Хаос

Мидрианцы действительно пытаются сжечь лес.

Неужели они думают, что мы все еще там, внизу?

Они что, пытаются нас выманить?

Дураки.

Разве они не знают, что лес всегда вырастает снова, как бы сильно ни горел?

— Не беспокойся об этом сейчас, — говорит Кайм, его голос нежен, несмотря на мрачное выражение лица. — Никто ничего не может с этим поделать. Мы почти на месте. Как только достигнем вершины, сможем остановиться на некоторое время и насладиться видом. Пойдем, Амали. Ты можешь это сделать.

Тяжело дыша, я киваю и отворачиваюсь от леса. Воздух здесь гораздо более разрежен, и я быстрее устаю.

Хватаюсь за край большого валуна и подтягиваюсь, не обращая внимания на протесты моих рук и ног.

Позади меня Кайм одобрительно хмыкает. Конечно, разреженный воздух, похоже, его не беспокоит, и он ни разу не споткнулся с тех пор, как мы начали восхождение. Он чувствует себя прекрасно — как дома в этом холодном, негостеприимном месте, можно подумать, что в его жилах течет кровь Иони, а не Тигов.

После нескольких дней похода по горам я узнала, что Кайм очень хорош в охоте, снятии шкур с мелких животных, разведении костров и поиске уютных маленьких пещер или выступов, где мы могли бы укрыться на ночь.

Похоже, у него есть талант находить кристально чистые ручьи, где мы останавливаемся, чтобы умыться ледяной водой и сделать долгий прохладный глоток. Ему даже удается сохранить немного воды в металлической фляжке, которую он держит в своем рюкзаке. По вечерам он добавляет в колбу немного сухих листьев и ставит ее на угли, пока вода не станет обжигающе горячей. Затем дает ей немного остыть, и мы пьем теплый чай, сидя у огня, и я прислоняюсь к нему, пока он обнимает меня за талию сильной рукой.

Я начала с нетерпением ждать этих вечеров. В свете костра мы говорим о многих вещах: об империи, лесе, дворце, моем детстве и тайне странного появления Кайма. Я узнаю, что он очень обеспокоен тем фактом, что не нашел никаких зацепок о своем существовании, даже после стольких зим поисков. Он разговаривал с тигландерами, горными шаманами, храмовыми священниками и моряками-иншади. Ему выдвигали множество диких теорий, но из этих разговоров никогда не выходило ничего осмысленного.

И он до сих пор не нашел свою мать, которую, как сильно подозреваю, зовут Лиалли.

Возможно, именно поэтому он держится в стороне от обычных людей. Я думаю, он боится того, что может обнаружить, если присмотрится к нам слишком пристально… и к самому себе.

Мы едим, отдыхаем и говорим о многих вещах, а иногда просто довольствуемся тем, что разделяем тишину.

Именно эта уютная тишина, когда я нахожусь рядом с ним, окруженная теплом и темнотой, позволяет ранам внутри меня заживать.

Иногда, когда вспоминаю, что делали со мной во дворце, я плачу, а Кайм просто обнимает меня.

Ему больше не холодно. Он объяснил мне, что холодность как-то связана с тем, что использует свои способности, что бы это ни значило.

Я не просила его вдаваться в подробности, потому что не готова услышать эту правду.

И не хочу, чтобы это благословение было разрушено прямо сейчас.

По мере того как мы становимся ближе, он ни разу не пытается воспользоваться мной, хотя время от времени замечаю его возбуждение. Как я могу игнорировать болезненно очевидную выпуклость в его штанах или то, как он смотрит на меня с неприкрытым желанием в бесконечно темных глазах?

В первый раз, когда мы занимались любовью, это было грубо и неистово, мы оба были рабами первобытного влечения, которое горело между нами. Но теперь наш огонь горит ровно. Не могу отрицать, что он самое восхитительное, что когда-либо видела, но что-то меня сдерживает.

Это осознание того, что это может быть… оно.

Действительно ли я свободна делать выбор в этой жизни или просто раба своей судьбы?

Я издаю хриплый стон от напряжения, когда подтягиваюсь на узкий каменный выступ. Мы сейчас так близко. Я тянусь к основанию небольшого сучковатого дерева, которое упрямо торчит из щели между камнями. Его жесткие серебристо-зеленые листья трепещут на ветру, когда использую его в качестве опоры для рук и подтягиваюсь.

— Подожди, Амали.

Теперь так близко.

Крошечные камешки рассыпаются вокруг, когда корни дерева начинают поддаваться. Внезапно я падаю, отчаянно царапая камень другой рукой, пытаясь хоть как-то удержаться, а затем Кайм оказывается позади меня, одна мускулистая рука обвивается вокруг моей талии, чтобы остановить мое падение.

Мы зависаем там на мгновение, я тяжело дышу и закрываю глаза, Кайм спокоен и устойчив. Я чувствую его ровное сердцебиение под широкой, теплой грудью.

— Я же сказал, что поймаю тебя, если это случится.

Медленно открываю глаза и вижу туман и скалы над головой.

— Я… я никогда не была сильна в скалолазании.

— Ты очень хорошо справляешься для Тигландера из долины. Я думал, что мне придется нести тебя до середины этого склона, но для тебя на моей спине не так много места рядом с Его Императорским Величеством.

— Да? Ну, не все мы выросли на склонах какой-нибудь ледяной горы… — Я оглядываюсь на Кайма. Его губы слегка изогнуты. Почему он улыбается? Мне требуется мгновение, чтобы понять, что он шутит. — Это была еще одна попытка пошутить, ассасин? Только ты мог найти что-то забавное в том, чтобы тащить мертвеца на спине. — Я хихикаю. Ничего не могу с этим поделать. Просто все это так абсурдно. Вот мы стоим на склоне опасной горы, неся голову мертвого императора, наблюдая, как внизу горит лес, в то время как мой народ бежит на отдаленные равнины Калабара, и я все еще могу смеяться.

В другой руке Кайм сжимает рукоять большого кинжала. Он воткнул его в твердую, уплотненную землю между двумя камнями, создав прочную опору для рук.

Как ему удается так быстро двигаться?

Потому что он Кайм.

И теперь он улыбается.

— Ты заставляешь меня хотеть пытаться быть смешным. Такого раньше никогда не случалось.

— Я не знаю, что страшнее: молчаливый и смертоносный ассасин или тот, кто пытается отпускать плохие шутки.

— Не все ли равно, плохие они или нет, пока ты смеешься. Мне нравится, когда ты смеешься. Ты очень красивая, знаешь это? Тем более когда улыбаешься.

Не знаю, то ли это шок от того, что я чуть не упала, то ли разреженный воздух, но то, как он смотрит прямо сейчас, снова заставляет меня чувствовать слабость. Сердце гулко стучит в груди.

— Так близко. — Кайм вытаскивает кинжал с металлическим шипом и каким-то образом умудряется подойти ко мне сзади, расположившись так, чтобы обе ноги прочно застряли между камнями. — Видишь вон тот острый выступ скалы наверху? Я собираюсь подтолкнуть тебя. Хватайся за него и подтягивайся. Ты не упадешь, как только доберешься наверх. Поверь мне.

Поверь мне.

В последнее время я часто этим занимаюсь.

За острыми камнями я замечаю что-то мягкое и зеленое.

Может ли такое быть?

Трава?

— Иди, Амали. Иди. — Терпеливый и ободряющий, Кайм подталкивает меня вверх. Внезапно я нахожу в себе силы схватиться за камень, подтянуться и перебраться на другую сторону.

Ты не упадешь.

Он прав. Я приземляюсь на что-то мягкое и ароматное. Туман липнет к моему лицу, покрывая кожу и ресницы тонкой пленкой влаги.

Я моргаю, пытаясь прояснить зрение… и ахаю.

Другая сторона горы представляет собой пологий склон, покрытый землей, а не камнями. Он усыпан густым, мерцающим слоем зеленой травы, которая колышется, как волны у пруда, когда дует ветер. Крошечные голубые цветочки выглядывают из-за густых зарослей травы, кажущиеся поразительно яркими на фоне зеленого ковра.

Зеленый склон тянется вниз, в огромный кратер, на самом дне которого находится сверкающее голубое озеро. На его краю находится роща древних на вид деревьев. Вода в озере такая прозрачная, что я прекрасно вижу большие валуны и затопленные упавшие бревна под поверхностью.

Зрелище настолько захватывающее, что у меня перехватывает дыхание, и я едва замечаю, когда позади меня появляется Кайм. Он плюхается на траву рядом со мной и снимает рюкзак, позволяя тому с глухим стуком упасть на мягкую землю.

— Нравится? — спрашивает он, его сияющие черные глаза блестят от возбуждения.

Подождите… холодный, смертоносный Кайм взволнован?

И, конечно, он даже не запыхался. Он откидывается на локти, вытягивает ноги перед собой и выжидающе смотрит на меня, как будто весь мир ждет моего ответа.

— Это прекрасно, — шепчу я, все еще немного задыхаясь. — Я никогда не видела ничего подобного.

— Подозреваю, что когда-то это был вулкан, слишком давно, чем ты или я можем себе даже представить. Земля здесь очень плодородная.

— Вижу. — Я провожу рукой по траве, удивляясь, какая она мягкая и зеленая. Здесь все даже не похоже на осень. Я оглядываюсь через плечо, пытаясь мельком увидеть мир, который мы оставили позади, но туман смыкается, заслоняя мой взор. — Такое чувство, что мы находимся в совершенно другом мире.

Здесь, наверху, в месте, где край света встречается с небом, я почти могу забыть обо всем, что оставила там, внизу.

Может быть, на короткое время Кайм тоже сможет.

Он выглядит по-другому. Напряжение исчезло с его лица, и в глазах нежное выражение, которого я никогда раньше не видела. На губах появляется намек на улыбку.

Это та его сторона, которую я раньше не видела. Этот человек, который может убить дюжину мидрианских солдат в мгновение ока.

И все же он здесь, сидит рядом со мной на мягкой траве среди цветов, наблюдая, как проплывают облака, мерцает туман, и совершенно очарователен.

Я его не понимаю.

— Зачем ты это делаешь? — тихо спрашиваю, когда ветерок кружится вокруг нас, подхватывая завитки моих волос. Несколько дней назад я бы не осмелилась спросить его о таком, но здесь, на краю света, все кажется другим.

— Что ты имеешь в виду, Амали? — Выражение его лица становится загадочным. Он смотрит на меня ленивым, но опасным взглядом из-под полуприкрытых век.

Мое сердце подскакивает к горлу.

— Ты убиваешь за деньги. Ты обладаешь экстраординарными способностями. И мог бы сделать так много всего, но это то, что ты выбрал.

Его лицо темнеет. Я поднимаю руки в умиротворяющем жесте.

— Не осуждай меня, Кайм. Мне просто любопытно.

Он долго молчит, шквал нечитаемых эмоций пробегает по его лицу пятнами тени. Облака плывут по небу над головой, на мгновение заслоняя солнечный свет.

Кайм выглядит отстраненным и несчастным, леденяще красивым, чтобы быть по-настоящему человеком.

Одиночка.

Я забываю дышать.

— Я делаю это, потому что это единственное, что знаю, — говорит он, теперь его глаза широко открыты, а голос удивительно нежен. — Но также делаю это назло — и чтобы защитить себя от Достопочтенного, который обучал меня. Орден сделал меня тем, кто я есть, и использовал меня, как живой клинок. Потом они попытались убить меня, потому что не понимали, кем я стал, и боялись. Они пытались уничтожить меня просто за то, что я существую.