Последний проблеск света

Мы почти справились.

Я задерживаю дыхание, когда мы взбираемся на вершину холма и начинаем спускаться по другому его склону. Теперь мы уже вне пределов видимости лагеря. Мы это сделали.

Пикап все еще едет следом.

И шумные головорезы в долине понятия не имели, что мы тут были.

Трэвис забирается на пассажирское сиденье рядом со мной.

— Теперь можешь поехать побыстрее, — бормочет он. — Но пока не включай фары.

— Ладно. Но если я въеду прямиком в озеро или скалу, я не виновата. Я ничего не вижу.

— Знаю. Просто постарайся.

Я прибавляю скорость примерно до 30 км/ч, посчитав, что это достаточно медленно, чтобы нечаянное столкновение не нанесло большого урона. Когда мы съезжаем с холма, Трэвис говорит мне остановиться. Мак уже за рулем пикапа, и он останавливается рядом.

Он включает фонарик, чтобы мы видели друг друга.

— Через два-три километра отсюда будет старая церковь, — говорит Мак. — Мы иногда используем ее как убежище. Я подумал, что если караван добрался туда, то там они и будут. Если нет, мы можем провести ночь там и попробуем найти их завтра.

— Звучит здорово, — отзывается Трэвис. — Показывай дорогу.

— Ты можешь теперь сесть за руль? — спрашиваю я у Трэвиса.

— Конечно.

Мы перелезаем друг через друга, чтобы поменяться местами, и я нечаянно наступаю псу на лапу, отчего он тихонько и обиженно тявкает. Я плюхаюсь на сиденье, которое уже кажется моим привычным местом. Если у меня и есть дом, то он на этом сиденье, в этом джипе. С Трэвисом и псом.

— Ты очень хорошо справилась, Лейн.

— Спасибо. Правда, теперь могу немножко расклеиться.

— Вперед и с песней.

На самом деле, я не расклеиваюсь, но могу дышать посвободнее. Мак не включает фары, но оставляет фонарик. Анна, наверное, держит его на переднем сиденье. Это слегка освещает им дорогу, а Трэвис может следовать за точкой света.

Мы добираемся за церкви меньше чем за полчаса.

Она расположена в конце длинного съезда от маленькой сельской дороги. Прежде, чем мы минуем половину пути, нас останавливают охранники. Подъездную дорожку перегородили три грузовика, выстроенные бок о бок.

Мак кричит им, и как минимум один узнает его и с энтузиазмом приветствует.

Они отгоняют один грузовик, чтобы пропустить нас, но прежде проверяют оба автомобиля, убеждаясь, что Мак не соврал.

Мы едем к церкви.

Первый, кого я вижу стоящим у входа с пистолетом и светильником на батарейках — это Бобби Фрейзер.

Он жил через улицу от меня. Он был нашим окружным прокурором. Одним из тех мужчин, что всегда надевают костюм в церковь.

Мы нашли выживших из Мидоуза.

Мак выбирается первым, объясняет, кто мы и зачем мы здесь. Затем остальные выходят из машин, берут вещи и необходимые припасы.

Когда мы подходим к двери, Бобби смотрит на меня через треснувшие стекла очков.

— Лейн? Это малышка Лейн Паттерсон?

— Да, — отвечаю я с улыбкой. — Это я.

— Господь мой, девочка. Я уж думал, что никогда тебя не увижу, — он опускает винтовку и обнимает меня. Затем глядит через плечо и вздрагивает. — Трэвис? И ты тоже тут? Сукин ты сын.

Трэвиса он тоже обнимает.

Вход ведет в огромный общий зал. Он освещен свечами и светильниками, так что трепещущий свет не слишком яркий. Но я вижу людей, собравшихся в просторном помещении.

Может, человек триста.

Беглым взглядом я не узнаю никого, кроме Бобби.

Он громко кричит:

— Шэрил! Шэрил! Иди сюда! Ты не поверишь!

Мое нутро сжимается. Трэвис делает шаг вперед. Прочь от меня.

Я слышу восторженный визг.

Затем вижу бегущую женщину.

Она бросается в объятия Трэвиса.

Он крепко ее стискивает.

Он был женат на ней. У них был общий ребенок. Он был с ней еще в старших классах и во все последующие годы.

Развод мало что значит, когда мир вот так развалился на куски.

Конечно, он до сих пор любит ее.

Он принадлежит ей куда сильнее, чем когда-либо будет принадлежать мне.

Мое горло болит, но я стараюсь улыбнуться, когда Трэвис опускает руки, и Шэрил делает шаг назад.

Она красивая. Я знала, что так и будет. Она высокая и длинноногая, со светлыми волосами.

— Поверить не могу, что ты нас нашел, — говорит она ему, и ее голос надламывается от эмоций. — Ты преодолел все это расстояние в одиночку?

— Не в одиночку, — Трэвис поворачивает и подзывает меня жестом. — Я был с Лейн. Ты с ней знакома?

Я подхожу ближе, поскольку у меня толком нет выбора. Такое чувство, будто я лезу во что-то личное, но я улыбаюсь Шэрил и говорю, что рада познакомиться.

Шэрил окидывает меня долгим взглядом.

— О да, — говорит она с улыбкой. — Я помню, что видела тебя. Я знала твоих бабушку и дедушку. Так ты все это время была с Трэвисом?

Вопрос абсолютно дружелюбный, но ударяет по мне как обвинение. Я откашливаюсь.

— Мы наткнулись друг на друга. Оба направлялись в Форт-Нокс. Вместе было безопаснее. По крайней мере для меня.

Шэрил кивает, толком не обращая на меня внимание, и поворачивается обратно к Трэвису. Ее лицо искажается.

— Поверить не могу, что ты меня нашел, — она снова обнимает его и плачет на его груди.

Он обнимает ее в ответ.

Я отворачиваюсь, все мое горло ноет как рана.

Он не мой.

Он не мой.

Теперь все иначе.

Я не буду вести себя как эгоистичный ребенок и слепо цепляться за все, что мне хочется.

Вот так теперь все будет.

Я наконец-то нашла жителей Мидоуза, но это уже не ощущается как мой город.

Это не мое место.

Я не уверена, что хочу оставаться с ними.

Может, я уйду с Маком и Анной.

Тут для меня ничего нет.

Трэвис до сих пор крепко обнимает Шэрил.

Я чувствую мягкое касание к руке, поворачиваюсь и вижу Анну. Она улыбается, но ее лицо выражает сочувствие. Не знаю, что она видит в моем взгляде, но у нее очень добрые глаза.

— Я вижу других жителей Мидоуза вон там в дальнем углу. Хочешь поздороваться?

Я с благодарностью киваю.

— Да. Было бы здорово.

Мы уходим, оставляя Шэрил в объятиях Трэвиса.

От Мидоуза тут всего сорок семь человек, и большинство из них собрались в группу в углу. Некоторые спят, но большинство сидит, разговаривает или ест суп.

Я здороваюсь со всеми. Многих я знаю, другие выглядят знакомо. Я стараюсь быть дружелюбной, поболтать со всеми, ем миску супа, которую мне кто-то всучил. Но через полчаса я уже не могу это выносить.

Многие из этих людей мне нравятся, но я их не люблю.

Есть Анна. Ее я люблю.

И Трэвис.

Его я тоже люблю.

Вот и все.

Все остальные люди, которых я знала и любила, которые ушли с остальным городом, должно быть, умерли где-то по дороге.

Я даже не спрашиваю о них.

Я точно знаю, что они погибли.

До падения астероида в моем городе жило три тысячи человек.

Теперь осталось пятьдесят, включая меня, Трэвиса и Анну.

Вот в таком мире я теперь живу.

Люди, которых ты любишь, не задерживаются в твоей жизни.

Эмоции так завладевают мной, что я не могу поддерживать светскую болтовню и наконец-то ссылаюсь на измождение. Я нахожу пустое место у стены, расстилаю спальник и использую сумку в качестве подушки.

Я поворачиваюсь на бок лицом к стене. Крепко обнимаю себя.

Спальник пахнет Трэвисом. Он принадлежит Трэвису. Наверное, мне не стоит по-прежнему им пользоваться. Сегодня спальник понадобится ему самому. Но мне больше не на чем спать.

Трэвис до сих пор с Шэрил. Я старательно не смотрела на них, но знаю, где он.

Он имеет полное право быть там.

Они многое прошли вместе. Они потеряли ребенка.

Она, наверное, думала, что больше никогда его не увидит.

В моей жизни никого такого нет. Только моя учительница английского в девятом классе.

Все остальные люди, с которыми у меня было общее прошлое, погибли.

Даже Трэвиса у меня больше нет.

Я думала, мы доберемся до Форт-Нокса, и я наконец-то сумею перевести дух. Наконец-то расслабиться. Быть в безопасности.

Но это были лишь детские грезы. Мне надо было догадаться.

Ничто хорошее не задерживается в этом мире.

Все оказывается отнятым.

Ощутив что-то влажное на щеке, я дергаюсь и осознаю, что это пес нюхает мое лицо.

Я думала, он останется с Трэвисом. Я дрожу от эмоций, освобождая для него место между моим телом и стеной. Он ласково лижет мое лицо, будто чувствует, что что-то не так. Затем сворачивается калачиком и сразу засыпает.

Я прижимаю его к себе, находя утешение в его теплом лохматом теле. Он тихонько храпит.

Ну, хотя бы пес меня любит.

Хочет видеть меня рядом.

Теперь все иначе.

Трэвис не мой.

Мне надо привыкнуть к одиночеству.

Я пытаюсь быть сильной, но я не такая сильная, как мне хотелось бы. Несколько слезинок вытекает из моих глаз.

— Вот ты где.

Голос удивляет меня так сильно, что я резко дергаюсь, заставляя пса поднять голову и наградить меня сонным недовольным взглядом.

Это Трэвис. Он стоит на коленях рядом со мной.

— Я тебя везде искал.

— Я была тут, — я стараюсь говорить нормально, но терплю сокрушительный провал.

— Надо было сказать мне, что ты ложишься спать, — его тон звучит легко и естественно, но потом он, видимо, присмотрелся ко мне хорошенько. Он опускает руку и смахивает одну мою слезинку большим пальцем. — Ох, милая.

Я уже не могу перестать трястись. Я зажмуриваю глаза, надеясь, что слезы не вытекут. Я все еще лежу спиной к помещению, спиной к Трэвису.

Он расстегивает спальник и приподнимает верхнюю часть, чтобы забраться под нее. Поскольку я не поворачиваюсь, он пристраивается к моей спине и обнимает меня рукой.

Из-за положения пса передо мной Трэвису приходится обнимать и меня, и пса.

Я дрожу, шмыгаю носом и стараюсь не рыдать, пока он прижимается ко мне сзади.

— Мне так жаль, — бормочет Трэвис минуту спустя. — Мне так жаль, Лейн.

Я думаю, он говорит о Шэрил. Он говорит мне, что понимает. Что он не может быть со мной, как раньше, и ему жаль, что это причиняет мне боль.

Я уверена, что именно об этом он и говорит.

Затем его тихий, хриплый голос доносится до моего уха.

— Мне жаль, что это не то, на что мы надеялись. Мне жаль, что Форт-Нокс не смог дать нам безопасность. Мне жаль, что осталось так мало наших. Мне очень жаль, что для тебя нет безопасного места. Мне жаль, что так много наших умерло.

Теперь я плачу по-настоящему. Он кажется таким нежным.

— Это неправильно. Что у тебя отняли все. Даже надежду на Форт-Нокс. Неправильно, что у тебя никого не осталось.

Я сильно шмыгаю носом и вытираю щеку о спальник.

— У меня есть пес.

Он надломлено фыркает.

— Да. Верно. У тебя есть пес.

Я не должна позволять ему обнимать меня так. Я не должна вот так искать у него утешения.

Мы посреди очень людного общего зала церкви. Мы в темном углу, но освещение все равно мерцает. Люди могут нас увидеть. Вокруг нас полно жителей Мидоуза — людей, которые знали меня как подростка, как чью-то внучку. Людей, которые выросли с Трэвисом.