Я не готова…пробовать…

— Эгоистка. До мозга костей. Была, есть и будешь. Что ж. Живи, как решила, — он уходит к себе в кабинет, и дверь закрывается за ним, и если б можно было вернуться…вернуться в прошлое, чтоб все изменить и переделать…я б вернулась в этот день, и ответила не так, я все бы сделала не так…но вернуться нельзя, время линейно, момент упущен, дверь закрылась. Жизнь продолжается.

И снова девочки из группы завистливо вздыхают, глядя на меня. И снова Анхен лишь через стенку, но такой подчеркнуто–отстраненный. И снова работа, привычная уже, но такая безликая. И мучают мысли. О всеобщей вампирской любви. О Сериэнте, которая не прочь заняться любовью со своим троюродным внуком и человеческой девочкой. И девочка при этом будет — только сосуд, из которого черпают кровь и удовольствие. Анхена она бы уговорила. О том, что стоило бы уговорить еще и меня, речи не шло. Я человек. Меня — просто взять. Как Ингу тогда — через боль и слезы. А что? Тоже себе эмоции. А любовь — это у них друг с другом. А мы не объекты вампирской любви. Мы — всего лишь ее источник. Это их эмоции переплетены там так, что не разобрать, где кончаются твои и начинаются чужие. А наши они просто черпают, словно кашу ложками. Причем, ведь не жадные. Сразу на всех. Если все — это тоже ты. Ну, или почти ты…

Каково это — всех любить? Быть единым народом с едиными чувствами?

Однажды не выдержала, спросила. Время было под вечер, вроде был не сильно занят и настроение вполне себе…Забирала у него очередные бумажки и поинтересовалась.

— Что она тебе пересказывала там? — хмыкнул Анхен. — Жизнь насекомых? Какие, к дракосу, единые чувства? И где там всеобщая любовь? Ты на нее взгляни внимательно. На Сэнту. Где она живет, как она живет, с кем? Так сильно всех любит, что аж глаза б не глядели! Да она с собственным сыном, дай светоч, раз в десять лет видится. Что у нас там за Бездной происходит, знает лишь по неясным слухам, в которые и вникать–то особо не стремится.

— Так что, все это неправда? И нет никакой всеобщей любви? Единого народа в едином экстазе?

— Правда. Неправда. По–всякому. У меня порой такое чувство, Ларис, что ты пытаешься найти некий мифический столб с надписью: «Истина в самой последней инстанции». А дальше подробный список всех самых правдивых правд мира. Хочу тебя огорчить. Такого столба нет. Любая правда многолика. Любая истина переворачивается, если взглянуть на нее под другим углом. Но не перестает быть истиной.

— А если проще?

— Проще? Пожалуйста. Чем меньше у тебя своего, тем больше тебе хочется его иметь. И если мы чувствуем чужие эмоции и фоним своими, то мы с детства учимся свои эмоции закрывать, а от чужих закрываться. И коль чужие эмоции протекают в тебя, становясь твоими, то ты не поплывешь в этой аморфной жиже, а научишься вычленять и дифференцировать. Ведь кроме любви и желания есть еще ненависть и неприязнь, боль и равнодушие. Есть еще мысли, которые у каждого свои. Есть еще цели и интересы, которые порой пересекаются. И подобно тому, как люди учатся врать словами — ради выгоды или просто из вежливости — так и вампиры учатся врать эмоциями, посылая в нужный момент — нужные, закрывая лишние. Наше общество — сложносоставное, его суть не сводится к всеобщей любви в муравейнике. Да, я могу почувствовать каждого как близкого и родного, но я не каждого позову в свой дом и не каждого положу в свою кровать. Мы на то и Высшие, чтоб жить не под воздействием плетения эмоций, но плести их самим. Да, мы способны обретать единство в любви и слиянии, но каждый раз это будет слияние близкий друзей, а не вообще всего народа и не абы кого абы с кем.

— Но ты сам целуешь в губы каждую встречную вампиршу.

— Не каждую. Но лишь ту, кому мой поцелуй будет приятен. Порадует или утешит. В этом нам, несомненно, проще. Вы стесняетесь дарить ласку, не в силах предугадать, как она будет воспринята, нужна ли она. Вы действительно слишком замкнуты на себе, и порой это кажется непреодолимым. Вот как ты сейчас. Испугалась, что мир велик, и зажалась. А мир — он проще, чем все твои страхи. Надо просто поверить, что мир — он правильный, даже если совсем не такой, как тебе бы хотелось. И жить в том мире, что есть, а не в том, что теснится в твоей голове.

— Я пойду, можно?

— Ты, как всегда, побежишь. Можно. Сегодня ты мне больше не нужна.

Странный вышел разговор. Если рассказы Сэнты рисовали мир всеобщей любви и гармонии, мир недостижимого для людей блаженства, то, по словам Анхена, выходило, что этим единством они тяготились, учились закрываться, вычленять свое и попросту врать. И идеалом–то тогда выходили…человеческие отношения. Где каждый сам по себе — то, что так презрительно ругала Сэнта.

Но впрочем, все эти любовно–вампирские теории занимали мой разум ровно до того дня, как Анхен решительно подставил стул к моему столу, сел на него и очень серьезно попросил:

— Послушай меня сейчас, Лариса, очень и очень внимательно.

Я нервно сглотнула. Уже одно то, что он не позвал меня к себе в кабинет, а сам присел к моему столу, делало ситуацию «из ряда вон». Он знал, что кабинет его я недолюбливаю, значит, сказать собирался…точно что–то плохое.

— Я слушаю.

— Завтра у меня будет гость. Важный для меня гость. Он не входит в число моих друзей, но мне крайне важно, чтобы его мнение по ряду вопросов полностью совпало с моим.

— А…он кто?

— Советник Владыки. Фактически — его правая рука, как бы не именовалась официально его должность.

— А он приедет…один?

— Один. Он приедет по делу и ненадолго. Но! Мне не нужны ни малейшие проблемы. И мне нужна идеальная секретарша.

— Нет! — от ужаса получалось только шептать. — Нет, ты же не сделаешь этого со мной, ты же не заставишь, ты же обещал…

— Нет, — он чуть улыбнулся и накрыл мою ладошку своей. От его руки шло тепло, и оно чуть успокаивало, но только чуть, а мне надо было куда больше. — Я обещал, и я не собираюсь тебя заставлять. Я просто хочу, чтобы ты понимала: определенные традиции гостеприимства существуют, они непреложны, и они будут соблюдены.

— Но ты же… но я…

— Но ты этого сделать не можешь. И это значит только, что это сделает кто–то другой. Ты меня слышишь, Ларис? Я не собираюсь тебя для этого использовать. Я не буду это с тобой делать. Ты меня услышала?

— Да. Но кто?..

— Кто–то. Не ты. Ты мне веришь? Не случится безумного срыва?

Смотрю ему в глаза. Верю. Не вижу причины не верить. Он бы просто не стал говорить. Но раз говорит. Подчеркивает.

— Верю.

— Хорошо. Потому, что это еще не все. Теперь то, что касается непосредственно тебя. Помнится, выторговывая себе место под солнцем, ты демонстрировала неплохие навыки владения собственными эмоциями. Можешь повторить сейчас?

— Что?

— Убери эмоции. Закройся. Как ты это делала? Чтоб осталась холодная пустота.

— С-сейчас?

— Да.

Прикрываю глаза и пытаюсь вспомнить. На чем же я…Река. Я позволяю ледяным водам хлынуть, заполняя сознание. Почти ощущаю их ласкающее прикосновение…Сбиваюсь. Его слова слишком взволновали меня, а взгляд слишком пристален и серьезен.

— Почти получилось. Еще раз, — это даже не просьба, приказ.

Пытаюсь. Закрываю глаза и уношусь. Падаю с гор ледяными струями, обтекаю камни, чуть касаюсь плечами берегов. Открываю глаза и смотрю на него сквозь потоки воды. Изображение выходит нечетким — воды, все же, текут неровно…

— Хорошо. Теперь улыбнись.

Улыбаюсь. Не очень помню, что это, но кожа вокруг губ послушно натягивается.

— Завтра я хочу видеть тебя такой. Только такой. Что бы ни случилось. Что бы ни произошло. Что бы ни сказали. Что бы ни сделали. Ты должна быть такой.

Воды уходят, оставляя меня оглушенной, словно выброшенную на берег рыбку.

— Это — ваш идеал секретарши? Пустая восковая кукла?

— Это то, чем ты должна быть завтра. Не привлекай ненужного внимания к своей персоне. Поверь, оно тебе не понравится.

— Но не настолько же…

— Что, жить совсем не хочется?

Нервно сглатываю. Хорошо, будет вам кукла. Я ведь тогда против Анхена смогла, не сбилась, а теперь он на моей стороне, а тот советник вряд ли будет прикапываться. Мимо пройдет, и все. Да, пока он будет в кабинете, он тоже будет меня слышать, вернее, должен не слышать, но это совсем просто. Вот только, как в таком состоянии на звонки отвечать? Ну, как–нибудь, раз это столь важно…

— Далее. Ответ на любой вопрос, который моему гостю может прийти в голову тебе задать, должен начинаться со слов «авэнэ Анхенаридит…» Далее что угодно по смыслу: велел, не велел, хотел, разрешил, запретил, считает, что…У тебя нет своего мнения, у тебя нет своей воли, ты не только делаешь, но и думаешь, что велят. Что велю я. Это понятно?

— Это очень страшно.

— Перестань. Он придет и уйдет, и все останется, как было.

— Да, но ваш идеал — вот это.

— Не мой, и ты это знаешь. Но никакого страха завтра быть не должно. Только то, что я сказал. Мы договорились? Ты не подведешь меня?

— Я постараюсь.

— Нет. Ты сделаешь.

— Я сделаю.

— Хорошо. И последнее, — он раскрывает черную папку, до этого лежащую перед ним на столе, и протягивает мне. — Это надо подписать. Сейчас.

Пробегаю глазами документ. «Я, (фамилия, имя, год и место рождения, семейное положение, паспорт N,) находясь в здравом уме и трезвой памяти, по собственной воле и без принуждения отдаю свою жизнь…»

— По собственной воле и без принуждения я не подпишу такое никогда, и ты это знаешь.

— Лариса, игры кончились. Бери ручку и заполняй.

— Или что?

— Никакого «или». Просто заполняй. Декабрь месяц на дворе. Ты полгода уже у меня работаешь. Этот документ должен быть. Дальше тянуть просто опасно.

— Опасно для кого?

— Для тебя. Заполняй, Лариса, я не шучу.

— Нет! Решил нагнать страха под приезд своего приятеля — и все ради этой бумажки? Здесь написано: по собственной воле. Моя воля категорически против. Нет!

— Не вынуждай меня применять силу.