Мечты о морозе

— Ты должна носить свою вуаль, — говорит он.

Я киваю, хмуря брови в замешательстве, которое быстро переходит в гнев. Почему люди продолжают говорить мне это или умирать?

Он снова бросается на меня, прижимает к стене и хватает за горло. Его глаза дикие и необузданные, как у животного.

— Не испытывай меня. Ты лишишься жизни, если я узнаю, что ты сдвинула вуаль без моего разрешения, — выплевывает он.

На секунду мне кажется, что он действительно может читать мои мысли, затем я вижу, как его глаза скользят по моему лицу, и понимаю, что забыла отфильтровать выражение своего лица. Я привыкла к вуали, скрывающей это. Должно быть, он видел мой гнев.

Его угроза отражается от меня. У меня нет сомнений, что он сделает именно так, как сказал, но моя мать так часто использовала эти слова, что они потеряли свою эффективность.

— Ты понимаешь? — он трясет меня, кричит в лицо.

Мой взгляд мечется к его глазам. Без вуали в свете огня я чётко вижу его лицо. Когда он так близко, я могу видеть каждую ресницу вокруг его глаз, которые так напоминают мне Кедрика.

Я вздыхаю.

— Я, в любом случае, не планировала снимать её, но вы всё ясно донесли.

Когда я говорю это, я смотрю прямо в его глаза.

Его взгляд скользит вниз, а затем снова поднимается к моим глазам. Он отпускает хватку и пихает вуаль в мою руку. Он не ждёт, чтобы проверить надела ли я её назад. С последним убийственным взглядом он широким шагом выходит из комнаты и исчезает, хлопнув дверью.

Я в оцепенении надеваю вуаль, пытаясь осознать, что только что произошло. Я нахожу деревянный обруч в другом конце комнаты и натягиваю его на голову. Как только я это делаю, мой гнев покидает меня, и меня наполняет полное опустошение. Три человека видели моё лицо: один из них мёртв, а двое других угрожают убить меня. Король Джован больше похож на мою мать, чем я думала.

Всё моё одиночество и душевная боль, все мои тревоги и печали обрушиваются на меня, когда я пытаюсь снова заснуть. Я не проронила больше пары слезинок с момента смерти Кедрика, но сейчас, в одинокой темноте я рыдаю, пока не проваливаюсь в измученный сон.

ГЛАВА 19

У меня не получается поднять себе настроение. Я осознаю своё уныние, но не знаю, что с этим делать. Между событиями, произошедшими с моей матерью несколько месяцев назад, и смертью Кедрика, я задаюсь вопросом, были ли слова Короля Джована переломным моментом для меня.

Мои друзья знают, что что-то не так. Я спокойно отвечаю на их расспросы о моём настроении и здоровье, но мне хотелось бы, чтобы они перестали спрашивать. Рон предлагает мне проехаться на упряжке, я отказываюсь.

Санджей ударяет кулаком по столу, и я рефлекторно подпрыгиваю.

— Скажи нам, что не так, — требует он.

Остальные смотрят на меня, язык тел говорит об ожидании.

— Ничего, Санджей, я в по… — начинаю я.

— Не говори нам снова, что ты в долбаном порядке, — говорит он, краснота ползёт по шее в знак того, что он зол. — Это не так.

Не в силах собрать достаточно энергии для спора с ним, я встаю из-за стола и выхожу из зала. Мне нужен день, чтобы заползти в нору и прийти в себя.

Мои новые стражники следуют за мной. Я гадаю, как сильно были ранены другие стражники.

Я провожу несколько дней в комнате, выходя только к трапезе, и даже тогда я не ем, я просто смотрю, не появится ли снова ястреб. Но после прошлого письма ничего не приходило, если только они не были получены где-то ещё. Отсутствие знаний, что происходит между нашими мирами, беспокоит меня до такой степени, что это становится непреодолимым.

Я сажусь на длинное сиденье в своей комнате, где не так давно сидел сам Король. Я смотрю на хвост стрелы, надеясь, что ответ внезапно появится у меня в голове. С каждым днём мне кажется, что след становится всё холоднее, ускользает из моей хватки. Помимо того, что мне удалось сузить круг делегатов и остаться в живых, я не продвинулась в поисках убийцы Кедрика. А если в следующем послании будет просьба о моём возвращении в Осолис и Король её удовлетворит? Я чувствую, что подвожу Кедрика, не чту его память, но, честно говоря, я не знаю, как выследить убийцу. И как мне сбежать, даже если я убью его? Погода становилась всё более жестокой по мере того, как мы продвигались дальше через третий сектор. Завывающий ветер был постоянным фоновым шумом. Как и в Осолисе, четвёртый сектор здесь был непригоден для жизни, хотя я удивлялась, как вообще может быть ещё холоднее, чем сейчас. В такую погоду я бы и двух шагов не смогла сделать, не заблудившись.

Стук в дверь отрывает меня от мрачных мыслей.

Я напрягаюсь, думая, что это может быть Король Джован, но дверь не распахивается, поэтому я встаю и выглядываю через щель. Снаружи стоят Фиона и Санджей.

— Ты жива, — Санджей вскидывает руки вверх, его голос эхом разносится по коридору.

— Как видишь, — отвечаю я, прищурив глаза.

Фиона пихает локтем Санджея, он бормочет:

— Ауч, — прежде, чем продолжить. — Тебя вызывают в зал собраний.

Я сглатываю. Король Джован решил, что мне нельзя доверить сохранение вуали на месте. Он всё-таки собирается меня убить? Я не могу придумать иную причину для чего ему нужно было увидеть меня. Я киваю, мои глаза широко раскрыты.

Я возвращаюсь к кровати за шубой.

Санджей и Фиона ведут меня в зал собраний. Санджей шлёпает её по попе, когда она спускается перед ним по лестнице. Она хихикает в ответ, бросая усмешку через плечо.

Это ничто по сравнению с тем, что я видела в обеденном зале. Иногда люди просто делают детей на столах. Но в таких ситуациях рядом всегда есть другие люди. Очень неловко быть единственной свидетельницей, когда они вытворяют такое.

Мы продолжаем в этом неловком ключе, пока Санджей не оглядывается на меня и не разражается смехом.

— Любовь моя, Татума не привыкла к такой ласке. Нам следует оставить это для вечера, — утихомиривает его Фиона.

Я прочищаю горло, но ничего не говорю.

Мы подходим к комнате, а Санджей всё ещё смеётся надо мной.

Входя в комнату, я оборачиваюсь и огрызаюсь:

— Прекрати. Меня не волнует, что ты трогаешь попу своей жены.

Я поворачиваюсь лицом к комнате.

— Сюрприз!

Комната наполнена людьми, и все они начинают кричать. Я вскидываю руки, желая защитить лицо, и отпрыгиваю назад от натиска шума.

Позади меня Санджей завывает от смеха.

В полном шоке я оглядываю комнату.

Здесь собрались все делегаты со своими женами и детьми. Они все смеются над моим испугом, будто это шутка. Мой взгляд скользит по оставшейся части комнаты. Каменный стол в форме кольца завален едой, а на стулья наброшен яркий материал.

— Почему вы так себя ведете со мной? Что это? — спрашиваю я, шагая вглубь комнаты, сердце всё ещё колотится в груди.

— Это вечеринка-сюрприз в честь дня рождения, — говорит Малир.

Я хмурюсь.

— Но сегодня не день моего рождения. Он только в конце первой перемены.

— Мы знаем, — говорит Аднан, скрещивая руки на груди. — Ты забыла упомянуть об этом на Подъёме.

Я озадачена положением его плеч.

Я пытаюсь понять.

— Ты… сердишься, что я не сказала тебе? — спрашиваю я.

Я смотрю на других делегатов и вижу, что все они повторяют неодобрительную позу Аднана, а некоторые из их жен качают головой.

Я отступаю назад, осмысливая их реакцию. Что Кедрик говорил о днях рождениях? Я помню только его комментарий, когда он отметил, что пропустит мой день рождения, и как он беспричинно расстроился по этому поводу.

— Дни рождения тут очень важны, — говорит Соул, даже его голос слегка приглушён в знак неодобрения.

Во мне бурлит смех. Я стала любить Соула намного больше, когда Блейна не стало рядом. Он более прямолинеен и уверен в себе. Я прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать смеху вырваться наружу. Я не хочу их обидеть, но это крайне странная ситуация.

— Прошу простить меня за эту грубую оплошность. Надеюсь, коль уж я была пленницей и чуть не оторвала себе запястье, вы сможете понять эту досадную ошибку.

Жены торжественно кивают головами и бормочут слова прощения, а делегаты, которые провели время на Осолисе, не скрывают своего неодобрения. Они знают, что я смеюсь над ними. А какой Солати не стал бы? Большие и грубые Брумы любят хорошенько отпраздновать дни рождения? Мне было бы легче представить, что Оландон работает в приюте.

Я смотрю на мужчин, они отводят взгляды. Аднан посылает мне маленькую улыбку, которая не достигает его глаз. Мои плечи слегка трясутся от подавляемого смеха. Они станут только злее, если я буду хохотать над ними. Я кладу руку на грудь.

— Мне жаль. Правда, — приглушённым голосом я выдавливаю из себя.

Хотя они всё ещё подозрительны, кажется, мой ответ немного их успокаивает. Я пытаюсь взять себя в руки, когда Жаклин, жена Романа, выходит вперёд.

— Хватит дуться. Она извинилась, и я уверенна, что она больше так не поступит, — мне же она говорит: — Здесь в холоде мало чем можно заняться. Дни рождения, как и другие события, очень ценятся.

— День рождения хорошо разбавил бы монотонность Подъёма, — бормочет Роман, затем вздрагивает от того, что Жаклин ударяет его по затылку.

— Итак. Вы пугаете людей на их день рождения? — спрашиваю я.

Для меня это совершенно чуждое представление, даже смешное, но я пока оставляю суждения. Я понимаю, почему они хотят отдохнуть от однообразия погоды.

— Это больше похоже на восторг, — говорит она. — Я так понимаю, Солати не празднуют дни рождения?

Я качаю головой.

— Только восемнадцатилетие и день перемены, когда семья и друзья чтят память ушедших.

Жаклин кивает, но думаю, я потеряла её. Она выглядит как Очаве, когда я объясняла ему ротации Осолиса. Фиона присоединяется к нам и слышит последнюю часть. Её глаза расширяются от неверия.

— Спасибо вам за это, — я обвожу рукой комнату и сдерживаю очередной смешок. — Вам не стоило так беспокоиться. Мой день рождения был довольно давно.

— Я и другие женщины были заняты всё утро, — говорит Фиона, шагая в центр каменного круга.

Она жестом указывает на группу женщин, которые стоят в комнате и заняты собой.

Я перемещаюсь по комнате, пока происходит знакомство, не зная, что сделать, чтобы помочь другим женщинам. Я особенно нравлюсь маленькому сыну Томи, он ходит за мной по комнате и сидит у меня на коленях, когда я останавливаюсь отдохнуть.

— Время подарков, Татума, — говорит Санджей, его голос становится высоким от волнения.

Я смеюсь и думаю о том, как полюбила этих людей. Я не думала о них, как о моих похитителях с тех пор, как мы впервые шагнули на землю Гласиума. Каким-то образом, несмотря на то, что раньше я никогда не умела заводить друзей, именно ими они и стали. Это кажется глупым, что они всё ещё обращались ко мне так формально.

— Вы должны перестать звать меня Татумой, — произношу я, слегка поморщившись, когда делегаты затихают и поворачиваются ко мне.

Жены и дети смотрят на них с растерянностью, не понимая важности этого.

— Теперь вы можете звать меня Олиной, — я киваю их, а они один за другим кланяются мне, согласно обычаю Солати.

— Большая честь для нас, Олина. Спасибо.

Малир быстро объясняет важность этого остальным.