По ту сторону крыла

Наконец извилистый коридор привёл меня в главный зал — холл, где была парадная лестница наверх, а слева виднелись просторные высокие двери во второй зал, где, очевидно, проходили местные балы. Огромная тяжёлая люстра над головой немного покосилась, но всё так же сверкала в пыльной тишине от редких солнечных лучей. Ковёр под ногами исчез, и можно было разглядеть чёрные прожилки в белоснежном мраморе… всё вокруг говорило о состоятельности семьи. И пол, и лестница, выполненная из того же мрамора, и тяжёлые перила из массива неизвестного мне дерева, и люстра, и скульптуры по периметру стен, изображавшие атлантов, державших на своих плечах и потолок, и будто бы весь дом. А напротив входа висел огромный портрет в позолоченной раме, под которым была подпись: «Николай Владиславович Воронов», а ниже даты жизни: 1604-1691.

Задрав голову, я застыла перед портретом, а изображённый на нём мужчина будто бы смотрел на меня сверху вниз, снисходительно-презрительно, настолько точно художник передал особенности взгляда человека, жившего много веков назад.

Чёрные волосы средней длины уложены нарочито небрежно, а лицо можно было бы назвать симпатичным, если бы не тяжёлая челюсть и острые скулы. Но человек напротив явно не хотел быть симпатичным: и его выражение лица, и тяжёлый взгляд, и поза с идеально ровной осанкой, и закрытый чёрный сюртук и красный шёлковый платок на шее — всё говорило о том, что этот человек знал своё положение в обществе. И оно было достаточно высоко, чтобы обращать внимание на внешность. Скорее, это другие люди пытались понравиться Николаю Владиславовичу, а не наоборот.

«Интересно, а что бы он сказал обо мне?» — промелькнуло в голове, но я быстро отбросила эту мысль и опустила голову, решив, что подобные рассуждения ни к чему не приведут. Мы в разных кругах и эпохах, чтобы даже помыслить о чём-то таком. И мой небрежный вид в зелёной толстовке и обтягивающих джинсах, поверх которых было длинное пальто, точно не придутся по вкусу аристократу семнадцатого века, привыкшего видеть женщин совершенно в другом виде. И всё же у меня сложилось впечатление, что именно Николай Владиславович Воронов стоял у истоков этой усадьбы, возможно, именно он был тем польским аристократом, решившим попытать счастья в глубине огромной, неизведанной и дремучей страны, судя по расположению его портрета на самом видном месте и размеру самого полотна, ведь все остальные были в три или четыре раза меньше.

Главная лестница вела наверх, и я, оглянувшись, решила, что первый этаж больше ничем не удивит, и шагнула на первую ступеньку, а сверху послышалось то самое резкое карканье. Это был единственный звук с улицы, и почему-то захотелось бросить всё и бежать куда глаза глядят, то есть к машине, но упорство решило не останавливаться на достигнутом. Раз меня до сих пор никто не остановил, то можно ещё немного походить по верхним этажам и спокойной уйти, чтобы больше сюда не возвращаться вовсе. И я принялась красться по ступенькам, стараясь выдавать как можно меньше шума, хотя услышать меня могли разве что вороны на улице да портреты. Но тревожить ни тех ни других как-то не хотелось.

На втором этаже были классы и библиотека. Удивительно, но книги до сих пор стояли на полках, ровными рядами, в пыли правда, но целые. Неужели никто за эти годы так и не позарился на это сокровище? Или территорию хорошо охраняют, а сегодня почему-то у охранников выходной? В доступных осмотру комнатах валялись мольберты, краски, плакаты, какие-то нитки целыми мотками, манекены и ткань, где-то был железный конструктор и наполовину выцветшие коробки пазлов. Вид со второго этажа на сад и аллею за домом открывался изумительный, никого до сих пор не было, и я решила пройтись по третьему, раз уж всё так хорошо складывалось.

Там была администрация лагеря. Бухгалтерия, отдел кадров, помощник директора, главный воспитатель, психолог, сам кабинет директора. Выцветшие таблички остались единственным напоминанием о находившихся там людях, а тёмный ковёр под ногами скрадывал все звуки. Над головой, по чердаку, гулял ветер, он же иногда заставлял старинные окна чуть вздрагивать и скрипеть. Коридор всё шёл и шёл, открывая всё новые кабинеты, а в одном из закутков было старинное зеркало в пол, в такой же тяжёлой позолоченной раме, как и портреты внизу. И я замерла перед ним и наклонила голову набок.

Джинсы, толстовка, пальто. Синяки под глазами. Растрёпанные ветром волосы. Усталость. Я была ни капли не похожа на людей внизу, и мне было здесь не место. Может, ради этого здесь и стояло это зеркало? Но едва я хотела отвернуться, как изображение будто бы дёрнулось… и я подошла ближе, вплотную, и коснулась кончиками пальцев.

Стекло было вовсе и не стеклом, а самым настоящим льдом. Едва я коснулась отражения, как оно пошло рябью, что испугало меня ещё больше, и я отдёрнула руку и побежала прочь. И к моему ужасу, вокруг почему-то появились… люди!

Всё было будто бы в замедленной съёмке. Люди сновали туда-сюда, и я с трудом различала их лица. Сначала мимо пробежал какой-то мужчина, а после послышался грохот, и я, побежав следом на лестницу, заметила, как он лежал у подножия с разбитой головой, рядом лежал тяжёлый серебряный подсвечник, а по холодному белому мрамору растекалась кровь. Но не успела я закричать от ужаса, как рядом прошлись ещё несколько человек, будто бы тени…

Людей становилось всё больше. Кабинеты стали выглядеть ярче, пыль исчезла, как и грязь, солнце светило во все окна. Люди входили и выходили из дверей, на лестнице бегали дети, на второй этаж и обратно, изредка на третий. Свет то включался, то выключался, словно бы один день за минуту сменялся другим…

Кто-то с кем-то ругался, парочка поцеловалась на лестнице, взрослые поднимаются и спускаются, но всё же, было больше детей. Я не могла различить их лица, лишь силуэты, а они менялись, снова и снова…

Вдруг мебель исчезла. Строительные леса, рабочие. Я пыталась задеть рукой хоть кого-нибудь, но не успевала, как человек исчезал. Появлялся другой. Снова пустота.

Грязь, пыль, темнота… старая сломанная мебель, осыпавшиеся шторы и случайные люди. Совсем впав в истерику, я побежала вниз, на первый этаж, к той самой двери, откуда зашла в проклятый дом, но всё никак не могла её найти. А вокруг мелькали тени привидений…

Мебель стала лучше. Одежда призраков тоже. Женщины в платьях, мужчины в костюмах, и силуэтом стало намного меньше. На главной лестнице застрелили человека, женщина застрелилась следом. Пышный бал. Снова скандал, дуэль на шпагах, лезвие попало в живот… Ещё один выстрел… из зала на весь дом разнеслась музыка…

Я сама не заметила, как меня кто-то подхватил под руки и закружил в вальсе, а моя одежда превратилась в пышное зелёное платье из тяжёлого шёлка, и рёбра сдавило корсетом. Резко вдохнув, я подняла голову и так и оцепенела: меня подхватил тот самый человек, изображённый на огромном портрете в холле: Николай Владиславович Воронов.

Вблизи он выглядел нисколько не мягче своего портрета: холодный, цепкий взгляд, грубые сильные руки и огонёк в чёрных, как ночь, глазах… Вокруг нас кружились и кружились пары, музыка оглушала, но всё же я смогла различить едва слышный шёпот над ухом, когда господин Воронов наклонил меня на одном из па:

— Нравится?..

Время перестало иметь смысл. Танец продолжался и продолжался, пока я не упала без сил на пол. А когда очнулась в массивной кровати наверху, то вокруг опять никого не было. Обстановка была совсем не та, что в лагере, но мебель выглядела чистой и свежей. И ни души вокруг, никого…

Еда появлялась сама по себе в столовой, на серебряной посуде, но я не знала, откуда она берётся. И есть тоже не особо хотелось, но я ела, будто бы по привычке. Было постоянно светло, и я ложилась спать не ночью, а когда силы снова покидали меня… и как бы я ни пыталась выбраться наружу, что-то словно бы не пускало меня…

Второй раз я заметила фигуру в чёрном сюртуке, когда бессмысленно слонялась по дому. Силуэт появился и сразу исчез за углом, и я рванула следом, решив, что это был мой шанс выбраться. Что меня наказали за моё любопытство, но можно же было попросить прощения, что-то сделать, чтобы уйти… я же ничего не украла! Просто смотрела!

Мужчина спустился в подвал, где был погреб, но лестница на этом не кончалась. Она шла дальше под землю, а воздух становился всё жарче. И в конце концов я увидела красный свет, в котором растворился призрак… и пошла следом.

Под домом будто бы была пещера с лавой. Чёрная земля, даже камень, была покрыта множеством трещин, из которых вырывались языки пламени. А вокруг туда-сюда снова скелеты, и что-то делали. Они ловили привидений и скидывали их в трещины, и постоянно слышался чей-то крик. Они копали безжизненную землю острыми кирками, создавая новые трещины, куда тащили новые тени… раз за разом, они будто бы падали с потолка и попадали в цепкие лапы скелетов. Лицо то и дело обдавало жарой, словно бы я оказалась рядом с раскалённой печью.

— Это ад?..

— Что бы это ни было — хозяин здесь я.

Обернувшись на громогласный голос, я так и застыл на месте, а Николай Владиславович гордо прошагал ко мне и провёл кончиками пальцев по моей левой щеке. Жест был будто бы интимным, но его скупое на эмоции лицо не выражало вовсе ничего, словно человек напротив и вовсе забыл, как выглядят живые люди.

— Кто вы? — с трудом прохрипела я, и во рту мгновенно пересохло от обжигающей жары. А Николай Владиславович вдруг жутко усмехнулся, наклонился и прошептал:

— Дьявол, не иначе. Так меня звали, покуда я был жив, и после смерти будут звать до самого Страшного суда…

В глазах снова потемнело.

Я снова очнулась в комнате, куда возвращалась раз за разом, а вокруг по-прежнему было солнечно и пусто. И никого, ни одной души, даже Дьявола, который зачем-то держал меня здесь. Он не говорил со мной, не пытался что-то показать: изредка я сама натыкалась на сцены из жизни дома, но они исчезали, оставляя меня в пустоте. Я не понимала, что мне делать. Зачем я была нужна. И что… что со мной будет дальше? А было ли вообще это «дальше»?

Лишь однажды мне повезло, и входная дверь была не заперта, как обычно. Увидев щель, я рванула со всех сил, не оглядываясь и не останавливаясь, и побежала по гравийной дорожке прямиком к выходу. Одежда на мне снова стала такой, в которой я пришла, небо покрылось тучами, собирался дождь. Моя машина, покрытая грязью, ждала меня на парковке у начала аллеи с липами, и я с трудом завела двигатель и рванула прочь из проклятого места. Господи, что это вообще было?!

Почему-то я снова не узнавала город. Как будто прошло ещё десять лет, не меньше. Те здания, что стояли в лесах, когда я уезжала на прогулку, были уже достроены и открыты, одна улица вообще была снесена полностью, а у другой было совершенно иное название, нежели которое помнила я. И я почему-то рванула не домой, а к маме — единственному человеку, которого я вообще интересовала. которому я была нужна.

Поднявшись в высотку на восьмой этаж, я открыла ключом дверь, ведь у меня был дубликат в сумке, а внутри никого не оказалось. Те же картины на стенах, тот же шкаф с книгами. На просторной кухне чистота, разве что вместо барной стойки поставлен широкий стол. Я уже хотела сесть за него и подождать прихода мамы или её мужа, с которым мало была знакома, как вдруг в дальнем углу заметила свою фотографию в раме, рядом с которой горела свеча. И я не смогла сдержать себе и подошла ближе.