Блистательный маркиз

Глава 2

— Джеймс! — Агата Дэнбери редко позволяла себе радостные вопли, но Джеймс был ее любимым племянником. По правде говоря, она любила его больше, чем собственных детей. У него по крайней мере хватило ума не совать голову между прутьями чугунной решетки. — Как приятно тебя видеть!

Почтительно склонившись, Джеймс подставил щеку для поцелуя.

— Вам приятно меня видеть? — осведомился он. — Можно подумать, что вас удивил мой приезд. Да полно вам. Вы отлично знаете, что я скорее пренебрег бы вызовом к принцу-регенту, чем вашим приглашением.

— А, ты об этом…

Он прищурился, ничуть не обманутый ее небрежным тоном.

— Агата, надеюсь, вы не собираетесь шутить со мной? Графиня вдруг выпрямилась, как шомпол, в своем кресле.

— Ты полагаешь, я на это способна?

— Не моргнув глазом, — бросил он с легкой улыбкой, усаживаясь. — Своим лучшим трюкам я научился у вас.

— Ну, кто-то же должен был взять тебя под свое крыло, — отозвалась она. — Бедное дитя. Если бы я не…

— Агата! — оборвал се Джеймс. Он не имел ни малейшего желания быть втянутым в дискуссию о своем детстве. Он был обязан тетке всем — даже собственной душой. Но не хотел обсуждать это сейчас.

— Так уж случилось, — заявила она, презрительно фыркнув, — что мне не до шуток. Меня шантажируют.

Джеймс подался вперед. Шантажируют? Агата была хитрой старушенцией, но при этом исключительно порядочной. Он не мог себе представить, чтобы она совершила нечто, что могло послужить основанием для шантажа.

— Можешь вообразить себе такое? — осведомилась графиня. — Чтобы кто-то посмел шантажировать меня? Хм-м. Где мой кот?

— Ваш кот? — повторил он.

— Маллллкольммм!

Джеймс изумленно моргнул при виде чудовищно толстого кота, бесшумно вступившего в комнату. Он подошел к Джеймсу, принюхался и вспрыгнул к нему на колени.

— Ну разве это не самое дружелюбное животное на свете? — поинтересовалась леди Дэнбери.

— Ненавижу котов.

— Ты обязательно полюбишь Малкольма. Джеймс решил, что терпеть бесцеремонность кота проще, чем спорить с теткой.

— У вас есть какие-нибудь идеи насчет личности шантажиста?

— Никаких.

— Могу я спросить, почему вы подверглись шантажу?

— О, мне так неловко, — вымолвила она с блеснувшими в бледно-голубых глазах слезами.

Джеймс тут же проникся сочувствием. Тетя Агата никогда не плакала. В его жизни было не так уж много вещей, которые абсолютно не менялись, и леди Дэнбери являлась одной из них. Резкая и язвительная, она беззаветно любила его и никогда не плакала. Ни при каких обстоятельствах.

Джеймс сделал движение к тетке, но вовремя одумался. Едва ли она ждет от него утешений и наверняка воспримет их как свидетельство ее слабости. К тому же кот не проявил ни малейшего намерения слезть с его коленей.

— Вы покажете мне письмо? — мягко спросил он. — Полагаю, вы получили письмо?

Она кивнула, взяла со стоявшего рядом стола книгу и вытащила листок, заложенный между страницами. Не говоря ни слова, она протянула его племяннику.

Джеймс деликатно подтолкнул кота, спихнув его на ковер, и встал. Сделав несколько шагов к тетке, он взял письмо и тут же, не садясь, прочитал его.

Леди Д.,

Мне известен ваш секрет. А также тайна вашей дочери. Вам придется заплатить за мое молчание.

Джеймс поднял взгляд:

— Это все?

Агата покачала головой и протянула второй листок.

— Я получила еще одно. Джеймс взял его.

Леди Д.,

Мое молчание стоит пять сотен фунтов. Оставьте их в простом кошельке за «Мешком с гвоздями» в пятницу в полночь. Никому ничего не говорите. Не советую разочаровывать меня.

— Что это еще за «Мешок с гвоздями»?

— Местный трактир.

— Вы оставили деньги?

Она кивнула со сконфуженным видом:

— Только потому, что знала: ты не успеешь приехать до пятницы.

Джеймс помолчал, размышляя, как бы лучше сформулировать следующую фразу.

— Думаю, — мягко сказал он, — вам следует поделиться со мной своими секретами.

Агата покачала головой:

— Мне так неловко. Нет, я не могу…

— Агата, вы же знаете, что мне можно доверять. Я отношусь к вам как к матери. Что бы вы ни сказали мне — это не выйдет за стены вашего дома. — Когда она в ответ только прикусила губу, он спросил:

— Которую из дочерей затрагивает эта тайна?

— Мелиссу, — прошептала Агата. — Но она ни о чем не подозревает.

Джеймс закрыл глаза и протяжно вздохнул. Он догадывался, что за этим последует, и решил избавить тетку от смущавшей ее необходимости произнести это вслух.

— Она незаконнорожденная, да?

Агата кивнула:

— У меня была связь. Это продолжалось всего лишь месяц. О, я была так молода и глупа!

Джеймс постарался не выдать тот шок, в который повергло его признание тетки. Графиня всегда строго придерживалась приличий. Непостижимо, что она имела связь вне брака. Но, по ее собственному выражению, она была молода и, возможно, несколько ветрена. Учитывая все, что она сделала для него, он не считал себя вправе судить ее. Агата спасла его, и в случае необходимости он, ни секунды не колеблясь, отдал бы за нее жизнь.

Графиня печально улыбнулась:

— Я не понимала, что делала.

Джеймс тщательно взвесил слова, прежде чем заговорить:

— Итак, вы боитесь, что шантажист доведет это до сведения общества и опозорит Мелиссу?

— Мне плевать на этих лицемеров из высшего света! — запальчиво сказала Агата. — Я очень сомневаюсь в законности происхождения половины из них. Даже двух третей, если исключить первенцев. Мелисса, вот кто меня беспокоит. Она благополучно вышла замуж за графа, так что скандал ее не затронет, но она была очень близка с лордом Дэнбери. Он всегда говорил, что любит Мелиссу больше всех своих детей. Ее сердце будет разбито, если она узнает, что он ей не отец.

Джеймс что-то не припоминал, чтобы отношения лорда Дэнбери с Мелиссой были нежнее, чем с другими детьми. Собственно, он вообще не замечал особой близости между лордом Дэнбери и его потомством. Граф был добродушным человеком, но держался несколько отчужденно. Он был из тех, кто считал, что «место детей в детской, откуда их следует выпускать не чаще, чем раз в день». Но если Агата убеждена, что лорд Дэнбери обожал Мелиссу, кто он такой, Джеймс, чтобы спорить?

— Что же нам делать, Джеймс? — спросила графиня. — Ты единственный человек, которому я доверяю настолько, чтобы обратиться за помощью в таком неприятном деле. Учитывая твой опыт…

— Больше писем не было? — перебил ее Джеймс. Тетка знала, что ему приходилось работать в военном ведомстве. В этом не было большой беды, поскольку он оставил активную деятельность, но Агата отличалась редким любопытством и постоянно расспрашивала его о былых похождениях. Однако есть вещи, которые он не стал бы обсуждать даже с теткой. Не говоря уже о том, что ему совсем не улыбалось быть повешенным за разглашение государственных тайн, в которые он оказался посвященным за годы своей шпионской деятельности.

Агата покачала головой:

— Нет. Ничего.

— Я проведу предварительное расследование, но боюсь, что мы ничего не узнаем, пока не получим очередное послание.

— Думаешь, это не последнее?

Джеймс мрачно кивнул:

— Шантажисты просто не способны вовремя остановиться. В этом их роковая ошибка. А я тем временем надену маску нового управляющего. Хотя и не понимаю, как, по-вашему, мне удастся остаться инкогнито.

— Я полагала, что оставаться неузнанным — твой конек.

— Это так, — небрежно бросил он, — но в отличие от Франции, Испании и даже южного побережья я здесь вырос. Почти.

Глаза Агаты приняли отсутствующее выражение. Джеймс догадался, что графиня задумалась о его детстве, о тех случаях, когда ей приходилось выдерживать ожесточенные схватки с его отцом, доказывая, что Джеймсу лучше оставаться у Дэнбери.

— Никто тебя не узнает, — заверила она его наконец.

— А Криббинс?

— Умер в прошлом году.

— О, мне очень жаль! — Ему всегда нравился старый дворецкий.

— Новый тоже ничего, хотя у него хватило дерзости не далее как позавчера попросить меня звать его Уилсоном.

Джеймс мог и не спрашивать, заранее зная ответ. Тем не менее он поинтересовался:

— Это, случайно, не его имя?

— Возможно, — раздраженно буркнула графиня. — Но я не в состоянии его запомнить.

— Вы его только что упомянули.

Она состроила сердитую гримасу.

— Если ему угодно быть моим дворецким, пусть отзывается на имя Криббинс. В моем возрасте радикальные перемены крайне опасны.

— Агата, — сказал Джеймс, демонстрируя терпение, которого он вовсе не испытывал, — не могли бы мы вернуться к сути дела?

— Относительно того, что тебя кто-нибудь узнает?

— Да.

— Никого не осталось. Ты не навещал меня почти десять лет.

Джеймс проигнорировал ее укоряющий тон.

— Вы отлично помните, что виделись со мной в Лондоне.

— Это не считается.

Он решил не спрашивать почему, хотя и знал, что она умирает от желания назвать ему причину.

— Нет ли чего-нибудь особенного, что мне следует знать, прежде чем приступать к обязанностям управляющего? — поинтересовался он.

Графиня недоуменно покачала головой:

— А что такого тебе нужно знать? Ты получил соответствующее твоему положению воспитание. Следовательно, тебе известно все, что касается управления земельной собственностью.

В этом была изрядная доля правды, хотя Джеймс, унаследовав титул, предпочитал использовать управляющих для ведения дел в своих поместьях. Это было тем более удобно, что пребывание в Ривердейл-Касле не доставляло ему особого удовольствия.

— Ну что ж, — сказал он, вставая. — Поскольку Криббинс Первый более не с нами — упокой, Господи, его многострадальную душу…

— И что это должно означать?

Он склонил голову вперед и чуть набок с выражением крайнего сарказма.

— Любой смертный, прослуживший вашим дворецким в течение сорока лет, заслуживает того, чтобы его причислили к лику святых.

— Вот шельмец, и дерзкий к тому же, — пробормотала она.

— Агата!

— Что толку выбирать выражения в моем возрасте?

Джеймс покачал головой:

— Как я заметил ранее, поскольку Криббинс нас покинул, роль управляющего — вполне подходящее прикрытие. К тому же я предпочитаю проводить время на природе, пока стоит такая прекрасная погода.

— Неужели в Лондоне настолько душно?

— Ужасно!

— Ты имеешь в виду воздух или публику?

Джеймс усмехнулся:

— И то и другое. Ну а теперь скажите мне, куда положить вещи. Кстати, тетя Агата, — он нагнулся и поцеловал ее в щеку, — чертовски приятно видеть вас.

Она улыбнулась:

— Я люблю тебя, Джеймс. * * *

К тому времени, когда Элизабет добралась до дома, она совершенно запыхалась и была покрыта грязью с головы до пят. Она так стремилась оказаться подальше от Дэнбери-Хауса, что практически пробежала первую милю. К сожалению, лето в Суррее выдалось на редкость дождливое, а Элизабет никогда не отличалась особой ловкостью. Торчащие из земли корни деревьев ей было крайне трудно обойти. Это привело к тому, что Элизабет шлепнулась, безнадежно испортив свое лучшее платье.