Морское колесо

На пятый день рождения папа подарил мне книгу о пиратах с непонятными загогулинами текста. Впрочем, что значили заумные слова, если с ярких иллюстрированных страниц на меня так и полетели солёные брызги, поднятые нарисованным морским бризом? На высоких мачтах заскрипели реи, паруса хлопнули на ветру, будто свежевыстиранное бельё на верёвке. Палуба запахла древесной стружкой — терпко, как в столярной мастерской дедушки Алехандро. А над всей этой красотой начал развеваться чёрный флаг с белым черепом и двумя скрещенными костями.

«Что за странное увлечение для девочки?» — всё недоумевала тётя Хуана, когда приходила к нам в гости.

Мама в ответ лишь всплескивала руками и не находила, что ответить сестре. А папа, не обращая на них внимания, всё рассказывал и рассказывал мне новые истории. Про жестокого Чарльза Вейна, который никогда не держал слова и наводил ужас даже на подельников. Про мадам Ши, которая ввела на своих пиратских кораблях доселе невиданную железную дисциплину. Про богатого плантатора с Барбадоса, Стида Боннета, который стал пиратствовать от скуки, а не от нужды. И про Уильяма Дампира, который занялся разбоем как раз ради того, чтобы раздобыть средства для своих научных исследований. Жестокий турок Барбаросса, легендарные Фрэнсис Дрейк и Генри Морган, ну и, конечно же, эксцентричный Эдвард Тич по прозвищу Чёрная Борода — вскоре я знала их имена и истории куда лучше, чем имена своих многочисленных кузенов и кузин со стороны матери. А разнообразные флаги могла различать вернее, чем номинал купюр.

Я с восторгом смотрела в синие, как бездонная пучина, глаза отца и ощущала свободу, доступную только для тех, кто слышит особый зов моря. Для него и меня.

* * *

«Папа, а я смогу стать пиратом?» — допытывалась я, вцепившись в мозолистую руку отца.

Мы шли по дороге домой, возвращаясь с побережья.

«Увы, моё Сокровище. Их век минул, — ответил отец, удобнее перехватывая корзину для пикника. — Скоро исполнится триста лет, как ушли последние из великих капитанов».

Мама тут же раздражённо добавила:

«И слава святому Доминику, что это так».

А потом она посетовала:

«Хоакина Рэкхем, лучше бы ты в Барби играла. А ты, Джек, не забивай голову дочери всей этой ерундой».

Я надула щёки и брызнула слюной. Мама разозлилась и, достав платок, вытерла мне лицо, а потом в очередной раз повторила, что девочки не должны себя так вести.

«Море жестоко, но красиво, Трини, — не согласился с ней папа и широким жестом показал на покрытое белым песком побережье, лазурные воды залива и паруса у причала. — Разве можно противиться его зову?»

«"Зову", — недовольно передразнила его мать. — Идём домой. И кстати, отец просил, чтобы ты помог ему в мастерской».

Папа обречённо вздохнул, но кивнул. Я была мала, но знала, как не по душе ему вся эта наземная суета. Да и родня жены тоже.

* * *

«Вот что я тебе скажу, Трини: твой Джек не от мира сего, — сказала тётя Хуана маме, когда они нарезали на кухне мясо и овощи на пелау (1). — Сантьяго говорил, будто Джек как-то проболтался во время рыбалки, что его дед утопился в море! А мать сбежала от семьи и бродяжничала, пока не умерла, оставив его круглым сиротой. Ты представляешь? Наверняка у всей его семейки были проблемы с головой. Поэтому никого из них и не было на вашей свадьбе».

«Джек рассказывал про деда, — тихо созналась мать. — Он прыгнул за борт оттого, что его бросила жена».

«Тоже мне причина! Самоубийством обрекать душу на муки в аду. Хотя если дед был таким же, как внук, я понимаю его жену!» — воскликнула тётя Хуана.

Но мать знаком велела ей молчать. В соседней комнате папа с дедушкой и дядей обсуждали что-то. Посмотрев на картинку с изображением белокурой пиратки с пистолетом в руках, я поднялась и ушла в гостиную. Поближе к папе.

* * *

«Если бы ты вёл дела как мужчина, то мы бы не прозябали в этой нищете! — в истерике кричала мать на папу, когда он сказал ей, что не хочет перебираться на материк. — Я вышла замуж за гринго(2), лишь чтобы выбраться из этой проклятущей дыры! И что в итоге? Ты довольствуешься участью быть простым матросом на рыбацком судне! И даже рад этому! Ты просто ничтожество, Джек Рэкхем!»

Был канун моего семилетия, и папа обещал остаться на суше. Провести этот день со мной. Но мать велела ему убираться. Папа склонился ко мне. Приподнял мой подбородок, заглянул в глаза и пообещал, что непременно придёт на мой день рождения. А потом набросил рабочую куртку и ушёл в море.

На следующий день начался шторм. Ни папа, ни его корабль так и не вернулись в порт.

Затонули. Так думали все остальные, но я-то знала правду: папу захватили пираты и теперь он отрабатывает на их корабле свой срок. Но когда-нибудь он непременно вернётся ко мне. Иначе и быть не может.

* * *

Когда родные разыгрывали этот нелепый спектакль под названием похороны, я сбежала на побережье. Сидя на прохладном песке и всматриваясь в блеск луны на перекатывающихся волнах, я хлюпала носом и просила папу подать мне знак. Показать, что все эти слова мамы, тёти Хуаны, дяди Сантьяго и дедушки Алехандро Санчеса про то, что мой отец больше не вернётся, — ложь! Но волны лишь лениво облизывали берег у моих стоп, оставляя после себя обрывки водорослей. Они молчали.

«Я принесу вам золото! Если просто подадите знак, что папа жив, — прохныкала я, уткнувшись лицом в колени. — Все пираты любят золото. Я знаю! Я видела в церкви у отца Мануэля червонную фигурку Христа на алтаре! Я украду её для вас. И обручальное кольцо мамы! Серьги бабушки! Вытащу их прямо из ушей тёти Хуаны, если придётся! Я найду! Всё отдам, только бы ещё раз увидеть папу!»

Волны сочувственно коснулись мягкой пеной пальцев ног и утекли обратно.

«Если не хотите вернуть мне папу, то возьмите меня с собой! Я буду юнгой на вашем корабле! Или коком! Буду сражаться так же отчаянно, как Энн Бонни и Мэри Рид!» — шептала я и уже отчаялась, когда услышала далёкий звон.

Подняв глаза, я увидела фрегат, что пересекал залив. Сердце забилось так отчаянно, что я почти оглохла от его звука. Чёрные паруса, оборванные, будто одежда бродяги, реяли на ветру, хотя я не ощущала его касания к своей коже. На носу корабля я различила ростр в виде крылатой женщины с распущенными волосами и фигуру человека в алом сюртуке и чёрной треуголке. Казалось, он смотрит на меня.

Вскочив на ноги, я запрыгала на месте, махая руками и прося забрать меня, но фрегат шёл своим курсом. Я побежала по берегу, не сводя взгляда с тёмного силуэта, плывущего по звёздному небу. Он удалялся. В отчаянии я бросилась в море, намереваясь плыть следом. Но едва волны коснулись моего тела, как корабль исчез. Будто растворился в зеленоватой вспышке, похожей на падение метеора.

Упав на влажный песок и уткнувшись в него лицом, я рыдала до тех пор, пока слёзы просто-напросто не исчерпались, как запас воды во время долгого и сводящего с ума штиля. Повернувшись на спину, я посмотрела на тёмное небо, далёкие звезды, потом обратила взор к неумолимым волнам и поняла, что это и правда был знак. Мой папа жив! Он пленник на этом чёрном корабле! А значит, я его спасу! Отобью! А нет — так выкуплю! Ведь пираты всегда лучше относятся к заложникам, за которых им полагается щедрый куш.

* * *

Через месяц мама привела к нам на обед Хавьера. Я видела его и прежде в магазине, где продавались всякие строительные инструменты. Бывало, он даже помогал маме с мелким ремонтом, пока папа был в плавании.

Хавьер всё пытался заговорить со мной, но я упорно молчала и дула щёки. Мама усадила его на место, которое раньше занимал папа. Мне это не понравилось. Иначе и быть не могло.

Потом он пришёл снова, чтобы починить нам крыльцо. Ну а в другой день, латая крышу, Хавьер и вовсе остался на ужин. Той же ночью я проснулась оттого, что услышала скрип кровати за стеной и протяжные стоны матери.

Мне было всего семь лет, и я не понимала сути происходящего. Но в душе знала, что всё это неправильно. Ведь не может Хавьер сидеть во главе стола! Не может спать на подушке моего папы! Но он делал всё это.

Ещё через неделю Хавьер перевёз в наш дом свои немногочисленные вещи. Мама радовалась этому и разозлилась на меня, когда я закатила истерику.

* * *

Я шла домой от дедушки, когда увидела, как Хавьер выбрасывает коробку в мусорную урну перед домом. Сердце так и замерло, когда я различила торчащий из неё рукав алой рубашки. Папа случайно посадил на неё масляное пятно, когда мы с ним ходили смотреть на новый корабль его рыболовной компании. Разглядывая ту отметину, папа с усмешкой сказал, что оно по форме повторяет очертания Ямайки. Ткнул пальцем в место над сердцем и сказал, что вот это точь-в-точь гавань Кингстон. И, мол, это судьба, а потому он не станет и пытаться его отстирывать.

«Нет!» — крикнула я, срываясь на бег.

Хавьер повернулся ко мне с непониманием на смуглом лице.

«Отдай! — Я вцепилась в коробку. — Это папино! Уходи! Убирайся!»

В этот самый миг на пороге дома показалась мама с новой тарой.

«Хью, вот ещё. Я оставила куртку. Думаю, мы можем подарить её твоему брату. Ты говорил, что он всегда хотел Дилан, а она почти новая. — Она остановилась и посмотрела на меня с неодобрением. — Хоакина, что ты тут устроила? Почему не у дедушки?»

* * *

«Я просто хочу жить дальше» — вот и всё, что сказала мне мать после того, как я, обессилев, уняла истерику.

Тем же вечером я пробралась через вентиляцию в храм, похитила с алтаря фигурку Христа и отнесла её к волнам.

«Верните мне папу!» — потребовала я, швырнув золото в тёмные воды.

Подняла взгляд и увидела корабль. Он был всё там же, вдали. С надутыми призрачным ветром чёрными парусами. А на носу вновь стояла знакомая высокая фигура с длинными тёмными волосами и махала мне.

«Папа!» — крикнула я и бросилась в волны, но едва вода коснулась меня, мираж растаял.

«Значит, я принесла им мало золота!» — поняла я тогда.

* * *

«Мой браслет, — причитала тётя Хуана. — Сначала мамины серьги, теперь он! Я говорю тебе, дорогая, у нас завёлся вор!»

«Не выдумывай, в доме были все свои, — отвечала сестре мама, с улыбкой поглаживая округлившийся живот. — Просто ты убрала его не в тот ящик. Найдётся».

В моей бывшей комнате Хавьер, насвистывая под нос мелодию, сколачивал ясли. Я сидела в углу над потрёпанным учебником, смотрела на кольцо на пальце матери и жалела лишь о том, что она не снимала его, даже когда принимала ванну.

* * *

Мне было десять, когда родился Федерико. Светящаяся от счастья мать гордо показывала агукающего карапуза всей собравшейся родне. Хавьер стоял рядом и глупо тряс перед сморщенным личиком орущего младенца погремушкой. Мать, брат и парочка кузенов отчима тянулись к виновнику праздника, наперебой требуя взять малыша на руки первыми.

Но мой дедушка опередил всех. Подняв малыша над головой, он торжественно провозгласил, что у семьи Санчес наконец появился наследник. Я стояла в дверном проёме за их спинами. Забытая и незаметная, будто тень. И думала лишь о том, что дедушка расщедрился на золотой крестик для долгожданного внука.