Займемся с… самбо?

Глава 116. Становление «Холода»

Феликс

— Я могу задать вопрос? — прошептал, перебирая пряди ее каштановых волос.

— У-м-м, — сонно замычала, — конечно. Но ответ тебе может не понравиться, так как врать не умею и приукрашивать не буду. Хорошо подумай, прежде, чем спрашивать, — щекотно носом копнула под ребрышко и улыбнулась, обняв меня крепче.

— Как бы это поточнее сформулировать? — задумался. — Ты не избегаешь опасностей, не боишься пострадать и, словно одержимая, рвешься в бой. Ты ходишь туда, куда опасаются ходить нормальные люди…,- справедливости ради заметил.

— Пх-х-х, — прыснула, — я никогда и не утверждала, что я адекватна.

Несмотря на ее шутки, чувствую, что напряглась. Поняла, к чему я клоню.

— Арин, не думаю, что ты просто насмотрелась боевиков и захотела быть крутым ниндзя. Твое настроение и поведение каждый раз стремительно меняется, если речь заходит о матери.

Арина распахнула глаза и стиснула зубы, продолжая меня молча слушать:

— Что и кому ты пытаешься доказать?! И что с тобой произошло? Только не молчи…я хочу знать причину, разъедающую тебя изнутри. И я подожду, если сейчас не сможешь говорить. Буду ждать также, как ты ждала нас, — стал дышать через раз в ожидании ее ответа.

— Да нет, я…могу, — прошептала, вяло поднимаясь с моей груди. — У каждого в жизни есть история, которая причиняет боль…,- встала с кровати и залезла в один из глубоких ящиков стола. — История, которую хочется забыть, но не выходит по твоему желанию, — со слабой улыбкой протянула мне альбом с фотографиями.

— Как ты видишь, я была очень симпатичным ребенком и обожала платьица с рюшами, — показала на свою первую фотографию двухлетнего карапуза. — Я была малость непоседлива, частенько простужалась и требовала повышенного внимания, — словно оправдывалась. — Возможно, как и все дети, а может, даже больше… — замолчала. Сел поудобнее, облокотившись на грядушку в изголовье кровати, и прислонилк себе Арину. Легче рассказывать, не встречаясь с кем-то взглядом.

— Отец уже тогда разрывался на две работы, чтобы обеспечить своим «девочкам» счастливое будущее и достаток во всем, — она перелистнула несколько фотографий в возрасте постарше, демонстрируя обрезанное фото. На фото был смеющийся отец с плюшевым медвежонком, Арина держала сахарную вату в одной руке, другой же — обнимала кого-то…кого-то, кого решила вычеркнуть из своей жизни и воспоминаний одним движением ножниц.

— Вот только мама не захотела больше ждать…она кричала, что только ей трудно. Что она сама растит меня, что устала и с нее хватит. Говорила, что надоело жить всеми днями при живом муже как вдове…Странно, но она сказала, что у нее затяжная послеродовая депрессия…Удивительно, не правда ли? Мне было четыре…и я помню каждое брошенное ею слово, — понизила голос. — В детском саду тогда был карантин по ветрянке, и ей приходилось сидеть со мной целыми днями. Вероятно, я ее очень раздражала…не было ни минуты, чтобы она чем-то не попрекнула меня: я много ем, я пристаю, я не так играю, я бестолочь и вся в отца…из любящей матери она превратилась в вечно пилящую ребенка незнакомку. Я во всем винила себя и старалась стать лучше: не просила есть, не тревожила без особой надобности, не шумела…но только еще больше ее взбесила.

— Она тебя ударила?

— Нет, не била…Так как отец не мог присматривать за мной, а она не хотела, то позвонила няне по найму, договорившись встретиться на детской площадке. Няня еще не пришла, а мать вовсю запихивала чемоданы в чью-то машину. Поняв, что она уедет и бросит меня- я цеплялась за ее платье, обнимала ее колени и умоляла не бросать меня. Я обещала стать самой послушной дочерью на свете, хорошо учиться и мыть за собой посуду…но она все равно села в машину к мужчине. В то время, как ребенок протягивал ей маленькие пухлые ладошки, любя и доверяя, она ненавидела и презирала. Она отцепила мои руки от машины, хладнокровно хлопнув дверью перед моим носом. Я плакала, бежала за машиной, падала, сшибала коленки, порвала платье, но она даже не обернулась…

Признаться, ни разу не видел, чтоб за все время нашего знакомства у Арины появлялась хоть одна слезинка, даже если она сильно обижена. Она тихо и спокойно открывала передо мной свою душу, обнажала старые раны…

Отложив альбом в сторону, обнял Арину со спины и устроил подбородок на ее плече. Мне нечем было ее утешить и подходящих слов не находилось…даже представить себе не мог, что это еще не все…

— С няней я так и не встретилась… — сказала глухо. — Я сидела и обливалась слезами недалеко от площадки, как меня похитили…зажали рот и нос вонючей тряпкой, дальше-темнота. Пришла в себя в каком-то сыром подвале со связанными над головой руками. Напротив меня сидел улыбающийся мужчина, с виду опрятный, но до ужаса пугающий.

— Что он сделал с тобой? — оглох от звука собственного сердца, пребывающего в панике.

— Ничего, — прошептала.

— Арин…

— Правда, ничего… не успел. Он много говорил, ругался, кричал, что жизнь несправедлива. Я плакала и просила меня отпустить, но он сказал, что никто мне не поможет, так как и ему никто не помог. Я не знаю, что это значило и что он хотел сказать. Он разорвал на мне платье и пару раз отхлестал по щекам, когда я брыкалась.

В бессильной ярости сжал кулаки.

— Руки от веревок горели огнем, натерла… — продолжила. — Мужчина что-то принял, стал еще более сумасшедшим и дерганым, начал расстегивать штаны, но у него случился приступ…вероятно, передоз. Он просто упал замертво, захрипел…а потом совсем перестал шевелиться.

Ему повезло, что уже мертв…

— Я не знаю, с какой именно целью он меня похищал: возможно, маньяк, может, убийца, но требовать выкуп он явно не планировал. Можно сказать, что мне повезло…Нашли меня, когда прошло чуть больше суток. Мои слезы давно высохли, голос охрип от криков, организм был обезвожен. Больше суток я провела рядом с трупом…в собственных нечистотах. Боль, стыд, страх, унижение-слишком много навалилось…

— Как тебя нашли? — потерся о ее щеку.

— Няня позвонила отцу и спросила, что это за розыгрыш? Ни матери, ни ребенка на детской площадке. И отец сразу кинулся меня искать, обратился в полицию…так и нашли.

— Отец взял отпуск, ни на минуту от меня не отходил, но я будто впала в анабиоз. Я не ела, не реагировала ни на что и больше не плакала…слезы кончились. Мне было страшно выходить на улицу, и я не покидала свою комнату. Спустя неделю, отец укладывал меня на ночь и сказал: «что я могу или продолжать замыкаться в себе, жалеть себя и быть слабой, или начать заниматься с ним самбо. Взрослые не всегда будут рядом и смогут помочь, а так — я смогу постоять за себя и дать отпор любому обидчику. Никто больше не посмеет унизить меня».

Утром я пришла к отцу, протянула ему его большие боксерские перчатки и впервые за неделю улыбнулась. А дальше- пошли ссадины, синяки, вечные тренировки, но я снова чувствовала себя живой. Срыч-подросток мазал мне коленки зеленкой и носил сладости, чтобы было легче переносить ругательства отца и боль мышц. Платьица с рюшами были забыты, сменившись удобной одеждой. Так я и стала такой, какая есть. Я ответила на все твои вопросы?

— А если бы твоя мама снова захотела…

— НЕТ! У меня есть только отец, — отрезала.

Для того, чтобы стало легче-нужен эмоциональный всплеск, только тогда станет легче. Она же, напротив, держит всё в себе…и никогда не сможет забыть.

— Арин, не думаешь, что если выплеснуть эмоции со слезами — станет легче.

— Не дождетесь! Я не собираюсь устраивать болото и распускать сопли. У меня нет причин.

— Ты так думаешь?

— Да, ничто не заставит меня плакать.

— Уверена?

— Почему ты задаешь такие странные вопросы? Уверена. Пока с моими родными и близкими все хорошо-ничто не заставит меня проронить ни слезинки.

— Хорошо, — сдался. — Поспи. Я буду рядом.

Через пару минут Арина уже спала, подложив руку под голову.

Недолго длилось наше счастье. Уже через пару часов в дверь раздался настойчивый звонок. И кого к нам принесло?!