Я люблю тебя НАВСЕГДА

Дарья нарушила молчание:

— Да, хочу. Передай ему просто, что я его люблю. Больше ничего. Про Ромку не говори, наверное, не рассказывай ничего. Если он не приедет ко мне до твоего возвращения, я выйду замуж за тебя. Только не обижайся, Генрих, это будет брак по расчёту с моей стороны. Извини…

— Дашка, я на все согласен… Даже на брак по расчету. Любить тебя ты мне не запретишь…

А потом поймал Дашкину руку, поцеловал и спросил:

— Может в спальню?

— Умоляю, Генри, нет… Я его… Пока не отпустит… Если не приедет, заставлю себя поверить, что отпустил…

Два брата

— Привет, мамуль. У нас гости?

— Приехал Генрих… Он в гостиной, ждет тебя. И что происходит? Вы мне когда-нибудь объясните? Вы оба помешаны на России, оба мечтали туда вернуться. Теперь не хотите о ней говорить… Что произошло?

— Милая мамочка, я все тебе объясню, но, не сейчас. Чуть позже…

Герман взлетел по лестнице на второй этаж родительского особняка, забыв, что пару ночей назад у него был первый сердечный приступ. Вот она первая ласточка. Рано, ему еще нет пятидесяти. «Надо обсудить это с Генри, он у нас — кардиолог», — подумал Герман.

Генрих что-то играл на фортепьяно, музыка лилась тихая, задумчивая. И это было не похоже на дерзкого, напористого Генриха.

— Привет, с приездом.

Братья приветливо обнялись. Они не виделись около трех лет, да и последняя их встреча не была безоблачной.

— Привет. Очень рад тебя видеть в здравии. А вот одышка тебе не к лицу.

Генрих попытался скрыть улыбку, но Герман это заметил и попытался отшутиться:

— Это не одышка, а затрудненное дыхание после физических упражнений. Об этом позднее. Как дела? К нам надолго?

— Постараюсь порадовать родителей своим присутствием, но многое будет зависеть от тебя…

— Вот как? Я настроен миролюбиво, если, конечно, ты не будешь учить меня жить, как в прошлый раз.

— Постараюсь… Но разговор предстоит прямой и откровенный…

Из гостиной раздался мамин голос, который звал всех к столу. Умела она даже на расстоянии предугадывать настроение своих уже давно взрослых мальчишек.

— Пойдем в гостиную, разговоры оставим на вечер. Мамуля уже с Рождества не поднимается на второй этаж, вот мы здесь и уединимся…

Герман и Генрих спустились на первый этаж. В гостиной уже собрались все домочадцы. Родители, девчонки Аннет и Элен, их няня Ида, Марк со своей очередной возлюбленной. Ужин прошел шумно, каждый попытался что-то расспросить у Генри или рассказать ему. Он был счастлив, он был дома…, но его сердце было не здесь, мозг был занят предстоящим разговором.

Герман почувствовал напряженность брата, но прервать веселый кавардак в этой чинной немецко-русской семье не мог. Впервые за последние годы глаза мамочки светились. Она очень переживала за Генри. Он ее младший сын, подарок судьбы, когда уже не ждешь, поэтому самый дорогой. Герман не был в обиде на мать, он очень ее любил.

Спустя какое-то время, девочки ушли спать; Марк поехал провожать Гертруду, но обещал вернуться и присоединиться к отцу и дяде. Герману показалось, что Генрих с Марком о чем-то тихо переговорили. "Странно, какие у них могут быть секреты?", — промелькнуло в голове Германа. Хотя от внимания Германа не укрылся тот факт, что Марк последние годы частенько летал в Россию к Генриху и никогда не рассказывал о своих поездках, но он оставил этот факт без внимания.

Братья поднялись в кабинет. Пока Герман включал магнитофон с любимым Моцартом, чтобы окончательно заглушить их разговор от любопытных ушей, Генрих осмотрелся в кабинете. На столе стояло фото улыбающейся Дашки.

«Надо же. Значит не забыл. Любит… Пронести любовь через столько лет разлуки… Счастливые…», — горько подумал Генри.

— Так о чем хотел со мной поговорить мой младший брат?

— О России, — ответил Генрих.

— А что о ней говорить? Туда я не вернусь. До сих пор больно вспоминать то, что перечеркнул и задушил собственными руками… Меня там уже никто не ждет… — ответил Герман, а в его голосе было столько боли и тоски.

— А как давно ты смотрел в верхний ящик своего письменного стола? — внимательно глядя на брата, спросил Генрих.

Герман посмотрел на него, подошел к письменному столу, сел в кресло и открыл верхний ящик, в котором обычно хранилась неразобранная корреспонденция. Ее здесь было не много.

— Давно. Я не получаю здесь корреспонденцию, ты же знаешь я здесь бываю не часто. И что я должен здесь увидеть? — спросил Герман.

— Больше двух лет назад я туда положил последнее письмо твое крестного, которое по ошибке оказалось в моем кабинете. И если помнишь хотел кое-что тебе рассказать, но ты не захотел меня тогда слушать и выставил за дверь.

Герман быстро перебрал корреспонденцию и с легкостью нашел письмо, адресованное «Графу Вольфу Г.». Только крестный называл его так… Как давно это было… Герман вскрыл конверт и начал бегло читать:

«Добрый день, Герман. Это последнее мое письмо, крестник. Моя Лиюшка доживает последние дни, без нее я жить не хочу и не буду, уйду следом. Как? Еще не решил… Да и вороны кружат, надоело отмахиваться. По возможности все, что имел распределил между всеми вами, такими близкими и родными для меня. Вас у меня трое. Вы с Леонидом мужчины, сильные, самостоятельные, справитесь.

Больше беспокоюсь о ней… Она нуждается в защите. Переправил ее в Москву, устроил, как мог. Надеюсь, до нее не доберутся, да и по документам она нигде не проходила. Только бывала у нас в гостях. Буду надеяться на Генриха, он обещал о ней позаботиться.

В год твоего отъезда из России я дал клятву этой молодой особе не раскрывать ее тайну. Прошло с того момента четыре года. Я стар и боюсь, что тебе не раскроет эту тайну никто. Ни Генри, ни Марк не посмеют нарушить клятву, данную ей.

Она любит тебя. Любит и ждет, что ты вернешься к ней. Любит и растит твоего сына. Да! У тебя, крестник, в России растет сын. Ромка, Ромашка, Роман Германович. Очень милый мальчишка, как две капли воды похожий на тебя.

Зная, как ты относился к ней, как боготворил ее, если свободен от уз брака, вернись к этой девочке. Она достойна большего, чем одиночество!

Она гордая. Она сама никогда не попросит помощи, не позвонит и не напишет. Она любит и ждет. Ждать она умеет, как никто другой. Она сильная и мудрая. Однажды, сидя у камина, она сказала мне: «Нужно просто уметь ждать! Ждать человека. Ждать счастья. Ждать встречи. Это стоит того, потому что, дождавшись, ты обретаешь все!». Поверь, крестник, эта девочка достойна обрести все!

Прощай. Надеюсь, ты примешь правильное решение. Твой друг и крестный».

Генри молча сидел и наблюдал за братом, наблюдал за изменением выражения его лица. Прочитав письмо, Герман отложил его и какое-то время сидел молча, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Закурил и спросил:

— Почему мне никто не сказал? Почему Ты не сказал?

— Герман, я не мог нарушить данное ей слово. Я тоже люблю ее. Она мне дорога. Но… ее сердце до сих пор занято тобой… Даже сейчас, она запретила говорить тебе, напоминать о ней. У тебя Герман два месяца, чтобы найти ее. Через два месяца я возвращаюсь в Россию и, если на пороге ее квартиры до моего возвращения не появишься ты, она станет моей женой. Я не буду тебе помогать, но и мешать не буду… Когда я уезжал, она попросила тебе передать короткую фразу. «Передай ему, что я люблю его», и все…

В комнате повисло тяжелое молчание.

— Как давно ты знал, что у меня есть сын? И при чем здесь Марк?

— Мы вместе с ним узнали ее тайну. Ты попросил взять у нее из квартиры твои вещи. В этот вечер у нее был Борис Яковлевич и Лия Марковна. Они собирались пить чай, пригласили и нас. Она ничего не ела и даже не пила чай, просто сидела и мило разговаривала с нами. Вначале я не обратил на это внимание, но потом … У нее был токсикоз, сильный токсикоз, который разыгрался на нервной почве. Это самое опасное, что могло приключиться во время беременности… Она сказала нам правду, но в ответ взяла с нас клятву, что никто не скажет тебе о ее беременности. «Я не хочу, чтобы он разрывался между двумя детьми… Я очень хочу, чтобы он был счастлив…».

Генрих немного помолчал и продолжил:

— Беременность протекала сложно. Ребенок развивался хорошо, а Дашка… Меня беспокоило ее сердце… ЭКГ было не очень, частая тахикардия, прыгало давление… Ее мучили панические атаки. Однажды, из разговора с мамой узнал о сложностях у тебя. По времени Дашкины панические атаки и твои переживания совпадали. В следующий раз снова позвонил, и снова совпадение. Никогда не верил в такое, но она чувствовала тебя на расстоянии… Она продолжала тебя любить и жить тобой… Как я тогда завидовал тебе…

— Как я смогу ее найти? Крестный пишет, что он переправил ее в Москву.

— Немного подскажу. Ищи в НИИ Академии наук в Московской области, в одном из Академгородков. Работает помощником директора крупного института. Часто сопровождает шефа на конференции и симпозиумы. Больше ничего не скажу. Я сам ее искал. Когда после вашего расставания прошло три года, решил, что можно было бы уже забыть тебя. Стал настойчиво ухаживать, получил отставку, вспылил, уехал в Германию. Полгода прожил здесь, но понял, что не могу без нее. Вернулся, а там все поменялось. Ее уже не было на Урале… она переехала, когда я был здесь… Борис Яковлевич адреса мне не сказал, сообщил только, что переправил в Москву. Потом я обнаружил это письмо, оно лежало у меня на столе… Сейчас уже нет Бориса Яковлевича и Лии Марковны, Леонид ушел вместе с ними.

— Это я знаю… — Герман поднял на Генриха взгляд, он смотрел на брата колким взглядом, по скулам ходили желваки. — Кто она для тебя сейчас?

— Любимая, желанная, но … недоступная. Я для нее — друг и крестный младшего сына. Поскольку я упрямо настаиваю на своем, пообещала дать согласие на брак после моего отпуска, но не гарантировала, что не назовет Германом ночью. Из чего я понял, что я просто принуждаю ее к этому браку. Это не ее выбор, это мое упрямство… Хотя она всегда рада меня видеть, но… это не то, что я хочу…

Генрих замолчал. Молчал и Герман, а потом спросил:

— Она изменилась?

— Ага… Повзрослела, похорошела… Стала ангельски привлекательной, — грустно сказал Генрих.

Он понял, брат едет в Москву. А если он едет, то найдет. А если найдёт, то это без шансов для него, Генриха. Но понимал, что он здесь бессилен…

— Спасибо, Генрих. Я еду в Москву. Если найду, и мы сможем быть вместе, то извини… Если нет…, то … — он не договорил, взял телефонную трубку и заказал билет на ближайший рейс до Москвы.

«Дарьяна, моя любимая Дарьяна. Почему ты не послушалась меня, моя девочка…»

Где же ты, Дарьяна…

Под крылом самолета Москва. Вот она столица России. Именно в этой стране он когда-то чувствовал себя свободным и счастливым, именно с ней связывал свое будущее, именно здесь строил бизнес, от которого сейчас практически ничего не осталось. Здесь все поменялось. Вернется ли он сюда, зависло только от Дарьяны. В ее руках его будущее. Если она примет его, он сможет свернуть горы. Он сможет восстановить практически с нуля все. Но примет ли она его? Может Генрих не все ему сказал?