Цветок вампира - аконит

Мои опасения оказались не напрасны. В сквозной арке, ведущей во двор посреди безликих домов, Никита нагнал девушку. Мгновение, и он обхватил девушку со спины, плотно прижав одну из ладоней ко рту, не позволяя жертве издать ни звука, и потащил к стене. Хищные глаза сына даже в полутьме светились красным, точно были окрашены флуоресцентной краской. Вот только в глубине предвкушающего беду цвета, я углядела нечто новое, что легко могла понять. Жажда и отчаяние взяли над ним верх. Действовать нужно было немедля.

Решительно я подскочила к сыну, а он, как собака у которой вот-вот отнимут кость, поспешил выпустить клыки и был уже готов вонзить их прямо в безукоризненно светлую кожу на шее девицы. Сама не зная, что творю, я вскинула собственную руку и направила прямо ко рту сына. Острые клыки пронзили кожу также легко, как острый нож подтаявшее масло. Глаза Никиту застыли в изумлении, но природа хищника взяла вверх, и я услышала, с каким облегчением он сделал первый глоток. Второй. Третий. Руки его ослабили хватку, и незнакомая девчонка тут же рванула вперёд, убираясь подальше, без оглядки. Сын же, обхватил руками мою, всё плотнее прижимая карту плоть ко рту, жадно высасывая каплю за каплей. Осторожно, я принялась гладить его по волосам, приговаривая фразы, которые, как мне казалось призваны успокоить. Его внешним вид вновь приобрёл краски. От тёмных синяков под глаза вскоре не осталась ни следа, а кожа приобрела здоровый розоватый румянец. Так мы и стояли, пока Никита, насытившись, не скользнул спиной о стену, опустившись на пол. Когда всё закончилось, он широко раскрытыми глазами смотрел на меня, будто не понимал, что вообще произошло, но, говоря откровенно, я и сама не смогла бы объяснить. Всё произошло на уровне инстинктов, точно с лёгкой подачи судьбы.

— Нужно уходить.

Я протянула к сыну руки, предлагая помочь подняться. Он посмотрел на ладонь с опаской, но всё же принял. Ноги сами понесли меня обратно, в сторону леса, таща сына за собой. Во тьму, подальше от любопытных глаз.

Никита не принял мою историю сразу, даже несмотря на факт, что все в его семье были обычными людьми. Неверие било по мне, точно пощёчины, но я держалась. В конце концов, у меня не было ни одного доказательства, которое Никита мог бы увидеть своими глазами, кроме зеркала, отражающего общие черты. Вот только способен ли их разглядеть то, кто искренне боялся истины?

Должно быть, в тот день он бы упорхнул обратно, в свою привычную жизнь, оставив родную мать за скобками уравнения, если бы не жажда.

Другой источник крови ему было не сыскать. Поначалу он отверг моё предложение изредка встречаться, чтобы утолить жажду, но, выслушав аргументы, понял: такой вариант легче всего. Никита не хотел навредить ни девчонке, ни кому бы то ни было ещё, но что он мог поделать с истинной природой? Лишь найти того, кто будет согласен отдать кровь добровольно.

Я пользовалась нашими редкими встречами, стараясь рассказывать о себе как можно больше. Первое время он молча прижимал к губам мою ладонь и, не проявляя никакой заинтересованности, уходил, стоило насытиться, но я не сдавалась. Примерно на шестую встречу, когда рассказ зашёл про мою беременность и то сладкое чувство ожидания своего дитя, Никита впервые принялся задавать в ответ вопросы.

Время между кормёжками стало расти, и я поняла, что не могу жить посреди леса, сводить своё существование к ожиданию от встречи до встречи. Разве стоило сбегать из одной клетке, чтобы собственноручно отправиться в другую? Я стала ходить по вечерам в придорожные бары и забегаловки у трассы, первое время изучая обстановку и при возможности, питаясь. Текучка из дальнобойщиков оказалась лёгкой добычей: достаточно только предложить подвыпившего водителя уединиться где-нибудь вдвоём. Я старалась действовать осторожно, выбирая только тех, кто в городе оказался проездом на случай, если не сдержусь и всё кончится плохо. Первые месяцы удача была на моей стороне. Я научилась действовать настолько мягко и осторожно, что некоторые дальнобойщики и вовсе принимали укусы за своего рода любовную утеху. Хотя, быть может, их психика включала своеобразную защиту, мешая пониманию происходящего в действительно на нечто более приятное.

Но в то время как жажда Никиты постепенно притуплялась, моя же, наоборот, только усиливалась и, в один из дней, оказавшись в салоне очередной фуры, я не сдержалась. Смогла остановиться лишь тогда, когда тело здоровяка подомной совсем обмякло, а дыхание остановилось. Помня содеянное в больнице, я поклялась самой себе, что больше никогда не отниму чужой жизни, но эта кровь… она будто шептала мне сладостные речи, призывала испить до последней капли, чтобы заполнить пылающую в груди пустоту.

Только увидев перед собой бездыханное тело здоровяка, я пришла в себя. Осознание, что произошло непоправимое, уже вовсю пряло сети страха, окутывая не только разум, но и дотрагиваясь до сердца. Впервые я смогла понять ценность чужой жизни, без оглядки на животные инстинкты, легко в оказывающие во главе угла и притупляя иные, человеческие чувства. Казалось, во мне вновь расцветало людское и если бы часть меня так отчаянно не держалась за мысли о сыне, должно быть обращение легко стёрло всё светлое, присущее с рождения. Что-то во мне изменилось, но лишь на короткое мгновение. Едва понимая, что делая, я вспорола зуба кожу на запястье и плотно прижала ко рту уже мёртвого дальнобойщика. Капли предательски соскальзывали с его губ, точно иначе было не усвоить урок, но я не сдавалась. Какой-то древний инстинкт шептал, что стоить надкусить плоти мужчины и, я поддалась: склонилась прямо над шеей и медленно принялась вводить свои клыки. По привычке хотелось сделать глоток, вытянуть последние остатки живительной влаги, но что-то мне подсказывало – стоит подождать.

Стоило мне замереть, как непривычно свело всю челюсть, а вслед за этим чувством пришла боль, впервые за долгое время. Мои клыки будто обратились в оголённые нервные окончания. Щипало ужасно, и я хотела уже отпрянуть, напуганная новым чувством – всё же даже падение с высокого расстояния было мне теперь нипочём – но внутренний голос строгим тоном велел держаться. Однако, это оказалось выше меня и когда боль достигла пика, я оторвалась от шеи и заметила, как тягучая сверкающая жидкость, тонкой линией протянулась от места укуса до моего лица. Мгновение и тонкая нить разорвалась и на лицо отскочила пара капель, которые я поспешно стёрла тыльной стороной ладони, но стоило отставить руку, как удалось разглядеть её. Серебристая субстанция, как свет от полной луны, мерцала на коже. У неё не было ни запаха, ни, казалось, температуры. Не прошло и пары секунд, как жидкость принялась пузыриться и ушла глубоко под кожу. Я прислушалась к собственным ощущениям и не заметила никаких изменений внутри, вот только в кабине едва слышимо вновь отозвалось второе сердце.

Так и появился в моей жизни Глеб. Добродушный здоровяк, исправно проезжающий через полстраны доставляя товары из одной точки в другую. Даже изменившись, первое время он не терял себя. Был рассудительным и внимательным. Заботился обо мне несмотря на содеянное. Он был не готов менять свою жизнь, наивно полагая, что обращение зависело лишь от наших внутренних выборов, и даже я поверила его рассуждениям. Мы попробовали жить нормально, продолжая выезжать на рейс вдвоём. Смена места действовала на меня воодушевляюще: я ведь никогда раньше не покидала Ксертонь. Новые города встречали тысячами огней, маня перед носом началом полноценной жизни, полной возможностей.

Мы пытались обмануть судьбу, питаясь друг друга кровью, но вскоре начали замечать, что утоляем жажду совершенно по-разному: в то время как моя кровь меняла Глеба к лучшему, раскрывая внутри улыбчивого здоровяка самое лучшее, светлое, я же открывала новые пороги безумия. Казалось, день за днём жажда лишь сильнее схватывала горло, а за ним и едва бьющееся сердце. Что-то скреблось внутри меня, желая выбраться наружу, как тогда, в стенах больницы, но я держалась, думая, что нужно просто перетерпеть. Укротить зверя внутри, дрессируя его получше и какое-то время это и правда получалось.

Между рейсами я продолжала возвращаться к сыну, даруя и ему кровь. Шли месяцы и вскоре, мы начали замечать, что и для него этого ставилось мало, точно животворящая жидкость внутри меня слабла с каждым разом. Я попробовала отдалиться от Никиты, опасаясь, что моё безумие каким-то образом передаётся остальным через кровь. Просила Глеба брать другие, более притяжательные рейсы, чтобы возвращаться в город реже, имея при себе достойную отговорку – сил рассказать другим о своих догадках не было, как и хоть сколько-нибудь весомых доказательств.

На рейсе в Омск всё вышло из-под контроля. Не осознавая себя, я подловила девушку и высосала до последней капли. Пришла в себя, только когда дело было сделано и расплакалась. Понимаешь, Ася, я не хотела становиться убийцей, но едва ли могла совладать с новой природой. Смотря на свою жертву, я представляла, скольких лет обычной, нормальной жизни лишила эту девушку, задаваясь вопросом, что вообще она могла успеть до того, как попасться мне в руки? Размышляя об этом, меня удушало чувство вины за все те возможности, которые никогда больше не воплотятся, растворишься в безликой ткани небытия.

И тогда что-то внутри наивно шепнуло, что я способна не только забирать жизнь, но и даровать. Всё же Глебу жилось вампиром не так уж плохо. Зацепившись за эту идею, я укусила девушку, надеясь, что время ещё есть, но вместо счастливой развязки, сделала только хуже. Пронзительный крик разрезал ткань умиротворяющей тишины ночи. Кожа девушку тотчас покрылась испариной, точно внутри неё всё пылало. Тело билось в дьявольской пляске. Кости хрустели одна за другой, в то время как конечности извивались в неестественных позах, будто она была не человеком вовсе, а хрупкой игрушкой в руках неумелого кукловода. Я смотрела во все глаза на ужасную картину и не знала, как остановить этот кошмар. Надежды, что вскоре всё прекратится, у меня не было, смотря, как отделяется одна часть тела от другой. Не придумав ничего лучше, я выбрала единственное живое - её сердце - и вырвала из груди. Лишь тогда взгляд девушки потух, а лицо, наконец, покинул отпечаток невыносимой муки.

Самостоятельные исследования стоили слишком дорого, чтобы продолжать. Я не хотела позволить своему сыну, пройти через тот же ад, в котором едва ли возможно для таких, какими были мы, исправить сделанное. Нужны были ответы и, что-то мне подсказывало, где их раздобыть.

Вернувшись в город, я отправилась под покровом ночи в больницу. Добравшись до кабинета доктора незамеченной, принялась искать записи, которые могли бы помочь, но если где и находились открытые исследования о вампиризме, то точно не здесь. Да, здесь всё ещё находились наблюдения обо мне, но ничего более. Искать нужно было в другом месте. Возможно, дома у доктора Смирнова. В конце концов, именно там он мог не скрываться, окружённый такими же созданиями, как и он сам. Порождениями его же крови, я подозревала.

Рассказ Галины начал напоминать мне изощрённую пытку. Вампирша не жалела деталей, описывая свою историю, вот только чем дольше я слушала, тем больше ускользала суть, для чего она всё это рассказывала. Поднялся морозный ветер, за которым волной разнеслось потрескивание тонких ветвей. Самым удивительным было ощущение, что дуновение показалось мне скорее контрастным на фоне заснеженной картины. Я не чувствовала больше холода, будто вокруг вовсе и не было зимы. Тело, наоборот, будто горело, точно пытаясь согреть своего обладателя изнутри, лишь бы дослушать рассказ. Когда уже речь пойдёт о Косте, а не о внутренних проблемах женщины, которая никогда не планировала стать вампиром и теперь разбиралась с последствиями чужого решения? Нетерпение усиливалось вместе с внутренним жаром, и я поняла, что терпеть, нет больше ни смысла, ни сил. Я оборвала Галину на полуслове: