Сабля Цесаревича

«Монументальная композиция «Покров над Империей» установлена в царствование Государя Императора Алексея II Павловича», — написано было сверху.

Из-за голов туристов Паша плохо видел список, выхватывая взглядом лишь отдельные имена: «Яков Кульнев… Александр Горчаков… Фаддей Беллинсгаузен… Николай Миклухо-Маклай… Граф Михаил Лорис-Меликов… Чокан Валиханов… Федор Достоевский… Святитель Николай Японский… Василий Верещагин… Петр Столыпин… Лавр Корнилов… Владимир Каппель… Александр Колчак… Мария Бочкарева… Тамара Черкасская… Осип Мандельштам… Михаил Булгаков… Николай Вавилов… Константин Рокоссовский… Николай Кузнецов… Сергей Королев… Игорь Курчатов… Лев Гумилев… Владимир и Наталья Бехтеревы… Владимир Высоцкий… Юрий Кнорозов… Андрей Тарковский… Святитель Алексий Московский… Александр Солженицын… Владимир Путин… Воин-мученик Евгений Родионов… Арсен Павлов… Магомед Нурбагандов…»

У Павла рябило от имен в глазах. Он оторвал взгляд от мелкого текста и вновь посмотрел в его начало, на строку под названием памятника. «Третий ярус: Святой преподобный Серафим Саровский, Святитель Тихон, Патриарх Московский, Святые Царственные мученики…» — дальше текст закрывали дреды рослого чернокожего туриста.

Пожарский поднял глаза, вспомнив, что фигуры под золотой Богородицей он внимательно не осмотрел. Там действительно были двое священников в облачениях, крестами благословляющих группу людей…

Это были они — Семья из его сна! Отец, мать, четыре дочери и… Леша.

Павел в упор посмотрел на стоящего рядом с ним друга. Тот спокойно принял его взгляд и улыбнулся.

— Пойдем, — сказал он. — Ты уже видел все, что тебе нужно.

— Подожди, — отозвался Паша, — там есть кто-то еще.

Он жестом указал на сторону памятника, обращенную к воротам Новой Голландии, до нее они еще не дошли. На верхнем ярусе, в отдалении от Царской Семьи, благословляемой двумя святыми, действительно была еще одна одинокая мужская фигура. Павлу было очень любопытно взглянуть на нее.

Но Алексей покачал головой и повторил:

— Пойдем. Нам уже пора.

Паша повиновался, но, когда они немного отошли, резко обернулся назад, рассчитывая, что увидит загадочную статую.

Не увидел — его ослепило сияние солнца, лучи которого упали на золотую Божью Матерь. Этот блеск был повторен в золотистом шатре за Мариинским театром и видневшихся вдали куполах Николы Морского, откуда раздался мелодичный колокольный перезвон.

— Красота какая! — восхищенно ахнул Пожарский.

— Идем, ты все это еще увидишь. Почти все, — пообещал Леша.

Они шли по похорошевшей, чистой, словно вымытой с шампунем, набережной Мойки, двигаясь к вернувшему башенку зданию кирхи, которое теперь смотрелась совсем не нелепо, а очень даже гармонично. Слева, на площади Труда («Интересно, как она здесь называется?») устремлялись ввысь шатры еще одной незнакомой Павлу церкви. Квартал вокруг Главпочтамта представлял собой зеленую, сплошь вымощенную плитами систему бульваров с многочисленными скамейками (они тут вообще попадались на каждом шагу) и гуляющими людьми. Все время встречались маленькие кафе и сувенирные лавочки.

А еще тут было много вывесок со словом «музей» и мемориальных досок самым разным деятелям. «Центральный музей Владимира Набокова», — прочитал Павел на доме с красивым эркером, когда мальчики вышли на Большую Морскую. Рядом была другая вывеска: «Редакция газеты «Невское время»». И еще одна табличка у входа в чистую, облицованную мрамором подворотню с ажурной чугунной калиткой: «В этом доме в 1999–2013 годах жил и работал…»

— Идем, идем, нас уже ждут, — снова поторопил зазевавшегося друга Алексей, и тот не успел прочитать, о каком именно выдающемся человеке шла речь.

Из Исаакия выходила толпа народа. Многие останавливались на аккуратной мостовой, там, где в мире Павла была гудящая от машин, вечно затянутая выхлопные газами, проезжая часть, и крестились на купол.

— Служба только что закончилась, — заметил Алексей.

Чтобы обогнуть толпу, им пришлось зайти в скверик, посередине которого теперь весело искрились под солнцем струи небольшого фонтана в виде гранитной чаши, и стоял бюст некоего вельможи в мантии, с крестами на груди, устремившего взор на грандиозный храм. «Огюст…» — гласила золотая надпись на постаменте, дальше Паша не разглядел.

Над Мариинским дворцом, осеняя увенчанный орлом шлем каменного императора, вились теперь не два, а три флага — к триколору и красному петербургскому присоединился черно-желто-белый.

Александровский сад, похоже, стал зеленее — деревьев прибавилось, и он весь утопал в цветах. Точно стало больше статуй и бюстов, но мальчики уже не останавливались, чтобы осмотреть их.

Так они вышли на Дворцовую, тоже и знакомую, и незнакомую Павлу. Во-первых, дворец больше не был зеленым! Его теперешний цвет теперь напомнил Пожарскому темно-красные фигуры на этрусских и греческих амфорах, которые он видел на витринах античной экспозиции. Того же цвета были и другие здания вокруг площади, и ограда, окаймляющая открытый в мире Павла сквер. Между столбиками ограды с вазами буйствовало прихотливое переплетение чугунных листьев, в которое гармонично встроились двуглавые коронованные орлы. Теперь мальчик понял, зачем садик был приподнят над уровнем площади — с этой оградой он смотрелся весьма внушительно, идеально сочетаясь с красной глыбой дворца и вообще всем ансамблем, включая и поднятый к небесам колоссальный палец Александровской колонны с ангелом наверху. В мире Павла она все-таки выбивалась из общей картины.

Прямо по площади к саду примыкала аллея из аккуратно подстриженных деревьев. Однако Алексей направился к входу в сад, который был прямо рядом с дворцовой стеной. Ворота были открыты, по саду, в центре которого плескался имевший место и в Пашином мире фонтан, разгуливали туристы.

— Нам сюда, — указал на вход Алексей.

— Ты здесь живешь? — спросил Павел.

Леша покачал головой.

— Нет, здесь по-прежнему музей. Мы тут просто гости… Пойдем через Салтыковский, — добавил он.

Паша не знал, что такое «Салтыковский» — он просто шел вслед за другом.

Но идти внезапно стало тяжело — так же, как когда он делал свой первый шаг по этому миру. Вновь Пожарский почувствовал себя так, словно стоял в тугом потоке воды и пытался шагать в нем. Его усилию, казалось, сопротивлялся сам воздух, хотя никакой видимой преграды не было. В груди что-то оборвалось, дыхание сдавило, фигура идущего впереди Алексея стала исчезать в золотистом ореоле.

Пожалуй, сделать этот шаг было даже труднее, чем тот, на Английском. Но, собрав все силы, мальчик все-таки шагнул. И вновь невидимая, но плотная вуаль словно бы поддалась и вдруг лопнула. Опять дышалось легко, вернулась четкость зрения. Павел глубоко вздохнул.

— Молодец, — произнес с улыбкой наблюдавший за ним Леша. — Пойдем.

К удивлению Паши, туристов в этом аккуратно распланированном зеленом садике больше не было. Вместо них по чистым прямым дорожкам прохаживались несколько мужчин в архаичных костюмах с лицами аристократов. При виде Алексея они, как по команде, склонились в глубоком поклоне.

— Здравствуйте, господа, — доброжелательно поприветствовал их Алексей, идя к подъезду, через который в Пашином мире обычную публику не пускали.

— Кто это? — тихо спросил он своего друга, кивнув на важных господ.

— Лакеи, — коротко ответил тот.

Павел промолчал.

Еще два таких же человека стояли у входа во дворец. Они тоже склонились и распахнули перед мальчиками двери.

По довольно скромной для этого великолепного дворца лестнице — Пожарский никогда не ходил тут, хотя знал Эрмитаж неплохо — они поднялись на второй этаж.

— Где же охрана? — спросил Паша.

— А зачем она..? — вопросом ответил Алексей.

Впрочем, в длинном коридоре, по которому они шли (здесь Пожарский тоже в жизни не бывал), помимо лакеев, попадались и офицеры в старинных мундирах. Но они не производили впечатления напряженных стражей — просто прохаживались или тихо беседовали друг с другом стоя или сидя на обычных для Эрмитажа мягких диванчиках.

В конце коридора, рядом с резными деревянными дверями, стоял очередной лакей.

— Он ждут вас, — сказал он, склоняясь, и распахнул двери.

Паша сразу понял, что это библиотека. Ошибиться было трудно: книжные шкафы занимали все стены двухъярусного помещения, сплошь отделанного темным резным деревом под готику. Книжные шкафы виднелись и на хорах, куда вела довольно крутая деревянная же лестница.

По комнате было расставлено несколько журнальных столиков с зелеными лампами, часами, мраморными бюстами и какими-то экзотическими, то ли китайскими, то ли японскими безделушками.

В глубине комнаты, рядом с монументальным беломраморным камином, украшенным грифонами и львами, и прикрытым живописным экраном, мальчик увидел группу людей.

Павел давно знал, кого он должен здесь встретить, но боялся верить себе. Теперь же все сомнения исчезли. В центре — мужчина, пиливший дрова с Лешей в последнем видении. Рядом с ним — женщина с лицом величественным, но грустным. Отец и мать. И сестры — они стояли за спинами сидящих родителей — Мария, Татьяна, Ольга, Анастасия…

— Здравствуй, папа, — произнес Алексей. — Bonjour, maman. Здравствуйте, сестры. Это Павел, мой друг. Павел, это моя семья.

Леша подошел к родным и встал рядом с родителями. Сегодня на нем была стилизованная под матроску толстовка. Вдруг Паша ярко и четко вспомнил не раз виденную им старинную фотографию.

Он никогда не кланялся, да и не умел этого. Но теперь, даже не осознавая, что делает, склонился в глубоком поклоне.