Сабля Цесаревича

Долго эта идиллия не продлилась. Дверь неслышно распахнулась, и на пороге появился высокий широкоплечий человек c пышными усами, одетый в морскую форму.

— Ваши высочества! — обратился он к играющим на полу детям. — Его высочество наследника ожидает отряд казаков Лейб-Гвардии Атаманского полка. Его величество их уже принимал, а теперь они хотят видеть своего верховного атамана.

Мальчик оторвался от своего занятия, и его лицо мгновенно стало серьезным и каким-то слишком взрослым для его возраста.

— Иду, Андрей Еремеевич, — сказал он, поднимаясь на ноги, а потом с важным видом обратился к оставшимся сидеть на ковре сестрам. — Дамы, прошу прощения, я вынужден вас оставить. Наследника ждут государственные дела.

С этими словами он направился к дверям. Младшие сестры разочарованно вздохнули, Ольгу это неожиданное преображение брата насмешило, и она тихо хихикнула, Татьяна же одобрительно кивнула.

Павел тоже проследил взглядом за Алексеем и пришедшим за ним моряком, выходящими из комнаты, и внезапно обстановка вокруг него изменилась. Теперь он был в другом зале, еще более просторном, с картинами на стенах и лепниной на потолке. В окна, как и раньше, светило солнце, но его лучи были уже не такими яркими и красноватыми, словно оно клонилось к закату, словно с тех пор, как Алексей покинул детскую, прошло много времени…

Выстроившиеся вдоль одной из стен зала казаки — посмотрев много исторических фильмов, Паша понимал, что это именно они — тянулись по стойке «смирно». А потом один из них, по всей видимости, командир, отделился от строя и подошел к стоявшему перед ними маленькому и худенькому Алексею, держа на вытянутых руках сильно изогнутую саблю в красных кожаных, отделанных металлом ножнах. Слишком короткую для взрослого человека, но слишком большую для стоящего перед казаками ребенка.

Но этот ребенок все-таки взял ее в руки — Пожарскому понял, что она еще и довольно тяжелая для него — и наполовину вытащил из ножен. В угасающем свете дня блеснули золотом выгравированные на клинке буквы.

Паша подался вперед — он все еще опасался, как бы его не увидели, но в глубине души уже понимал, что этого не будет. Да и очень уж сильным было его желание рассмотреть саблю поближе. Настоящее оружие, не то, что все его ножики!

«Ангелъ наш, Родимый красавчикъ, Великий Государь Цесаревич…» — успел он прочитать часть надписи на клинке, прежде чем свет вокруг него начал меркнуть и зал со всеми находившимися в нем людьми погрузился в темноту.