По ту сторону крыла

По ту сторону крыла

* * *

Жизнь — это не сказка от Дисней, где стоит только выйти за порог — и тебя обязательно подхватит ветер приключений, завертит, пару раз уронит, но затем аккуратно отпустит на землю, а ты обязательно станешь мудрее, умнее и приобретёшь кучу новых друзей. Нет, это не так, хотя об этом транслируют со всех экранов. Вы видели хотя бы одну историю, где герой просто бы ходил на работу и обратно, а все бы ему сочувствовали? Люди бросят такое на первой же главе, на первых пяти минутах, если не будет чего-то, что «зацепит», того самого потока приключений или рокового случая, который бы всё изменил. Только вот жизнь — это не сказка от Дисней, а ты — не главный герой, а где-то в массовке.

Первый раз я пыталась сбежать от рутины в пятнадцать лет. Весной мне подарили велосипед, который я так долго просила, и всё лето я была на нём, тем более что большинство друзей так же были на великах, поэтому чаще всего я была «в потоке» и не ощущала одиночества, хотя и была склонна к этому чувству. И всё же настал тот самый момент, когда у друзей нашлись друзья поважнее, а в жизнь пришёл тот самый удушающий штиль, знакомый многим жителям небольших провинциальных городов. Когда ты чувствуешь себя, словно бы в пузыре, но едва хочешь лопнуть его стенки и освободиться, как он ещё больше и крепче облепляет тебя со всех сторон… и наконец приходит смирение. Но сначала, конечно, стоит побороться.

Я как раз и жила в таком небольшом провинциальном городе, который можно было обойти пешком, уж не говорю объехать. Идти было особо некуда, делать нечего, лето. Никто никуда не звал, у всех дела, все уехали кто куда, от монитора ноутбука уже тошнит. В такие моменты интернет лишь ярче выделят безысходность, непроглядное одиночество, и хочется взять и закричать что есть сил: «Ау, я здесь!» Да только вот кому это нужно знать, если у всех свои проблемы?

Оседлав верного коня, я решила, что лучше взять инициативу в свои руки и двинуться вперёд навстречу приключениям, чтобы им было легче меня найти. Такие люди, как я, часто думают о комфорте других, даже такого абстрактного понятия, как случай. Но даже теория вероятности шептала, что выйдя куда-то, гораздо проще изменить свою жизнь, нежели сидеть дома.

Мы жили на окраине города, в добротной пятиэтажке на последнем этаже. В те времена застройку района только начали осваивать, а вокруг были либо гаражи, либо заросли, либо заброшки. А дальше поля. В центр города ехать не хотелось, я знала, что никого знакомого там не будет, ибо их в городе вообще не было, а в толпе одиночество чувствуется ещё острее, чем в пустой комнате. И я помчалась в противоположную сторону, решив, что судьба в любом случае подкинет мне что-нибудь интересное. По-другому и быть не может.

Солнце только-только начало опускаться. На небе ни полосы, ни облачка, а удушливая жара не собиралась сдавать позиции шептавшей на ухо такой же жаркой ночи. Конец июля. Одинокая старая панельная девятиэтажка за ржавыми гаражами возвышалась над редкими пятиэтажными домами и огороженными стойками. Блестящие трубы рядом с гаражами, возвышавшиеся над поверхностью земли где-то на полметра, на которых мы зимой иногда грелись, вели непонятно куда, будто бы и вовсе в голубое небо. Было ужасно тихо, даже детворы помладше не было слышно на площадках, словно бы все люди разом куда-то исчезли, и осталась я одна. Хотя я прекрасно знала, что все были на месте, просто никому не было до меня дела. И я села верхом и покатила по дороге, даже не зная, куда та ведёт.

Дома, дома, дома… кирпичные пятиэтажки сменяли дома поскромнее: двухэтажные, старые, а камень незаметно сменился на дерево. Железные пути, переезд. Гаражи. Сначала один кооператив, затем другой. Ровные ряды закрытых гаражей одинакового цвета ржавчины. Ни души. А дорога всё вела куда-то и вела, хотя меня здесь никто особо не ждал, я просто барахталась в пузыре.

Вместо асфальта под колёсами возник бетон, а вокруг появились поля, отгороженные друг от друга двумя рядами деревьев. И одно поле сменяло другое, а за ним и третье, и не было им конца…

Наверное, я ехала в никуда около часа, потому что тень от велосипеда стала длиннее, лазурь над головой начала уступать мягкому персику, а комары вокруг обступили со всех сторон, ведь подступало их время. И я остановилась и огляделась, а в душе неприятно щемило от мысли, что я же сделала шаг, пошла навстречу судьбе, неужели это было зря? Для комаров, пожалуй, нет, а вот для меня ровно ничего не изменилось. И стало ещё противнее от мысли, что до дома было примерно столько же пути… почти два часа я пыталась сбежать от одиночества, только вот проблема была в том, что оно было вокруг меня и никуда не делось. И вернулась я в тот день домой ни с чем, лишь в голове укоренился неприятный вывод, что я не герой сказки для подростков, а жизнь течёт сама по себе, и вырваться из рутины крайне трудно.

* * *

В то лето была ещё пара попыток «побега», хотя я помнила, чем закончилась первая, поэтому с каждым разом энтузиазма было всё меньше. Второй раз вместо полей я поехала уже в центр, на набережную, которую только недавно сделали и обустроили деревянные скамейки в виде кубов для всех желающих. Рядом был пешеходный мост, несколько магазинчиков, место было злачным для подростков. И у меня в голове засела мысль, что это отличное место для того, чтобы завязать новые знакомства. Сама по себе я была тихим человеком, не склонным к вызывающему или надоедливому поведению, но мало ли вокруг экстравертов. В фильмах же так всегда и бывает: даже когда человек не настроен на знакомства — они всё равно его находят. Их же не просто так выдумывают, нет?

На набережной было тихо. Август, около шести вечера. Прикормленные утки плавали около деревянных кубов, ожидая, что появится очередная сердобольная старушка или ребёнок и закинет съестное. На это же рассчитывали кружившиеся в небе чайки, внимательно следившие за стаей уток. Я приковала велик к специальной парковке и уселась у самой воды, наблюдая и за утками, и за редкими пешеходами на мосту, а сердце так и сжималось от противной мысли, что всё повторится как в прошлый раз.

Уткам в тот день повезло больше меня: таки пришла семья с детьми и началась драка против чаек за крошки батона. Вечерело, солнце скрывалось за тучами, хотя было по-прежнему жарко. Одновременно с семьёй пришли и несколько парней с девчонками примерно моего возраста, тоже на велосипедах, но они были заняты друг другом, а я молча следила за тем, как они дурачились, прыгая по деревянным кубам, а после ушли тусить куда-то ещё. А мне не оставалось ничего иного, как вернуться ни с чем домой, но было уже не так обидно, как в первый раз, ведь я, уже сев на велосипед, знала, чем всё закончится. И всё же что-то внутри продолжало бороться, тратя силы впустую, хотя я уже почти смирилась, что одиночество будет со мной до конца.

* * *

Усадьба Вороновых всегда притягивала внимание окружающих, а когда-то давно имела дурную славу. Она находилась в тридцати пяти километрах от моего родного города, прямо посреди леса, и была заброшена последние пятнадцать лет. Когда я была маленькой, там был детский лагерь: его основал какой-то богач из Москвы, решивший найти в глубинке золотую жилу. Сама усадьба была старинным памятником архитектуры, а потому её до москвича никто не трогал последние лет шестьдесят, если не больше. Последние настоящие хозяева исчезли после репрессий тридцатых годов, и в здании были то склад, то хлев, то свинарник, то овощебаза, то, по самым отчаянным слухам, санаторий для туберкулёзных детей… но постоянно что-то случалось, и усадьбу в конце концов забросили, а лес с годами подкрадывался всё ближе к обсыпавшимся стенам.

Москвич, надо отдать ему должное, сделал шикарный ремонт, даже реставрацию, и здание приняло почти такой же вид, как и в лучшие свои времена. А дети, кому посчастливилось попасть в этот «элитный» лагерь, кичились возможностью и рассказывали всем остальным, как же там было здорово! Таким, как я, из неполных семей, живших на пороге бедности в начале нулевых, оставалось лишь с завистью слушать рассказы о волшебном лагере, в котором было идеально всё… и в котором порой происходили странные вещи, которые никто не мог объяснить. Только вот эти вещи лишь быстрее распространяли слухи, и путёвки на очередную смену разлетались мгновенно, люди привозили отпрысков даже с соседних регионов, лишь бы побывать в «Воронёнке».

Эйфория продолжалась ровно до того момента, пока череда несчастных случаев не просочилась в массы. Какой-то мальчик сломал ногу, в другую смену чем-то отравился целый отряд, потом кто-то подрался в лесу и проткнул руку противника палкой. Всё списывали на то, что это же дети. Действительно, в детских лагерях частенько бывают травмы, от этого никто не застрахован, и фельдшеру в медпункте не просто так платили зарплату: каждую смену у него было достаточно работы. Но два случая поставили жирный крест на «Вороненке»: в озере неподалёку утонул подросток, его тело так и не нашли, а в лесу около забора лагеря через два дня после трагедии несколько детей обнаружили другой труп. Причём это была девушка, непонятно откуда взявшаяся, одетая в синее осеннее пальто, тёплые сапоги, джинсы и зелёную толстовку, без документов и с очень дорогой техникой, не сотрудник лагеря и даже не житель ближайших деревень, в городе её тоже никто не опознал. И в газетах писали, что несмотря на молодой возраст, она умерла от сердечного приступа. По крайней мере, так решили судмедэксперты, проводившие вскрытие тела.

Удивительно, но и хозяин лагеря скончался в реанимации за две недели до того, как случилась трагедия с мальчиком, и бизнес по завещанию перешёл к его жене и брату, которые не смогли справиться с ударом судьбы, и та смена в лагере была последней. Хотя ещё несколько лет слава о «Воронёнке» и как там было хорошо, ходила по школам, и у меня, как и у всех, впрочем, была тянущая зависть к тем, кто всё-таки мог там побывать.

После школы жизнь закрутилась. Я поступила в другой город, отучилась там, затем устроилась на работу в третий и пошла на второе высшее, но не срослось, и в итоге я переехала в Москву. Три с половиной года в Москве изменили меня до неузнаваемости, и вместе с неплохими деньгами я нажила себе такое депрессивное состояние, что варианта было два: либо бежать, сверкая пятками, либо прыгнуть на рельсы в метро под приближающийся поезд. И я села за руль новенькой иномарки и поехала домой, бросив всё, что было, хотя это было нетрудно: вместо друзей — знакомые, которые забудут, как меня зовут, примерно через два месяца, если не раньше; на работе мне быстро нашли замену, а хозяйка съёмной квартиры так же быстро нашла новых жильцов, едва объявление о съёме увидело свет.

Город за десять лет моего отсутствия изменился до неузнаваемости. Половину старых зданий снесли и строили новые; район, где я выросла, разросся вширь, куча незнакомых детей бегало на площадке, которую соорудили как раз перед моим отъездом, а площадки, где в детстве бегала я с друзьями, заросли травой, и там сделали народную парковку. Мама вышла замуж и жила отдельно с мужем, а мне осталась старая квартира, в которой разваливалось всё, к чему ни прикоснись.