Невольница: его проклятие

Глава 54

Он напряженно смотрел на меня, будто все еще ждал, что я передумаю. Передумаю и развяжу ему руки. Я слышала его шумное дыхание, видела твердые поджатые губы, как напряглась челюсть. Я почувствовала тиски пальцев на плечах и похолодела. Неужели я просчиталась? Что ж… поделом. Стало горько, но вместе с тем почти смешно. Поделом. Я стерплю. Я уже многое стерплю. Несмотря ни на что, я наивно поверила, что он может быть другим. Я хотела в это верить, но люди не меняются. Никто не становится лучше.

Вот так жестокие уроки один за другим гранят человека по своему черствому подобию. Оно и к лучшему: очерствев, уже ничего не ждешь, а если не ждешь — не разочаровываешься. И тогда наступит спокойствие, которого я так хочу. Помнится, старуха Карпата любила твердить одну поговорку: «Дураков надо учить». Никогда не понимала ее смысл, эти слова казались пустышкой, ерундой. Но теперь я согласна: дураков надо учить, и если дурак не учится — это его вина и его проблема.

Теперь это моя вина и моя проблема. Но теперь я буду свободной.

Я глубоко вздохнула, готовясь принять все последствия своего решения, и почувствовала, как его губы мягко коснулись моих. Я сжалась, напряглась, и не сразу поняла, что хватка ослабла. Его рука скользнула по спине, погладила шею. Пальцы нырнули в волосы, придерживая голову. Он покрывал легкими поцелуями мои щеки, окутывая знакомым запахом табака и амолы. Я боялась даже дышать, что-то сделать не так, разрушить эту хрупкую, зыбкую реальность. Другая его рука опустилась на талию, и он поводил большим пальцем, поглаживая через тонкую ткань. Я вновь коснулась его лица, провела по шее. Он снова поймал мои губы, и я раскрыла их, предвосхищая нетерпеливое давление. Целовала робко, постоянно опасаясь, что он вот-вот сорвется. И он сорвался. Губы стали жесткими, яростными. Руки легли на плечи и сорвали платье к ногам. Он притянул меня к себе, но хватка тут же ослабла. Де Во отстранился, будто очнувшись, какое-то время сосредоточенно смотрел мне в глаза.

Не хочу больше сомневаться, убеждать себя, иначе сойду с ума. Если хочешь кого-то обмануть — нужно самому в это поверить. Сегодня это мой мужчина. Точка. А потом я свободна. Как ветер.

Я потянулась сама. Встала на цыпочки, поймала его губы. Ладони скользили по рельефной груди, оглаживая выступающие мышцы. Теперь я целовала его. Как умела. Обвила руками шею, зарылась пальцами в волосы. Это ощущение струящегося шелка придало спокойствия. Я перебирала и перебирала пальцами, сосредотачиваясь на этом мягком скольжении, закрыла глаза. В тот момент я уже не думала о поцелуе, просто целовала, принимала его ответ и с изумлением замечала, что во мне что-то отзывается. Память тела? Оставляет ли седонин следы? Наверняка, Ларисс не до конца осознавал его действие — едва ли его когда-нибудь применяли к высокородным. Как выборочное действие яда бондисана… Я слишком хорошо помнила, как меня скручивало от похоти, как по коже разливались неистовые жаркие волны, как я мучительно хотела его рук, прикосновений. Как почти умоляла и готова была наброситься сама. Эти разрушительные воспоминания смешивались с реальностью, воспаленно бились в голове. Сжигали. Я уже не различала их. Я спустила с плеч его халат, сама испугалась такой смелости, на миг замерев, но де Во лишь разжал объятия, позволяя лиловому шелку упасть на ковер.

Он подхватил меня на руки, уложил на кровать и навис надо мной, занавесив волосами, будто шторой, словно отгородил от всего, запер. Долго разглядывал мое лицо, и в воздухе висело только наше сбивчивое дыхание. Я обвила его шею, потянулась к губам и почувствовала тяжесть его тела, но он снял мои руки, сжал запястья и прижал к постели у меня над головой. Обездвижил, будто все еще боялся, что я начну сопротивляться.

Его поцелуи тронули шею, спустились на грудь. Он, наконец, разжал руки, пальцы с нажимом теребили сосок, другой накрыли горячие губы. Язык чертил раскаленные круги, но внезапно сжали тиски зубов, разливая по телу мучительно-приятную боль. Я не сдержала стон и выгнулась навстречу, зарываясь пальцами в волосы, прижимая его к себе. Я уже ни о чем не думала.

Его рука скользнула по ноге, сжимая плоть, пальцы огладили внутреннюю сторону бедра, коснулись самой чувствительной точки, заставляя меня задержать дыхание, и замерли. Я открыла глаза и увидела его тяжелый пристальный мутный взгляд. Он вновь коснулся с нажимом, не отводя глаз, добился судорожного вздоха и снова остановился. Я понимала, чего он ждет.

Я облизала губы:

— Еще.

Он задышал глубже, я наблюдала, как ходит его грудная клетка, но он не торопился. Все еще смотрел так, что у меня внутри разливался жар.

— Еще, прошу.

Он хотел моих просьб. Он вымогал их.

Я вновь запустила пальцы в его волосы и подалась навстречу, предлагая себя, будто впрямь была под действием седонина. Сейчас я чувствовала себя женщиной, не вещью. Свободной женщиной, полной природных желаний.

Де Во склонился, спускаясь поцелуями по животу, оставляя огненную дорожку, прикусывая, и тут же зализывая сладкую боль. Я запрокинула голову и почувствовала его губы там, где прежде были пальцы. Я напряглась на краткий миг, потому что невозможно было измыслить что-то откровеннее, интимнее, но тут же отдалась этим ласкам, комкая шелковые простыни и слушая свое сбивчивое дыхание. Я то судорожно дышала, ловя сладкие спазмы, то замирала, не в силах вздохнуть. Когда наслаждение стало почти невыносимым, я пыталась отползти, но он крепко держал меня. И я была за это благодарна. В этот миг я не хотела, чтобы он отпускал меня.

Он отстранился, распустил тесемки штанов и отбросил их на пол, демонстрируя свое желание. Я села в кровати и потянулась к налитому, перевитому венами члену. Легко коснулась пальцами, чувствуя, как он подрагивает от моих прикосновений. Я подняла голову, посмотрела в отрешенное лицо де Во. Нет… сейчас он был просто любовником. Не тем другим, которого я знала и боялась. Это разные люди. И я с ними разная.

Я осторожно провела языком по стволу, обвела уздечку. Он трепетал от моих прикосновений, зарылся пальцами в волосы, призывая продолжать. Я разомкнула губы и вобрала в себя, сколько смогла. Снова и снова. Сжимала его бедра, касалась нежной кожи между ног. Чувствовала, как каменеют его мышцы, как он подается вперед. Сначала мягко, потом резче и безжалостнее. Я чувствовала себя почти всемогущей, и это ощущение пьянило.

Он отстранился сам, глядя на меня сверху вниз осоловелыми глазами:

— Не торопись.

Он опрокинул меня на простыни, навалился всей тяжестью, впиваясь в губы требовательным поцелуем. Теперь он был напористее. Безжалостно врывался в мой рот, заставляя задыхаться, руки вновь вцепились в запястья. Он отстранился, не разжимая хватку, и какое-то время пожирал меня безумным взглядом:

— Ты моя.

Я молчала и думала только об одном: если он сию же минуту не продолжит — я закричу.

— Скажи, что ты моя.

Я потянулась к нему, выгнулась навстречу:

— Я твоя.

Сейчас я скажу все, что угодно. Любой бред, любую непристойность, лишь бы он не останавливался. Лишь бы он хотел меня. До одури, до дрожи, до безумия. Пусть слушает. Пусть получит то, чего так хотел. Тем правдивее будут слова.

— Назови меня по имени.

— Я твоя, Адриан.

Я сама удивилась, с какой легкостью вылетели эти слова.

Он вновь приник к моим губам, на этот раз мучительно нежно, приподнял за плечи, и я почувствовала, как он входит. Медленно, сдерживаясь, ни на мгновение не прекращая меня целовать. Теперь существовали лишь дыхание, движения, касания, запахи. Я обвила его ногами, подавалась навстречу, зарывалась пальцами в волосы, обнимала взмокшую спину, стараясь как можно сильнее прижать к себе. Я хотела, чтобы это длилось вечность. Бесконечно. Он заполнял меня без остатка. Мне будто возвратили утраченную часть, и только теперь я осознала, как ее недоставало. Часть меня, часть моей природы, часть женского естества. Я представлялась себе древней богиней, омывшейся в чистых водах, рожденной в морской пене под собственные стоны наслаждения. Под его стоны. Под ликование мира. Наше дыхание слилось воедино, наши тела сплелись неразрывно. Вселенная содрогнулась от моих криков.

Мы лежали обессиленные на влажных простынях. Все еще сбивчиво дышали, не в силах пошевелиться. Я с трудом осознавала, где я, было ли все это со мной. Казалось, будто я смотрю на себя со стороны. Раскрасневшаяся, с разметавшимися по постели волосами. Бесстыдно нагая. Де Во прижал меня к себе одной рукой, я чувствовала спиной жар его тела. На миг показалось, будто я на своем месте. В своем праве. Со своим мужчиной.

Но все это было не так. С тем, как выравнивалось мое дыхание, реальность теряла краски. Выцветала, истончалась. Становилась картинкой на старой шершавой бумаге. Картинкой из чужой жизни. Придуманной. Фальшивой. Надеюсь, он доволен. Он получил, что хотел, и теперь, наверняка, должен охладеть.

Де Во склонился к моим волосам, шумно вдохнул, уткнувшись носом в макушку. Поцеловал висок:

— Останься со мной, — не приказ, просьба.

Я молчала, лишь сердце вновь заколотилось. Он чувствовал его под своей ладонью.

К горлу подкатил мучительный ком, а из глаз брызнули слезы. Беззвучные, яростные. Покатилось по щекам все невыплаканное, все задушенное. Я попалась в собственный капкан. Глупый, самонадеянный. Я не подозревала, насколько он опасен. У меня никогда не было взаимной близости. Мне не с чем сравнить, нечем подтвердить, что это всего лишь фальшь. Почему теперь все так? Почему он не мог быть человеком с самого начала? Все могло бы быть иначе. Совсем по-другому.

Я обманула сама себя.

Теперь я могу уйти.

И я уйду.