Дрянь с историей

* * *

Калинина пришла тогда, когда Сеф уже решил, что ждать бессмысленно. Её возможное отсутствие не разозлило, потому что никуда она не денется и возможность допросить ещё выдастся, но раздосадовало: время шло. И ещё больше — расстроило. Да, он ей не доверял, но… Чёрт побери! Когда единственное доступное простое удовольствие в жизни — тактильное, сложно не оценить хорошую любовницу, кем бы она ни была. То, что в комплекте к простым удовольствиям в нынешних обстоятельствах шли сложные отношения, было неприятным, но неизбежным злом, которое вполне компенсировалось уже одной только стойкостью Евы к его природе. А учитывая спокойное отношение к естественной наружности и некоторые другие качества, странно было бы не желать продолжения.

Но всё же она пришла. Уверенно шагнула в комнату, когда он открыл дверь, окинула заинтересованным взглядом одетого в лёгкие тренировочные брюки Дрянина.

— Ты начал пренебрегать личиной? — спросила, с видимым удовольствием сбрасывая туфли.

— К хорошему быстро привыкаешь. — Серафим поморщился и шагнул к столу, чтобы собрать бумаги и выключить технику. Гостью он узнал по шагам и амулет надевать не стал.

— Тогда я тем более не понимаю, зачем такая сложная конспирация. Можно же взять простенький артефакт и не мучиться.

— Я подумаю, — отмахнулся он и обернулся ровно в тот момент, когда Ева подошла ближе. Она ступала тихо, но совершенный слух всё равно улавливал движения.

Женщина, намеревавшаяся обнять Дрянина со спины, такой перемене не расстроилась, положила ладони ему на живот, прошлась ими вдоль узора.

— Что значит этот рисунок?

— Понятия не имею, — признался Серафим. — Скорее всего, что-то вроде родимого пятна.

Он не удержался, легко подцепил Еву за подбородок, вдумчиво поцеловал. Но увлечься себе не позволил, хотя скользящие по обнажённой коже пальцы вызывали живой отклик во всём теле и провоцировали отложить разговор на потом. Отстранился и, продолжая придерживать её лицо и второй рукой — талию, спросил ровно:

— Ева, зачем ты сюда приехала?

— О чём ты? — она нахмурилась. — Я же говорила, решила сменить род занятий, и почему бы…

— Я знаю, кто ты.

— Я тоже догадываюсь, — усмехнулась Калинина, пытаясь свести всё к шутке, но Серафим ощутил, как при его словах она едва заметно вздрогнула, и увидел, как расширились зрачки.

— Ева Игоревна Ямнова, дочь печально известного профессора Градина и вдова его не менее печально известного любимого ученика.

— И что? — она отстранилась, ускользая от мужских рук, и Дрянин не стал удерживать. — Как это мешает мне захотеть сменить род деятельности?

— Информации о твоей энергетической проблеме нет ни в одном досье, ты её скрыла. Дело не в паразите, ты явно сохранила личность.

— Откуда знаешь? — усмехнулась она, села на край тщательно заправленной постели — подальше от Дрянина.

Безнадёжная попытка: комната слишком маленькая, чтобы это могло спасти, если он пожелает схватить. Однако Серафим за ней не последовал, присел на край стола, скрестил руки на груди, наблюдая с непонятным выражением. По этому его лицу вообще сложно читались эмоции, слишком отвлекало пламя в глазах и тёмные трещинки на коже. Но, кажется, он не злился, и это уже немало.

— Я наблюдательный, — сухо проинформировал он. — И встречал достаточно пиявок, чтобы заметить разницу.

— И что? — Ева независимо фыркнула, опёрлась на слегка отставленные ладони, вытянула ноги. Видимое хладнокровие давалось тяжело, но она очень старалась. — С этой особенностью можно жить. Ты же живёшь со своей.

— Ева, не заставляй меня давить, — проговорил он всё так же ровно и невыразительно. — Поверь, тебе это не понравится.

— А сейчас ты, можно подумать, не давишь, — поморщилась она и поднялась. — Знаешь что, я больше не желаю встречаться с тобой наедине. Сейчас вот сглупила, пришла, но больше это не повторится. При посторонних ты ведёшь себя нормально, а вот это… Открой дверь.

— То есть по-хорошему ты не хочешь?

— Ты не имеешь права так себя вести, — огрызнулась она. — Если навёл справки, значит, прекрасно понимаешь, что претензий ко мне у закона нет. Поэтому открой дверь, я не желаю…

Пока она говорила, он поднялся со стола, неспешно приблизился. И вроде по-прежнему оставался невозмутим, но у Евы ёкнуло и оборвалось сердце, а по спине проскребло холодом.

Говорить она могла что угодно, и закон действительно мог оказаться на её стороне. Проблема в том, что до этого закона надо ещё добраться…

Нервы всё же не выдержали напряжения, она дёрнулась к двери, но крикнуть не успела, Серафим оказался быстрее. Стиснул её одной рукой поверх локтей, прижав лопатками к своей груди, второй ладонью мягко придавил горло, и Ева запнулась. Попыталась дёрнуться, но пространства для манёвра не осталось.

— Мне начинает казаться, что тебе просто нравится пожёстче, — с коротким колким смешком заметил Дрянин.

— Пусти! — почти беззвучно просипела она. На пробу дёрнулась, но держал он крепко.

Единственная возможность, которая оставалась — ударить под колено или по стопе, но пользоваться ею Ева не стала. Наверное, в первый момент она успеет вывернуться, но последствия вряд ли окажутся приятными. Бежать всё равно некуда.

Дура, зачем она пришла⁈ Понимала же, что ничем хорошим это не кончится!

— Только не ори, могу не рассчитать силу, — предупредил Серафим и ослабил хватку на горле, дал возможность подышать, хотя из рук не выпустил. — Скажи правду. Обещаю, если ты пришла сюда не для нарушения закона, я никому ничего не скажу.

— А что, запись в моём досье ещё не появилась? — огрызнулась она.

— Нет.

— Хорошо. Я пришла сюда, чтобы найти способ избавиться от этой… как ты сказал, энергетической проблемы.

— Подробнее.

— Ах, подробнее! Ну хорошо, хочешь подробностей… мой отец ставил надо мной эксперименты, раскачивая дар. Мой муж решил использовать наивную дуру для обретения бессмертия и тоже ставил эксперименты, этого тебе достаточно? Или ещё подробнее? — Ева дёрнулась, пытаясь обернуться, и на этот раз Дрянин уже не стал её удерживать. А она — не стала отшатываться, только обернулась к нему лицом и продолжила, нервно жестикулируя: — Он тоже ставил эксперименты! Я в первый раз ему верила, даже не пыталась узнать, что это такое. А потом… Знаешь, как страшно, когда вдруг приходишь в себя посреди ритуального круга в цепях и не можешь двинуться? А любимый человек стоит над тобой с ножом и ты не понимаешь, выживешь ли вообще после этого? Да, чёрт побери, он не спрашивал у меня согласия! Что я могла сделать? Мне было девятнадцать лет! Я… — Будь на Дрянине рубашка, Ева наверняка схватила бы его за воротник. Она и так пыталась напирать, но требовалось нечто куда большее, чтобы сдвинуть адмирала с места.

— Тихо, — наконец оборвал её Серафим. Опять поймал в охапку, прижал к себе.

— Пусти! — глухо потребовала женщина, пытаясь упираться. Но держал он крепко, хотя и удивительно осторожно. — Ты сам хотел знать подробности, так вот, он связал нас, и, когда сам отправился на Ту Сторону, или что там случается с покойниками, связь эта никуда не делась! И она тянет силы. Я пять лет…

— Тихо, Ева. Всё позади, — проговорил он непривычно мягко, легко подхватил её на руки. Женщина тут же осеклась и обмякла — больше от неожиданности, чем по просьбе.

Серафим шагнул к постели, сел, устроил потусторонницу у себя на коленях, продолжая прижимать и поглаживать по спине. Ева умолкла и обессиленно обмякла в его руках, лишь изредка слабо всхлипывая и утирая мокрые щёки запястьем.

Дрянин молчал. К чему он оказался не готов, так это к подобной вспышке со слезами. Нет, слёз тоже мог ждать, всё же привычный для многих женщин способ манипуляции, но… Сейчас Ева в своей истерике была искренней, и как раз это оказалось неожиданно. Она виделась ему другой. Сильной, самостоятельной, уверенной в себе и знающей себе цену.

Почему-то Сефу даже в голову не приходило, что в окружении Градина единственная его дочь могла оказаться такой же жертвой, как многие другие. Просто её берегли и не подвергали процедурам, которые могли угрожать жизни.

— Извини, — первым нарушил он молчание. — Я должен был знать точно.

— Какое тебе дело до моего прошлого?

Ева снова всхлипнула, но слёзы уже прекратились, и она взяла себя в руки. Но не шевелилась. Дрянин со своей манерой поведения разозлил сейчас ещё сильнее, чем во все прошлые разы, и стоило бы вывернуться из его объятий, гордо отстраниться и уйти. Но после короткой яростной вспышки на это не хватало сил. А ещё это было слишком приятно — то, как он сейчас баюкал её в объятьях. Да, сам довёл, но вполне мог и не успокаивать после.

— В университете пропадают ученики, — после долгой паузы ответил Серафим.

— Что, это наконец-то кого-то заинтересовало?

— Наконец-то? — озадаченно уточнил он. — Ты об этом знаешь?

— Все знают. — Она пожала плечами. — Ольга говорила, каждый учебный год пропадают по несколько человек, только это никто толком не расследует, там даже пункт в договоре есть на этот счёт…

— А, ты об этом. — Дрянин поморщился. — Нет, другое. Когда гибнут эти ученики, Смотритель знает о том, что с ними случилось. Я не понимаю, почему ему верят на слово, но начальству виднее. Однако было несколько случаев, когда студенты пропали, а он не в курсе их судеб. Я приехал расследовать эти случаи, не афишируя проблему, чтобы не спугнуть преступника.

— И чему обязана такой откровенности? — проговорила Ева.

— Я хотел попросить тебя помочь. Нужно, чтобы…

— Ты издеваешься? — от возмущения у неё даже появились силы на то, чтобы отстраниться и поднять голову, чтобы заглянуть мужчине в лицо. — Ты вытираешь об меня ноги и надеешься, что после этого я стану тебе с чем-то помогать⁈

— Ты утрируешь, — он поморщился. — К тому же ты сама отказалась разговаривать по-хорошему.

— По-хорошему⁈ — прошипела она возмущённо. — Пусти! — Серафим удерживать не стал, Ева поднялась на ноги и отступила на шаг — так было спокойнее. — Это ты называешь по-хорошему⁈ Когда от кого-то требуется помощь, его об этом вежливо просят, а не…

— Восемь студентов, — оборвал её негодование Серафим. — Четверо парней на осеннее равноденствие, четыре девушки — на весеннее. Случаи не сразу объединили и заподозрили серию.

— Ты хочешь сказать, что кто-то прямо здесь проводит ритуалы с человеческими жертвами? — Калинина тут же сдулась и похолодела, сообразив, к чему он клонит.

— Всё на это указывает. И тут вдруг в университете объявляется дочь Градина с очень странной недокументированной особенностью. Что я должен был подумать?

— Что я только что сюда приехала и раньше не бывала возле Котла! — резко возразила она.

Но с раздражением почувствовала, что — да. Она понимает его реакцию и подозрения. Она на его месте тоже не верила бы на слово. И вряд ли поверила бы после рассказа.

— Или пришла на помощь сообщнику, — продолжил Серафим. — Или он вызвал тебя, потому что добился нужного результата.

Ева опустилась на стул у стола и ничего не сказала. А что тут скажешь? Мысли он читать не умеет, в душу не заглянет, откуда взяться доверию?