Сабля Цесаревича

Прошла еще минута, и ближайшая дверь приоткрылась. Коридор осветился слабым огоньком свечи, и из комнаты выглянула Анна, прижимавшая к груди две или три небольшие подушки.

— Быстрее, быстрее! — принялись подгонять ее сразу несколько голосов. — Надо спрятаться, если не хотите, чтобы анархисты вас всех здесь перебили!

Анна забежала в соседнюю дверь, и почти сразу вернулась в коридор вместе с Ольгой и Татьяной. Втроем они заглянули в следующую комнату, откуда к ним навстречу выскочили Мария с Анастасией. У Татьяны на руках был маленький черный бульдог, у Анастасии — рыжий спаниель и еще какая-то крошечная лохматая собачонка.

— В подвал, в подвал, быстро! — командовали разбудившие их мужчины, указывая в теряющийся в темноте дальний конец коридора.

Распахнулись остальные двери, в коридоре стало еще светлее, и Паша увидел еще несколько знакомых лиц. Тот мужчина, которого он только что видел пишущим письмо, тот, кто раздавал детям конфеты, и тот, у которого сестры Алексея учились готовить — все трое растерянно оглядывались, как будто бы не до конца понимая, что происходит. А потом появились родители Леши и он сам — отец держал его на руках.

И все они, вместе с разбудившими их людьми, двинулись в конец коридора, где, как оказалось, была еще одна дверь. Видимо, за ней была ведущая в подвал лестница, потому что именно туда и ушли обитатели дома. Павел двинулся было за ними, но дверь захлопнулась перед его носом, и он снова остался один в пустом темном коридоре.

Дальше некоторое время не происходило вообще ничего. Но и сон не заканчивался, словно Пожарский должен был увидеть что-то еще, так что он ждал, напряженно вслушиваясь в тишину и стараясь уловить хоть какой-нибудь звук.

И дождался: внизу загрохотали выстрелы.

А потом завыли собаки.

…Павел распахнул глаза и обнаружил, что сидит на своей кровати и что комнату заливает дверной свет. На часах было без пяти семь, вот-вот должен был зазвонить будильник. Он был у себя дома, и ему просто приснился кошмар. Сначала несколько спокойных снов, а потом кошмар. Но все это было во сне, ничего из того, что он увидел, на самом деле не было…

Мальчик откинулся обратно на подушку, мгновенно обессилев от охватившего его облегчения. Но на тумбочке рядом с кроватью запищал будильник, и этот привычный звук мгновенно прогнал эйфорию, вернув Пожарскому его способность рассуждать логически. Он ведь давно уже понимал, что видит все эти сны о прошлом не случайно. Что они связаны с его другом Алексеем и что все, что он видит, когда засыпает, когда-то происходило на самом деле. Все это было. В том числе и стрельба по беззащитным людям в запертой комнате.

Все это было, но это был еще не конец, внезапно понял Павел и, вскочив с кровати, принялся торопливо собираться в школу. Если он увидел эти события прошлого, значит, это было для чего-то нужно. И его друг Леша, кем бы он ни был и откуда бы ни появился, говорил, что ему, Паше, надо будет что-то сделать. И они говорили об этом с его родителями и сестрами, когда Павел был у них в гостях — в голове у него теперь вертелись обрывки воспоминаний о том разговоре, но они по-прежнему были такими неясными, что он не смог бы сказать, о чем тогда шла речь.

Хотя он ясно помнил, что Лешина мама даже выразила сомнение. В какой-то момент Павел услышал, как она тихо сказала мужу: «Ники, ты уверен..? Подумай о маме мальчика…» И Лешин папа посмотрел на нее и молча утвердительно кивнул головой. Этот эпизод Паша вспомнил вчера, когда пытался рассказать непривычно притихшим родителям о своем друге — стараясь, конечно, не наболтать лишнего.

Во всяком случае, одно он знал теперь точно: все это время ему помогали подготовиться к одному важному делу, и эта подготовка только что завершилась.

А еще Алексей дал ему понять, что он должен побывать в гостях у Зайчика, и можно было уже не сомневаться, что этот визит тоже как-то связан с его делом. Значит, ему все-таки надо будет навестить депутата. И наверное, с этим не стоит тянуть. Сегодня, например, у них всего пять уроков, так что освободится он довольно рано…

Эта мысль заставила уже почти готового к выходу Павла снова сесть на кровать и задуматься. Допустим, он приедет к Зайчику — это сделать нетрудно. Но что дальше? Что он вообще может против взрослого мужчины, не говоря уже о том, что этот взрослый обладает немалой властью? Перед глазами у Пожарского вдруг снова встала картина из его последнего сна — люди, спускающиеся в подвал, захлопывающаяся за ними дверь, грохот выстрелов…

Не ждет ли его самого подобная участь?

А если он никуда не пойдет и не станет ничего делать, не ждет ли она других людей? Может быть, многих?

Электронные часы показывали восемь утра. Павел со вздохом поднялся — какое бы решение он ни принял, для начала ему все равно надо было сходить в школу.

На улице было солнечно — редкость для петербургской осени, и возможно, поэтому попадавшиеся ему навстречу прохожие были в хорошем настроении. Цокала каблуками улыбающаяся девушка в деловом костюме — у Павла мелькнула мысль, что она, наверное, недавно устроилась на работу, которую до этого долго искала, и поэтому так радуется. Пожилая женщина ковыляла, тяжело опираясь на палку, но на ее лице тоже была улыбка — скорее всего, она давно не выходила из дома, потому что болела, но теперь ей стало лучше, и даже короткая прогулка по ближайшей улице стала для нее большим достижением. Мужчина средних лет шел с мрачным видом, пиная ногой попадающиеся ему на пути камешки — может быть, он поругался с женой и теперь думает, как с ней помириться?

Что-то во всем этом было странное. Паша не сразу понял, что — но внезапно ему стало ясно, что именно не так. Он снова смотрел на людей не так, как привык, снова видел в них хорошее, как в тот день, когда Леша предложил ему посмотреть на мир его глазами. Но ведь Леши сейчас не было рядом? Пожарский завертел головой, почти уверенный, что его друг сейчас возникнет у него за спиной, но нет — сейчас он действительно был один. Да и света вокруг прохожих он не видел. Нет, все попавшиеся ему на пути горожане выглядели самыми обычными людьми. Просто теперь он знал, что в каждом из них непременно есть что-то хорошее.

В директоре школы, яростно за что-то отчитывающем стоящего перед ним понурого старшеклассника, хорошее, несомненно, тоже было. Хотя сейчас заметить это было непросто.

— …только в школу и из школы вместе со мной! И дома тоже — никакого компьютера, никаких СМС-ок, никаких игр!!! — ревел Арутюн Левонович на втягивающего голову в плечи рослого парня, такого же смуглого и черноволосого, как и он сам. — И нечего морщиться! Радуйся, что не в тюрьме!!!

— Да, папа, — бурчал в ответ подросток с самым несчастным видом. Но директор, по всей видимости, посчитал, что еще не закончил воспитательную работу, и добавил к своему монологу еще пару фраз на армянском, после чего младший Григорян сник окончательно.

Взбегающих на крыльцо Пожарского и других школьников отец с сыном даже не заметили. Зато у самого Паши увиденная им сцена у входа в школу стояла перед глазами во время всех пяти уроков.

«Григ тоже ничего не мог сделать против Зайчика, — вертелось у него в голове. — Но Леша сказал, что его сына не посадят, и вот, Арсен на свободе! Потому что Леша сильнее Зайчика. И Леша на моей стороне, вместе со всей своей семьей. Значит, я тоже могу быть сильнее этого депутата…»

И все время, пока он шел после уроков к метро, спускался под землю и трясся в шумном вагоне, с каждой секундой приближавшем его к дому Игоря Савельевича, Пожарский повторял про себя эти слова: «Я могу быть сильнее».

От метро «Приморская» вдоль Смоленки Павел шагал к одному из монструозных домов «на курьих ножках» — творению позднего СССР. Высоченный монолит здания опирался на нелепо хилые опоры. Он казался гипертрофированно уродливым футуристическим пауком, который вот-вот, перебирая коротеньким тонкими лапками, добежит до набережной, бултыхнется в речку и поплывет под водой в залив, а оттуда — в океан, став еще одним морским чудовищем из грез пьяных моряков.

Кем при этом станут населяющие дом люди, мальчику думать не хотелось. Тем более, что одним из них был депутат Зайчик.

Павел понятия не имел, что будет делать, когда окажется в его квартире, у него не было никакого плана. Однако с каждым шагом в нем крепла ясная решимость, а мутные сомнения исчезали из головы, словно их выдувал оттуда резкий прибрежный ветерок. Так что он твердо подошел к парадной «куронога» и набрал код на домофоне.

— Это Пожарский, Павел Пожарский, — сказал он в микрофон, когда трубку подняли.

— Открываю, — услышал он ответ и вошел в парадную.

— Мальчик, ты к кому? — подозрительно вопросила из застекленной будки бдительная консьержка.

— К Зайчику, Игорю Савельевичу, — ответил Пожар и вошел в лифт, затылком ощущая, что потертая жизнью мадам сверлит взглядом его спину.

Когда он подошел к нужной квартире в длинном, устланном потертым линолеумом, коридоре, ему пришлось еще раз звонить в ничем не примечательные двери. Паша чувствовал, что через глазок его внимательно рассматривают. Продолжалось это довольно долго, но затем наконец загремели замки и дверь открылась. Однако не полностью — оставаясь на цепочке. Зайчик, как черепаха из-под панциря, высунул лысеющую голову на жилистой шее в коридор, посмотрел на обе стороны и лишь потом снял цепочку и впустил мальчика.

— Привет, Павлик, — сказал он в своей обычной мутно-приторной манере. — Прости, что продержал — у меня в этой квартире довольно ценные вещи, надо быть осторожным.

И Паша Пожарский вступил в эту квартиру, словно Бильбо Бэггинс в логово дракона-клептомана.