Невеста берсерка

И почувствовала мрачную решимость. Глянула на Красаву уже по-другому — примеряясь.

Черный пес крутился у ног — то ли ждал костей, то ли хотел быть поближе к людям.

— Осмелела, тварь? — ломким голосом спросила Красава, грудью наваливаясь на ограду. Глянула с ненавистью.

От этого крика Забава и впрямь осмелела. Выпустила из рук щенка — бережно, чуть присев. Шагнула вперед, ухватила одну из темных кос Красавы. Дернула с силой — как ведро из проруби вытаскивала…

Ограда, набранная из поперечных жердин, уложенных между опорными кольями, вбитыми попарно, затрещала. Красава, перевесившись через нее, завопила, замахала руками, пытаясь добраться до лица Забавы когтями.

И тут кобель, то ли решивший, что с ним играют, то ли на самом деле взбудораженный криками, вцепился в Красавину руку. Мгновенье Забава смотрела на это все испуганно — а потом схватилась за шерсть на шее пса. Дернула назад, оттаскивая…

Тот неохотно, но отпустил. Извернулся, куснул уже саму Забаву, но несерьезно, играючи. Даже кожи не порвал. Правда, рукав зубами распорол.

Забава поспешно отпустила кудлатую шерсть. Кобель, коротко рыкнув, отпрыгнул в сторону. Припал к земле, уставился карими глазами, вывесил из разинутой пасти длинный язык. То ли решил, что с ним играют, то ли еще что…

Красава отскочила назад. Стиснула укушенную руку, задышала тяжело, с надрывом, коротко вскрикивая на каждом выдохе:

— Ох, да что ж это… ах ты злыдня, тварь грязная… собаками? Меня?

Из-под пальцев на траву часто капала кровь.

— Еще раз ко мне подойдешь, опять кобелей натравлю, — пригрозила Забава.

От бессилия погрозила, по правде говоря. От того, что уже случилось, гадостно было.

Все-таки сестра. Хорошо ли с родней счеты сводить — и где? На чужом дворе, в чужом полоне…

А не потяни она за косу, рука у Красавы была бы цела. Выходит, тут она точно виновата.

Забава уже со стыдом вздохнула, предложила:

— Может, перевязать?

— Не трогай меня, — взвизгнула Красава.

И шарахнулась от ограды в сторону. Ей в руку тут же вцепилась бабка Маленя.

— Дай перетяну… стой-ка тихо, голубка.

— Ведьма, — с ненавистью выпалила Красава, пока бабка перетягивала ей рану платком, снятым с волос. — Опоила ярла, околдовала… вот почему он на уродину такую полез. То-то тебя эти черные псы слушаются. Ведьма. Тварь черная. Опоила. Увела…

Забаве стало обидно — а потом она, пожав плечами, смирилась. Даже посоветовала со своей стороны ограды:

— Раз так, не ходи там, где я хожу, Красава. Вдруг я еще и порчу наводить могу? Будешь потом на всю жизнь от меня перекошенная…

Сестра охнула. И, вырвав из рук Малени раненое запястье, побежала к рабском дому. Пышные бедра гнали по шелковому платью тяжкие блескучие волны.

— Эк ты ее, — пробормотала бабка Маленя, усаживаясь обратно на траву. — Ну, может, хоть отстанет.

Может, дочь конунга и судила о многом по песням скальдов — к примеру, верила, что конунг сам выйдет рубиться на хольмганг, стоит только его позвать, подумал Харальд. Как простой воин…

Но ей, по крайней мере, хватило ума не убивать Гудрема самой. А иначе его воины уложили бы в погребальную ладью конунга всех ее сестер — как родичей убийцы и наложниц. И месть, и достойный посмертный дар.

Еще и хребты бы сломали, как последним рабыням. Чтобы на том свете место для дочерей Ольвдана нашлось только в Хеле, где ютятся рабы — а не рядом с гордыми женами и дочерями свободных людей…

Харальд увернулся, уходя от удара. Подумал — все, что сказала Белая Лань, было сказано умно. Она хочет его защиты, но не хочет его ложа. Потому так откровенна. Потому и рассказала о втором мужике, с которым переспала за лодку.

Только зря она надеется на его брезгливость. Может, кто другой, из законных детей гордых ярлов, получивших свой драккар от отцов — как его брат Свальд, к примеру — и сморщился бы, услышав признания Рагнхильд.

Но его, родившегося не пойми от кого, а потом до четырнадцати лет жившего в коровнике деда как незаконнорожденный, никем не признанный ублюдок — его двумя мужиками не смутишь.

Мало, что ли, у него было девственниц? Еще одна не откроет ему ничего нового. А в жены берут и вдов, и дважды вдов. И трижды.

Мечи, звякнули, встречаясь. И еще.

Правила, с насмешкой подумал Харальд, устанавливают те, кто может себе позволить их нарушать. Та, которой я поднесу на моем свадебном пиру мой свадебный эль, станет моей женой. Будь это хоть трижды чужая наложница. Да хоть одна из моих рабынь…

Последняя мысль почему-то заставила его нахмуриться.

Он ушел от чужого замаха и попытался представить себе Белую Лань. Обнаженную, на его ложе.

Белое тело, белые волосы, голубые глаза. Дочь конунга. И в последней дыре Нартвегра она останется дочерью конунга…

Но вместо того, чтобы представить себе ее грудь, Харальд вдруг начал думать о другом.

Все, что сказала Рагнхильд, может оказаться и ложью. Ее могли подослать. Тот же Гудрем мог — пригрозив убить сестер, если Ольвдансдоттир не скажет того, что ей велено.

Однако причина, по которой Рагнхильд явилась сюда, не так важна. Ради мести, или по воле Гудрема, желающего разобраться с ярлом, о котором ходят нехорошие слухи…

Важно, что сделает он. Или отправится во Фрогсгард, или испугается и засядет в Хааленсваге.

Но Рагнхильд сказала, что Гудрем болтает и о нем самом — и о его родителе, Ермунгарде. А Торвальд со Снугги рассказывали, что Гудрем принес конунга Ольвдана в жертву Мировому Змею.

А не слишком ли много у меня в поместье гостей из Йорингарда, подумал вдруг Харальд.

И остановился, вскидывая левую руку.

Трое викингов, атаковавшие с трех сторон, замерли. Четвертый, стоявший в нескольких шагах, на случай, если кто-нибудь выйдет из драки, зашибленный сильней, чем следует, подошел поближе.

— Где сейчас Торвальд со Снугги? — негромко спросил Харальд.

Воины переглянулись.

— Снугги вроде бы у ворот, на страже, — протянул один.

— А Торвальд в мужском доме, отсыпается. Кейлев велел ему выйти на стражу этим вечером, — дополнил второй.

— Олав, в мужской дом, — вполголоса распорядился Харальд. — Если Торвальд там, выйдешь и встанешь у дверей. Молча. Ему ничего не говори.

Викинг кивнул и умчался.

— Ты, Кетиль. Прогуляйся к воротам. Если Снугги там, постой рядом и позубоскаль с парнями. Помни, Снугги должен быть там, пока я за ним не приду. Но шума я не хочу. Конунгова дочка не должна знать, что тут происходит… ты понял? Если что, выруби его по-тихому.

Кетиль согласно блеснул глазами и быстро зашагал к воротам.

Харальд постоял, глядя на Олава, подходившего к мужскому дому. Викинг исчез за дверями — и почти тут же вышел. Замер, повернувшись лицом к ярлу…

Он, уже ничего не приказывая, двинулся к мужскому дому. Двое викингов пошли следом.

К покоям, что ей отвели, Рагнхильд шагала не спеша, оглядываясь по сторонам.

Выглядел Хааленсваге диковато. Крыши домов поднимались слишком высоко — обычно их делали ниже, чтобы дерновый слой не съезжал под собственным весом, напитавшись водой после зимы.

И рабыни здесь были распущенные. Одна из женщин, не стесняясь знатной гостьи, на ходу улыбнулась воину, идущему по дорожке.

Но обо всем этом Рагнхильд забыла, едва увидела девку, выскочившую из-за далекого неприглядного строения — то ли коровника, то ли овчарни.

Появившаяся зашагала к дому по правую сторону, всхлипывая и держа перед собой руку, перетянутую окровавленной тряпкой.

Платье на ней было шелковое. И оба плеча украшали броши, сиявшие ярким желтым блеском.

Одна из рабынь при виде разряженной девицы фыркнула.

— Кто это? — негромко спросила Рагнхильд.

— Баба ярла, — ломая слова, ответила девица, привезенная, судя по выговору и лицу, из Ирландии. — Их двое тут. Брат ярлов привез, Свальд Огерсон.

Рагнхильд задумчиво прикусила губу. В Мейдехольме ей рассказывали только об одной наложнице Харальда. И увидев, как ему улыбнулась девица в грубом платье — а ярл ей в ответ махнул рукой — она решила, что это та самая. Та, с которой, по словам соседей ярла, берсерк спит, закрывая при этом глаза на все ее выходки.

Что и не удивительно, учитывая, как распущены его рабыни.

Вот только девиц у ярла, как теперь выяснилось, две…

— Это она пыталась сбежать? — нежным голосом спросила Рагнхильд.

— Нет, — отозвалась все та же рабыня, довольно улыбаясь.

Кейлев, отдавая приказание, обмолвился, что она будет прислуживать дочери конунга. Так что разницу между собой и этой женщиной рабыня понимала.

Но белокожая красавица разговаривала с ней, как с равной. Не чинилась, не задирала нос, спрашивала кротким, тихим голосом…

— Та, что сбежала, одевается как я, — словоохотливо сказала рабыня. — А эта, нарядная, ее терпеть не может. Вон, кровь на руке. Наверно, случилось что-то. Может, подрались? Господин эту в рабский дом отправил — а девку в рабском платье снова у себя поселил. Сюда, госпожа…

По крайней мере, хорошо, что Харальд для своих постельных утех держит девок, подумала Рагнхильд.

Правда, это не значит, что он не захочет испробовать и ее.

Ольвдансдоттир содрогнулась, переступая порог двери, ведущей на хозяйскую половину главного дома. Потом глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

Что поделать, если единственным безумцем, способным поднять меч против Гудрема, был ярл Харальд.

И единственным, способным победить, тоже. Во всяком случае, в голосе Гудрема, когда он говорил, что заставит берсерка служить ему, чувствовалась неуверенность. Хоть он и говорил, что знает, как его подчинить…

Главное, чтобы ярл Харальд женился на ней, прежде чем отправится во Фрогсгард.

А одну ночь, если уж не удастся от нее отвертеться, она переживет.

В мужском доме часть нар была занята — воины отсыпались после ночной стражи. Олав, зашедший первым, прошел вперед. Указал ярлу на место под левой стеной и сам тут же наклонился над спящим, нацеливаясь кулаком.

— Нет, — бросил Харальд.

Олав отступил. Харальд дошагал до нар, сам тряхнул Торвальда за плечо.

Викинг проснулся быстро. Сел, моргая и удивленно глядя на ярла, за плечами которого стояли еще трое…

— Что-то случилось, ярл?

— Пошли к дверям, — коротко велел Харальд.

И, развернувшись, первым дошагал до выхода. Остановился перед порогом, оглянулся на Торвальда, шедшего следом под присмотром трех его людей…

Спасшийся воин Ольвдана встал в двух шагах от него. Посмотрел настороженно. Харальд ухватил его за плечо, притянул к себе. Прищурился, вглядываясь в лицо Торвальда.

Здесь, у дверей, света было достаточно, чтобы разглядеть все — и легкую испарину, вдруг выступившую на лбу, и неуверенно вильнувший взгляд…

— От кого ты узнал, что Гудрем принес Ольвдана в жертву Ермунгарду? — тихо, невыразительно спросил Харальд.

И, стиснув плечо викинга, свободной рукой поймал его правую кисть. Вздернул повыше, нащупывая пальцами выемки сустава на запястье.