И вырастут крылья

Глава 23

　На правах старожилов мы с Линой показывали Феде город. По вечерам встречались после работы и шли гулять по улицам и скверам. Летом Галинган был особенно ярким и красивым. Но самым любимым местом стала набережная. Наверное, у меня извращённое воображение, но иногда я представляла город в виде живого человека. Тогда казалось, что он окунает ногу в море, словно пробует: тёплая ли вода? Вот это и была набережная! Здесь царил особый дух: солёный, свободный, с пряным привкусом приключений. Сюда каждый день, каждый вечер приходили жители и гости столицы, усаживались на скамейки и любовались морем. В этом месте даже не было привычного городского шума, словно все специально замолкали, чтобы послушать плеск волн.

Пока Лина, облокотившись на парапет, смотрела на проплывающие большие и маленькие корабли, мы с Федей присаживались неподалёку и отдыхали. Я уже не вздрагивала, когда мужская ладонь находила мои пальцы, спокойно принимала чужое тепло. Зарецкий – мой циничный, острый на язык лекарь – всё понимал и лечил меня вниманием и заботой. Иногда хотелось сказать, как много это значит для меня, но не хватало слов. Тогда я утыкалась Феде в плечо и молчала. А он понимал. Всегда понимал. Наверное, предложи Зарецкий остаться на ночь, я бы согласилась, но он не торопился, не гнал меня. Терпеливо ждал. Ведь моя проблема заключалась не в том, чтобы переспать с ним. Это как раз таки было проще всего. Беда в том, что я не верила в отношения, не верила своему партнёру. Обжёгшись с Воронцовым, перестала доверять всем.

Хотя Зарецкий был не согласен со мной. Он считал, что беда не с доверием, а с низкой самооценкой, что я подсознательно считаю себя недостойной нормальных отношений с сильным магом, а удод Воронцов (это Федины слова, если что) подтвердил это своим поступком.

– …Ты не обижайся, конечно, но судя по твоему «тесному» общению с родителями, этот комплекс неполноценности с детства, – мужчина уселся на диван рядом со мной. – Тебя любили, берегли, заботились, но не потому, что ты такая замечательная, а потому что, с их точки зрения, беспомощная.

Я только усмехнулась.

– Разве они не правы?.. Ведь с точки зрения магов, я действительно беспомощная! Я – ничто.

Зарецкий нахмурился.

– Не говори так!

– Тебе повезло. Ты – сильный маг, гениальный лекарь. Тебе легко быть собой. А мне нет!.. Воронцов правильно сказал: я – пустышка. Никакие мои душевные качества, ладная фигурка и красивые глаза этого не исправят, – я опустила голову. – В мире магии жёсткая конкуренция, Федя. И там я нуль.

Мужчина возмущённо взмахнул руками.

– Мы, в первую очередь, люди! Важно не сколько в человеке магии, а сколько в нём души! Вспомни свою Беганскую или бабушку, которые любили и любят тебя просто так и не отвернулись, как родители и брат. Дело не в магии, дело в нас. В том, как нас воспитали и какой пример показали. Меня учили ценить людей не за количество магических единиц, а за их личные качества. И если человек – г. вно, я ему руки не подам, будь он дважды архимаг!

Я со снисходительной улыбкой слушала его. Всё-таки сильным магам не понять пустышек. Несмотря на все взбрыки, их простят. Нас – никогда. Я похлопала Зарецкого по плечу.

– Это красивая сказка, Федя! В жизни всё по-другому! И я знаю это лучше всех. Усвоила свой урок на высший балл, – отвела глаза в сторону. – Я ведь с самого начала понимала, что мы с Воронцовым не пара. Кто он и кто я?! Но всё было так красиво и по-настоящему, что я посмела мечтать. А не стоило.

– Стоило, Даша! Мечтать всегда стоит! Мечты толкают нас вперёд. Ты ошиблась в человеке, который мог мечтать с тобой. А я хочу этого больше всего на свете, – Федя взял меня за руку. – Хочу мечтать с тобой! Обо всём! О полёте среди облаков, и о совместном завтраке в постели. О большой семье с кучей детишек, и о том, что, наконец, научусь плавать… Раз уж меня занесло жить на Таэльское море.

На последних словах лицо мужчины сделалось совсем несчастным. Я смотрела на него и чувствовала, как теплеет на сердце. Коснулась щеки, немного колючей от выступившей щетины, и ласково погладила. Федька зажмурился, как кот. И я поцеловала его. Так вдруг захотелось! Коснуться его губ, попробовать на вкус. Зарецкий, если и растерялся, то буквально на секунду. В следующий миг я почувствовала его руки на спине и затылке. Мою инициативу мягко, но уверенно перехватили. И уже в следующее мгновение мужчина склонился надо мной. Я чувствовала его язык, ласкающий мой рот, осторожные покусывания губ…

Громко хлопнула входная дверь.

– Мама, дай нам попить!

Мы с Федей отпрянули друг от друга. Я побежала за водой и старательно прятала улыбку, слушая тихие чертыханья за спиной. Пока Лина пила сама и поила друзей, обняла Зарецкого со спины.

– Уверен, что хочешь много детей?

– Подушку дай! – шикнул тот, закидывая ногу на ногу, чтобы скрыть своё возбуждение.

Наши отношения развивались медленно, осторожно, несмотря на сделанные признания и такой горячий первый поцелуй. Но с каждым днём Федя занимал всё больше места в моей жизни, а мы с Линой – в его. Я знала, чем маг занимается помимо основной работы (активно писал диссертацию), и даже помогала ему. Федя никогда не прятал от меня гилайон и не ставил паролей. Обо мне знали его коллеги и друзья. В чём-то с Зарецким было очень сложно, к его манере поведения нужно было привыкнуть, но мне никогда не приходилось гадать, что мужчина имеет в виду. Потому что он говорил, как есть.

За лето они очень сблизились с Линой. И в вересне Федя вместе со мной повёл дочку в первый класс. Коршуном поглядывал на одноклассников, чтобы никто из мальчишек не обидел нашу девочку, хотя Лина, учитывая пропущенный год, была далеко не самой маленькой и могла постоять за себя. А ещё оказалось, что они оба обожали живопись. Зарецкий записал дочку на какие-то художественные курсы и регулярно водил и забирал её оттуда, подстроив свой график под расписание занятий. Они ходили в музеи и на вернисажи, познакомились с местными маринистами. Федя относился к Лине не как к несмышлёному ребёнку, а как к младшему товарищу.

Не знаю, как это у него получалось, но с каждым днём ниточек между нами становилось всё больше. У нас появились общие воспоминания, знакомые, любимые места. Зарецкий всё чаще ужинал у нас дома. И однажды вечером, когда шёл холодный дождь, я шепнула:

– Останься!

Он кивнул.

В окно барабанили дождевые капли. Поскрипывала на ветру калитка. А я слышала тихое дыхание мужчины рядом. Фёдор поцеловал мои пальчики и приложил ладонь к груди, где билось его сердце – громко, часто, для меня. Ведь слова могут врать, а сердце – никогда. Не думала, что Федя может быть таким нежным. Возможно, потому что, целуя меня, он не мог язвить и подшучивать?.. Слов вообще не было, только наше сбившееся дыхание, стоны, вскрики. Я забыло обо всём. Забыла где я, кто я. Не видела ничего и никого, только он. Его серые, как дождливое небо, глаза. Надёжные руки, которые ласкали, изучали, нащупывая самые сокровенные точки. Это было наше с ним таинство – одно на двоих. Больше никого! Только мы в целом мире!.. И лишь в конце, когда из горла вырвался крик и мужчина закрыл мне рот ладонью, я опомнилась.

– Тш-ш-ш! Не разбуди Лину! – в серых глазах мелькнули знакомые весёлые искорки.

Зажмурилась и лежала, не шевелясь. Я давно не была наивной девственницей, но такого яркого, чувственного… Да в бездну! Такого ох. нного секса у меня ещё не было!

– Даш… – позвал Федя.

А я двух слов не могла связать.

– Э-э-э… и о-о-о…

– Эй!.. Ты хоть живая? – засмеялся мой вредный лекарь.

Повернула голову. Так и есть, лежит с довольной улыбкой во весь рот.

– Подожди, я сейчас отдышусь, – то ли пригрозила, то ли пообещала ему.

– И?.. – мужчина выгнул бровь.

– И повторим!

Он засмеялся, привлекая меня к себе.

Кстати, депиляцию Федька не делал.

С того дня Зарецкий стал жить с нами. Он мало говорил о любви, наверное, раз или два за всё время, но я и не ждала, потому что уже знала цену любовных признаний.

Федя был типичным жаворонком: рано ложился спать и рано вставал. Но делал это так, что я не слышала. Каждое утро он тихонько уходил на работу, оставляя нам с Линой завтрак. Да, Зарецкий был увлечённой натурой, преданной своему делу, своей профессии, и большую часть времени проводил в клинике, леча людей и нелюдей. Даже дома постоянно ковырялся со схемами целительских заклинаний, приспособив гостевую спальню под свой кабинет. Но находил время и для нас с дочкой. Федька знал наши привычки, наши пристрастия и при каждой свободной минутке старался порадовать. В быту с его появлением, наоборот, стало проще. Я не видела дома бардака и неполадок, потому что Зарецкий за годы холостяцкой жизни привык убирать за собой и, не откладывая на потом, чинить сломанные вещи. Для Феди не проблемой было сходить в магазин за продуктами, чаще всего он просил сбросить на гилайон список и приносил всё домой. Он замечал моё плохое настроение и не лез с бесящими вопросами, молча делал мне травяной чай, забирал Лину и шёл гулять на пляж. Этот мужчина знал меня как облупленную. Порой это пугало, а порой пробивало на слёзы. Потому что так интересен может быть только очень важный человек.

Если вы думаете, что Зарецкий вдруг превратился в белого пушистого котика, то зря. А хорошее в нём было и раньше, только я не замечала. Не хотела замечать, очарованная другим человеком. Федя по-прежнему был острый на язык и не терпел лицемерия. Если ему что-то не нравилось, он так и говорил. И стебался надо мной, как раньше! Но теперь я знала, как быстро заткнуть его! Подходила и целовала, только не невинно и нежно, а так, что ему потом приходилось прикрываться подушкой.