Путь океана: зов глубин

16. ПРОЩАНИЕ?

Ложка с вилкой со звоном ударились об пол. За ними последовала и начищенная до блеска тарелка. Но Селин всё швыряла предметы скудной обстановки комнаты. До боли в ногтях она вцепилась в жёсткую парусину кровати и с криком содрала и её.

Замкнутое пространство комнатушки только усиливало бессильную ярость Селин. И нет, её нисколько не тревожило присутствие кузена и телохранителя за тонкими стенами.

Нет, ну каков же подлец оказался этот Марсий!

Не зря она чувствовала подвох за его видимой статью! Не зря в подозрительном дружелюбии капитана «Кота» мерещилась угроза!

Легендарная Гильдия Мореходов, полная образцовых моряков, вдруг превратилась в плотоядного монстра и повернулась к ней своей клыкастой пастью. Какой может быть смысл в торжестве прогресса и технологий, опередивших время, если и здесь процветает и поощряется всё та же убогая подковерная возня, как и в больной, загнивающей Вердене⁈

Злоба и разочарование выжигали весь былой восторг. Обаяние новизны и технологических чудес вмиг испарилось.

Осталась только противная липкая смесь отвращения и ужаса.

Простоватая, но продуманная, обстановка дома карантинной зоны вместо былого умиления сейчас вызывала раздражение. Ненавистное и столь знакомое чувство клетки. Или того хуже — загона для скота. Тюрьма, проклятая тюрьма для чужаков, не иначе! Вот что такое по сути эта «карантинная зона»!

Селин ходила из стороны в сторону, не находя себе места.

Всего несколько дней назад заворожившие её во время прогулки по городу ажурные верхушки зданий, причудливые механизмы и ниспадающие ветви садов на фасадах теперь виделись всего лишь скверно сработанными декорациями, отвлекающими от чего-то ужасающего. Красивые и такие же пустые. Такие же пустые и бездушные, как власть Гильдии, что не знает ни чинов, ни имён.

Их с кузеном, невзирая на высокое положение на суше, со скандалом выдворяют, как воров и преступников! Хуже! Награждают унизительным статусом persona non-grata… И страшно представить, чтобы бы было, окажись они с Антуаном простыми смертными третьего сословия… Судя по беззаботной болтовне Дафны, незаконные проникновения — дело обычное. Но точно ли все нарушители беспрепятственно покидали остров, узнав чуть больше о его запретных секретах?

От этих мыслей стало страшно…

А капитан? Что они сделают с ним? Что будет со всеми экипажами их экспедиции?

Селин сама не раз была свидетельницей того, как малейший знак неповиновения запускал череду расправ власть имущих с неугодными.

Мог бы Витал оказаться один из таких неугодных? Молодой капитан первого ранга, с таким большим опытом за плечами, умением сплотить людей и грамотно руководить ими… К тому же он — изобретатель! Селин выдохнула. Разумеется они его не тронут. Если в здравом уме. В самом крайнем случае пожурят или выпишут формальный штраф. А её дурное предчувствие — не более чем привычка, укоренившаяся с годами.

Чуть успокоившись, она равнодушно оглядела беспорядок в комнатке, уселась на край кровати и нащупала рядом гребень. Следовало привести себя в надлежащий вид, чтобы вновь обрести равновесие. И мерный шелест влажных волос по зубцам действительно потихоньку умиротворял. Глаза невидяще смотрели сквозь стоящее напротив покосившееся зеркало в медной раме.

И вообще, как же он все таки хорош! И насколько не похож на того хмурого, нелюбезного и озадаченного моряка с небрежной щетиной, каким он показался при первой встрече. Могла ли она его тогда представить танцующим на балу? Или ценителем искусства? Или изобретателем, одержимым одному ему ведомыми идеями? Улыбка сама собой коснулась её губ.

В груди теплело. Вспомнились его серые глаза, и то, как он смотрел на неё, пока их пальцы в перчатках чувствовали друг друга.

Заискивающие или похотливые взгляды были хорошо ей знакомы с самого юного возраста. Порой в них даже встречалась жиденькая пелена влюблённости. Если можно считать таковой подобострастие. В естественном окружении де Круа настолько привыкла к фальши, маскирующей корысть всевозможных видов, что поверить в искреннее внимание мужчины она могла разве из вежливости.

Или из собственной безразличной выгоды.

Но никто и никогда не смотрел на неё с таким живым, с таким робким восхищением, как Витал. Искреннее, зрелое, желание разглядеть под мишурой статусов и условностей её саму пугало и будто бы… ранило. Ведь поверхностное внимание всегда казалось Селин чем-то безопасным, чему не дано пробиться дальше привычных границ. А этот человек одним взглядом оказался способен разрушить наросшую за годы маску. Маску, успевшую осточертеть, но которой было предрешено стать её истинным лицом.

Отражённая его взглядом, она внезапно увидела себя совершенно другой и почти незнакомой: восхитительной, интригующей, чистой, необыкновенной…

— Неужели это — я…?

Словно в страхе увидеть в зеркале привычно лакированную любезность, Селин прикрыла лицо и посмотрела сквозь пальцы в отражение. В голубых глазах напротив стояли слёзы.

Действительно ли она соответствует его высокой оценке? Ведь капитан о ней ничего не знает…

Как не знает и то, что Селин росла в среде, где чинные дамы внушали ей с младенчества многочисленные добродетели истинной леди. Особенно — о целомудрии. Что ничуть не мешало тем же дамам гнусно хихикать в веера за её спиной и смаковать слухи о регулярных визитах ненавистного дядюшки в спальню к племяннице.

Ещё с подросткового возраста де Круа Герцог лишил ореола таинства близость с мужчиной. Селин расценивала её скорее как повинность, которую вынуждена была прилежно платить. А многочисленные леди её круга имели терпение разъяснять права и обязанности благородных дев. И уж точно ни эмоции, ни сакральность близости с мужчиной, ни особые чувственные переживания не входили в перечень изучаемых ею дисциплин. Мать же, всегда слепо любившая и превозносившая своего брата, Фредерика де Сюлли, отчаянно не хотела ничего замечать.

Самое близкое, с кем могла сравнить себя Селин — с собственностью, в лучшем случае с питомцем, которого всячески холят и, не особо церемонясь, дрессируют. Отстраненность же и холодность юной любовницы воспринималась Герцогом в порядке вещей.

С возрастом Селин поняла, насколько лицемерную игру с ней вели.

И только сейчас она осознала, что в отличие от прикосновений пальцев де Сюлли-старшего, всегда унизанных роскошными перстнями, каждое касание Витала вызывало в ней шквал совсем других, незнакомых ранее чувств.

Всё в капитане — его запах, голос, привычка щуриться, развязные манеры опытного моряка, готовые собраться в несгибаемый контроль — обезоруживали и будили в ней пылкую нежность.

При одном воспоминании о его ладонях на её талии, горячих даже сквозь тугую жёсткость корсета, Селин хотелось беспричинно смеяться, краснеть и желать большего. Она прикрыла глаза, воскрешая в памяти их поцелуй, и коснулась собственных губ кончиками пальцев.

Имеют ли значение её страхи и сомнения сейчас, когда уже завтра их ждет расставание? Что если мужчина, потрясший до основания весь её прежний мир, может вдруг навсегда исчезнуть так же внезапно, как и появился?

Кузен с Брутом снова бранились где-то за стеной. Но впервые причина их ругани не волновала.

Селин решительно встала и поспешила к истёртому шкафу. Скрипучие створки с трудом раскрылись, и де Круа просияла. Шляпа, моряцкие штаны и бушлат Дафны по счастливому стечению обстоятельств затерялись в рядах платьев и остались не изъятыми после визита гильдейской Внутренней Службы.