Сабля Цесаревича

Глава IX

Павел еле встал в понедельник — последний сон полностью захватил его. Ему хотелось быть в чудесном храме, слушать пение, и вовсе не хотелось возвращаться в свой мир, который порядком поблек в его глазах с тех пор, как стали приходить «сны про Лешу». Порой мальчик даже не вполне осознавал, в какой реальности он живет на самом деле.

Впрочем, такое состояние после пробуждения быстро проходило, и Паша вновь встраивался в поток каждодневных событий. Это было неприятно — но что делать?.. Он хорошо понимал, что мир его снов безвозвратно исчез из реальности и никогда в нее не вернется.

Тяжело вздохнув, Паша начал собираться в школу. Родителей дома не было. Несомненно, вечером они захотят расспросить его в подробностях об Алексее, и Павел не очень хорошо понимал, что будет им рассказывать — не свои же фантастические предположения…

«Придумаю что-нибудь», — решил он и выскочил на улицу.

Она встретила его моросящим дождем — побаловав бабьим летом, Питер явно возвращался к осенней норме. Павел неохотно потащился по серой мокрети в гимназию, которая была совсем близко от дома, по Английскому через Декабристов. На окружающее он особого внимания не обращал, поэтому вздрогнул, услышав знакомый голос:

— Думаю, тебе не стоит сегодня идти на учебу.

Алексей, как всегда выглядел безупречно в своей светлой нарядной одежде — чистой и сухой, словно не было дождя сверху и грязных луж внизу.

Павел, конечно, был рад, но несколько озадачен.

— Сегодня контрольная по алгебре, — нерешительно начал он. — Нельзя…

— Оставь, — махнул рукой Леша. — Поверь мне, все обойдется.

Конечно, Паше гораздо больше хотелось пойти со своим другом, чем сидеть в классе. Внутренне уже почти решив прогулять школу, он все же сделал еще одну попытку возразить:

— Куда же мы пойдем в такую погоду?

— Дождь пройдет, — улыбнулся Алексей. — И потом, мы будем под крышей.

— Где?

— Ну, я познакомился с твоими родителями. А ты теперь не хочешь увидеть моих? Они тебя пригласили…

От изумления Павел чуть не сел на месте в лужу — такое предложение было последним, что он мог предположить. Родители и сестры Алексея были для него совершенно загадочными, недостижимыми фигурами. Его разум просто отказывался вставлять их в координаты реального мира — спокойнее было думать, что, вот, в настоящей жизни есть классный парень Леша, с которым так здорово и интересно. А в снах есть Наследник и его Семья, фигуры привлекательные и трогательные, но при этом величественные и к будничной жизни никак не относящиеся. Соединение же двух этих ипостасей казалось невероятным и тревожило.

— Да не бойся ты, — искренне рассмеялся Алексей. — Мои родители и сестры тебя не укусят, они прекрасные добрые люди.

— Я не боюсь, — буркнул Павел, уже готовый согласиться.

— Ну так и пойдем, — заключил Леша, разворачиваясь с таким видом, словно не сомневался, что друг последует за ним.

И он действительно последовал. Правда, первый шаг дался Павлу нелегко — было такое впечатление, будто он пытается переставить ноги в воде. И все тело словно бы с трудом проникало сквозь некое невидимое препятствие — прозрачную, но плотную вуаль. На мгновение в груди у Павла все сжалось, а в глазах возникла странная золотистая рябь, он почти не видел улицу и спину уходящего вперед Алексея. Дух захватило, как будто они снова оказались на «свободном падении». Впрочем, странное это ощущение через пару шагов прошло, и мальчик зашагал размашисто и легко, как всегда.

А дождь и впрямь кончился. Причем неким невероятным образом мостовая под ногами была совершенно сухой — противные лужи исчезли. Мостовая?.. Из ровных плит?.. Здесь же только что был асфальт!

Павел поднял глаза и обомлел. Перед ним в лучах яркого утреннего солнца предстало здание безумное и прекрасное. Больше всего напоминало оно чудесный замок — с островерхой угловой башенкой, причудливыми окнами и балконами, огромными цветными панно на стенах. Словно бы подчеркивая волшебную сущность этого удивительного строения, на углу его распростерла крылья каменная птица Феникс.

Но ведь такого не могло быть! Еще минуту назад здесь возвышался довольно скучный, темный, громоздкий, с раннего детства знакомый угловой дом, лишь отдаленно напоминающий созерцаемое им невероятное ведение.

— Это сказка, — прошептал мальчик.

— Да, — отозвался тоже приостановившийся Алексей. — «Дом-сказка», так его называли… И называют.

Раздавшийся позади колокольный звон отвлек Павла. Он обернулся и снова застыл. Вдалеке, там, где была площадь Тургенева, он увидел увенчанную шпилем колокольню, которой там точно не было. Не могло быть…

— «Люблю летать, заснувши наяву, в Коломну, к Покрову…» — продекламировал Алексей.

В тоне его ощущалась легкая усмешка.

— Леша, где мы? — севшим голосом спросил Павел.

— Там, где должны быть. Пошли.

Павел с облегчением увидел, что его собственный дом, ничем особо не выдающийся, кроме давности постройки, стоит на положенном месте. Правда, выглядел он совсем не так, как когда мальчик выходил из него всего несколько минут назад. Грязноватый облупленный фасад был заново оштукатурен и явно не очень давно покрашен светлой краской. Над выходящими на проспект парадными нависали изящные козырьки, поддерживаемые легкими столбиками.

А на маленькой аллее, которая была между Пашиным домом и Домом-сказкой, небольшие деревца разрослись, поднялись и шелестели уже желтыми, но все еще густыми кронами. Между стволами стояли удобные скамейки, которых тут сроду не было.

Пожарский бы долго глазел на эти чудеса, если бы Алексей не потянул его за рукав.

— Пошли, пошли, у нас не так уж много времени.

Павел молча пошел рядом с другом, понимая, что спрашивать его о творящемся вокруг волшебстве бесполезно.

Вообще-то, он пребывал в некоем странном, полувосторженном — полунапряженном состоянии. Все вокруг казалось ярче и четче, чем всегда, Павел ощущал приподнятость, но в то же время было такое чувство, словно он на полной скорости стремится во что-то неведомое, невероятное, и понятия не имеет, что ждет его в конце пути.

Они пошли по Декабристов… Хотя и это уже было не совсем так. «Офицерская», — на ходу прочитал Павел на одной из висящих на домах табличек. Сама по себе улица изменилась немного — большинство домов оставались на своих местах, только, как и Пашин дом, они казались отремонтированными и обновленными, сияли красочными вывесками магазинов и чисто вымытыми окнами.

Еще Пожарского потрясло, что по улице почти не проезжали автомобили, которые, вообще-то, всегда шли здесь почти сплошным потоком. Теперь же лишь раза два-три мимо них пронеслись легковые машины незнакомых Павлу марок. Да еще иногда небольшие юркие автобусы. Зато было очень много велосипедистов и людей на самокатах.

Прохожих тоже было не очень много, и они тоже были несколько… иными, как и все здесь. Мальчик не вполне понимал, чем они отличаются от обычных горожан — может быть, немного другой одеждой — ярче и непривычных фасонов, может быть, выражением лиц — более спокойным и каким-то… незамутненным. Не таким, как в мире Павла.

Ибо шли они по другому миру — для Пожарского это было неоспоримым фактом.

Они миновали красивую арку на том месте, где в мире Павла был вход на стадион Лесгафта. В глубине, за аркой, возвышались какие-то хитрые аттракционы. «Луна-парк», — прочитал мальчик.

Уродливая «стекляшка» на углу с Лермонтовским исчезла, на ее месте возвышалось изящное, облицованное красным гранитом, здание, и его башенка явно служила репликой на оставленный позади «Дом-сказку». Первый этаж здания занимал вестибюль станции метро.

На месте свежепостроенной, но скучной и громоздкой второй сцены Мариинки тоже было другое здание, и весьма впечатляющее. Какой-то холм из циклопической золотистой паутины — зрелище странное, но привлекательное. Однако Павел лишь мельком взглянул на него — поразить чем-то еще больше его теперь было трудно.

Огромного монстра — всеподавляющего могучей серостью жилого дома в стиле сталинского ампира на противоположной стороне улицы Декабристов… то есть, Офицерской, не было вовсе. Вместо него там простирался обширный сквер с тенистыми деревьями. А в глубине его, напротив Новой Голландии, где раньше стоял какой-то нелепый пестрый домик, возвышался громадный белый монумент с золотой фигурой наверху.

— Туда, — сказал Алексей, и они перешли улицу по «зебре».

У входа в парк, рядом с мостом, под стилизованным «под старину» фонарем теперь стоял еще один памятник, на этот раз небольшой. Павел легко узнал, кого он изображает — Александра Блока, устремившего через рябь канала туманный поэтический взор на аптеку, которая работала в этом доме и в Пашином мире.

По самому парку гуляли дамы с колясками, на скамейках чинно восседали парочки и пенсионеры. Полицейский в красной фуражке неторопливо прохаживался по аллеям, к нему иногда подходили туристы, выглядящие точно так же, как и в мире Павла, и о чем-то расспрашивали.

Друзья подошли к большому памятнику и приостановились. Вернее, остановился Паша, а Алексей понимающе посмотрел на него и задержался тоже. Это был высокий круглый монумент из мрамора. Венчала его золотая фигура женщины, держащей в обеих руках большое полотнище с крестами по краям. Ниже была скульптурная композиция из нескольких фигур. Еще ниже — два яруса горельефов.

Павла этот памятник странным образом притягивал, он не мог пройти мимо, не рассмотрев его вблизи. И надо сказать, не только он — многочисленные туристы всех цветов кожи толпились вокруг, жужжа фотоаппаратами и камерами и просто глазея. Пожарский медленно пошел вокруг, рассматривая горельефы. Памятник был огромен, фигур на нижних ярусах оказалось очень много. Некоторые лица он, казалось, узнавал, другие были ему совсем незнакомы.

…Курносый человек в камзоле и треуголке — Павел I, он вспоминал его недавно. Еще царь… да, Александр II, о котором они еще в субботу говорили с Лешей. Дальше — наверное, Александр III, потом должен быть… Нет, потом какие-то военные… это Скобелев, кажется. А вот точно Пржевальский — Павел даже припомнил фотографию, с которой явно лепилось это лицо.

Паша вздрогнул, узнав лицо женщины из сна, которую называли Эллой… Елизаветой Федоровной.

Еще и еще военные, но много и штатских. Бородатый старик в пенсне — Циолковский, а вот Менделеев… Какие-то священники, епископы, и даже, кажется, буддийский лама.

Мальчик поднял глаза ко второму ярусу, почему-то отделенному от первого ободом, резко, почти уродливо черневшем на белизне мрамора. Второй ряд фигур был виден гораздо хуже, однако уж Юрия Гагарина-то он узнал. И Валентину Терешкову рядом с ним, и маршала Жукова. И… это точно была Анна Ахматова, но почему ей на плечо положил руку немолодой человек в современном костюме и с книгой в другой руке? И где же тогда..?

Паша вновь перевел взгляд на нижний ярус и подтвердил свою догадку: снизу через траурную границу к паре на втором ярусе тянул руку офицер с грустным лицом — Николай Гумилев.

Обойдя памятник наполовину, Павел понял, что может точно выяснить, кого изображали статуи — там был стенд, вокруг которого тоже толпились туристы. Подойдя ближе, мальчик увидел, что это список имен. Русский текст был продублирован рядом английским и, по всей видимости, китайским.