Жена на продажу, таверна на сдачу

Как из таких вкусных овощей можно было приготовить невкусный суп?! У Карла определенно талант…

— Как ловко у тебя получается! — изумился Карл, подойдя посмотреть, что я там делаю. — Я б возился битый час!

— Мастерство не пропьешь! — хмыкнула я. Карл с удивлением посмотрел на меня:

— Ты выпить любишь? А по твоему виду не скажешь…

Я так и покатилась со смеху.

— Да нет, конечно. Не люблю я выпить. Это просто… ну, поговорка такая. Вроде шутки.

— А, про художника тоже?

— А ты сообразительный, Карл! Зря папаша на тебя дураком обзывается. И про художника тоже!

В большом котле, который мы кое-как отмыли вдвоем, на ослепительно-желтом, приятно пахнущем семечками, масле я поставила тушить лук и морковь. Масло стало оранжевым, закипело пузырями.

Карл под моим чутким руководством из запасов папаши Якобса набрал самых спелых помидоров. Ошпарил их кипятком и содрал с них шкурку, а я мелко нарезала, изрубила их в кашу, и отправила в котел. Немного посолила. Добавила несколько крупинок желтого сахара, что громыхали одиноко в горшочке.

«Вместо томатной пасты», — подумала я. Тут-то такой приправы взять было неоткуда!

Овощи жирно чавкали в котле, протушиваясь в собственном соку. Я помешивала их деревянной ложкой с длинной ручкой. А Карл, промывая чечевицу вдвое больше обычной порции, слюнки глотал.

— Как вкусно пахнет! — восторгался он. — Неужто это просто лук и морковка? И они бывают такие вкусные?!

— Еще как бывают, — усмехнулась я. — Ну, готово у тебя? Давай, сыпь сюда!

Карл засыпал чечевицы в котел. Над котлом поднялся душистый пар, и я налила воды в варево.

Оранжевое масло, блестя, всплыло наверх, а вода закипела ключом у горячих стенок.

Я чуть посолила нашу похлебку и накрыла крышкой, а Карл снова гулко сглотнул и облизнулся.

Мальчишка был голоден, ведь свой ужин он мне отдал.

— Ничего, — посмеиваясь, сказала я. — Потерпи немного. Скоро поешь вдоволь!

Пока чечевица варилась, мы с Карлом почистили несколько головок остро пахнущего чеснока и тоже кинули их в варево. Ну, и заключительным штрихом я кое-как порезала черствый, почти засохший каравай на мелкие кубики.

— Добавлять в каждую тарелку по нескольку штук! — строго наказала я Карлу.

Похлебка вышла красивая, оранжевая, приятно пахнущая чесноком, с небольшой кислинкой томатов. Жаль, приправ не было. А то суп пах бы сильнее

Я намеренно чуть передержала ее, чтоб чечевица разварилась сильнее. Ведь истолочь ее в пюре мне было нечем. Но, надеюсь, у лесорубов все хорошо с зубами, и они прожуют мягкие зерна?

Досолив как следует, я перемешала похлебку, отчего по всему дому поплыл густой, вкусный запах.

— Ну, неси чашку, Карл! — весело велела я. — Будешь снимать пробу!

Карла дважды упрашивать было не надо. Он мигом принес свою миску, и я щедро зачерпнула похлебки и налила ему огненного цвета суп до краев!

Карл даже заплясал от радости, когда я ему сыпанула горстью сухариков и вручила ложку.

Он тотчас принялся есть, хотя похлебка была еще очень горяча.

— Погоди! Сливок бы сюда, — всполошилась я. — Тогда будет вкуснее и не так горячо!

Я метнулась к шкафчику с приправами за сливками.

И в этот миг дверь таверны открылась, и вошел мой первый посетитель!

В глазах потемнело, сердце от волнения едва не выскочило из груди. Но я поспешила ему навстречу, восторженно и испуганно ахая.

Это, конечно, был не магнат кампании-гиганта. От него не пахло дорогим одеколоном, и ботинки у него были совсем не лаковые.

С плеча он сбросил у входа пару сучковатых поленьев и зарычал — наверное, это приветствие у него такое. Или говорить он не умеет. Или разучился — с кем там особо болтать, в лесу-то.

Это был самый брутальный и самый грязный мужик, какого я видела! Видимо, угольщик. Его одежда была местами закопчена, а от войлочной шляпы несло гарью и дымом.

Ручищи его были огромны и волосаты.

На плече огромный топор.

Лицо пересечено огромным шрамом.

И до бровей заросло жесткой бородищей!

Лоб его был низкий, массивный, как у неандертальца. Об него разбивались любые вопросы и, конечно, неловко отскочившие от дерева топоры!

Он шумно протопал к столу, плюхнулся шумно на лавку и молча уставился на меня.

Но я расцвела, словно передо мной был мультимиллионер.

— Доброго утра, мастер…— тут я замешкалась, но Карл, спешно дохлебывающий свой суп, пришел мне на помощь.

— Бъёрн, — подсказал он мне, и я заулыбалась еще шире.

— Бъёрн, — повторила я. — Какое чудесное имя!

— Ы-ы-ы, — произнес Бъёрн, скаля в приветливой улыбке широкие, как пеньки, но редкие, как березы в сосняке, зубы.

Его шляпа, приподнятая мощными бровями, съехала со лба на затылок. А я увидела чистые голубые глаза угольщика. И неподдельный интерес в них.

— Чего пожелаете, Бъёрн?

— Ы!

— Как обычно, — перевел Карл, вылизывая миску. — Горяченькой похлебки перед работой.

Я тотчас метнулась к печи, на которой все еще побулькивал мой суп.

— Первая тарелка за поленья, — игриво произнесла я, наполняя миску едой и доливая в нее сливок. — Вторая за деньги.

— Ы, — равнодушно ответил Бъёрн, пожимая плечами.

Он не понял, к чему ему эта информация. Обычной порции варева Карла ему было достаточно, а за мои прелести и заигрывания он не готов был платить звонкой монетой.

— Характер выдержанный, нордический, — пробормотала я. — Скорее всего, женат…

Но ему, разумеется, я ничего такого не озвучила. А только мило улыбнулась.

— Приятного аппетита! — я сыпанула горкой сухарей ему в суп и поспешно отнесла миску ему.

У Бъёрна была своя ложка. Большая, вырезанная из дерева. И он обстоятельно облизал ее перед использованием со всех сторон.

Затем придвинул миску к себе, помешал ею порядком посветлевший от сливок суп, и принялся есть.

Но что-то пошло не так.

С каждым глотком его брови карабкались все выше и выше, сдвигая со взмокшего лба шляпу все дальше на затылок. Глаза его становились все шире и шире, а рука работала ложкой все чаще.

Звон ложки о миску был похож на галоп маленького пони.

— Что…— хрипло выдохнул он, наконец, в рекордно короткий срок управившись с похлебкой. — Что это такое?

О как. И говорить умеет.

— Как что? — притворно удивилась я. — Чечевичная похлебка!

— Еще! — решительно потребовал Бъёрн, утерев ручищей усы.

— За деньги, — мягко, но непреклонно напомнила я с вежливой улыбкой. — Два медяка!

Берн полез куда-то за пазуху и долго там копался. Затем вытянул на свет божий кошель, перетянутый шнурком, и из него ловко выкинул две монеты. Которые я с неменьшей ловкостью поймала.

Шумно ахнул Карл.

— Что же ты смотришь, Карл, — сладко проворковала я. — Угощай нашего гостя!

И с загадочной улыбкой уплыла на кухню.

Дверь снова открылась, и в таверну зашло сразу несколько посетителей. Вот так улов!

— Ы-ы-ы! — ту же завопил Бъёрн, спеша поделиться новостями. Он так махал руками, что вновь пришедшие подошли к нему с опаской.

Но все же осмелились.

Склонились к его тарелке, подозрительно нюхая варево.

Расторопный Карл уже тащил миски, и я, вылив сливки в котел, размешала их там как следует. А упаковку отправила в печь, в огонь.

— Первая миска за дрова, — повторила я, наполняя подставленную посуду похлебкой. — Вторая за деньги!

— Еще! — выкрикнул несдержанный Бъёрн, звонко прихлопнул ладонью по столу пару монет.

Я улыбнулась ему как можно более нежно и приветливо и перевела дух. Ну, слава богу! Папаша Якобс получит обратно свои поленья, да еще и денег сверх того.

Очумевший от радости Карл сгреб медяки и помчался наливать ему еще супа.

И только тут до меня дошло…

А ГДЕ Я ВЗЯЛА СЛИВКИ?!

***

Эта мысль окатила мои нервы кипятком.

А?!

Где я взяла сливки?!

Я рванула к печи, распахнула дверку в ее пылающее нутро…

Но там было лишь всепожирающее пламя, алые угли и рдеющая зола. Упаковка, если она и была, сгорела дотла.

На миг мне показалось, что голова моя отделяется от тела и кубарем катится в угол, а мир вращается перед глазами.

Я чуть в обморок не упала, понимая, что со мной произошло то, чего не могло произойти.

От волнения я присела прямо у печки. Спрятала пылающее лицо в ладонях.

Я как-то справилась с тем, что в голове у меня двоится, с тем, что я попала сюда из какого-то другого мира. Ну, или что у меня крыша поехала от горя — шутка ли, муж-игрок! Пустил по миру!

Я просто заставила себя об этом не думать. Чтобы окончательно не свихнуться.

В конце концов, это раздвоение личности можно объяснить сильным стрессом. Это всего лишь мысли, сны, галлюцинации, фантазии. Их нельзя пощупать!

А пакет с первосортными сливками — можно.

И попробовать с похлебкой тоже можно. Вон она, подбеленная ими, жирно блестит в мисках!

Но сливок не должно было быть в обшарпанном шкафчике папаши Якобса!

Немного успокоившись, я взяла себя в руки и попыталась восстановить в памяти события.

Итак, горячая похлебка в миске Карла дымится. Она жирная, насыщенного оранжево-красного цвета. Приятно и тонко пахнет вареным чесноком.

Я вспоминаю о сливках. Понимаю, что их в похлебке не хватает, и решают добавить.

Представляю себе упаковку. Белая такая, гладкая, с синим логотипом.

Сливки в ней густые и жирные. Сладковатые. Прохладные. Самые лучшие.

Если налить в кружку этих сливок и отрезать горбушку белого, свежего, хрустящего, еще теплого хлеба, то можно зык проглотить — так это вкусно.

Все это проносится в моей голове вихрем. Я думаю об этом автоматически. Иду к шкафчику, открываю старенькую, потемневшую от времени деревянную дверцу. И просто беру сливки.

Они стояли там, дожидаясь, когда их возьму.

Будто наколдованные.

— Что за чертовщина тут творится?!

Я снова подскочила, снова бросилась к шкафчику и с видом убийцы распахнула его хлипкие дверцы.

Разумеется, ничего этакого там не было. Никаких сливок, и ничего необычного вообще.

Только грязноватые полупустые банки стоят рядком…

— Ерунда какая, боже мой…

Я снова закрыла лицо руками.

— Тебе плохо, Адель?

Карл деликатно тронул меня за плечо.

Пока я тут металась со своими чувствами, он успел накормить всех гостей, отмыть за ними миски — право же, это было легко, потому что бравые работяги разве что не вылизали их, — и теперь подметал пол, довольный тем, что нам удалось столько заработать.

— Нет, — слабо прошептала я, отнимая ладони от лица. — Просто что-то устала…

— Ну, еще бы! — с энтузиазмом воскликнул Карл. Его бесхитростное лицо прямо-таки светилось от счастья. — Мы столько заработали, столько!..

— Сколько?

Голос папаши Якобса стер с лица мальчишки счастливую улыбку, и Карл затравленно оглянулся.

Вопреки всем его прогнозам, хозяин заведения не проспал полдня, пьяный.

Наоборот, он поднялся что-то слишком рано. И стоял теперь на лестнице, злобный, красноносый, с разъяренными глазами. От взгляда отца Карл сразу съежился, втянул голову в плечи, затих.

И я сразу позабыла и своих душевных метаниях и собрала свою раздваивающуюся личность воедино.